Следующим было танго. Он снова хотел пригласить Марину но опоздал. Его опередил мичман. Потом с ней танцевал какой-то студент, потом другой студент, потом военный лётчик, а молодой человек с бабочкой каждый раз приглашал Таню и осторожно выпытывал у неё то, что ему было нужно. Потом он исчез с вечера совсем.
На другой день после студенческого бала в мединституте, в воскресенье, Марина пошла в театр. Она давно хотела посмотреть пьесу «Пигмалион» Бернарда Шоу. На спектакль была сделана коллективная заявка, и Марина на этот раз была в театре со своей группой студентов. Люди усаживались. Марина была уже на месте и от нечего делать припоминала минувшие впечатления. Ей показалось, что вчерашний молодой человек, красавец, повёл себя странно. Летом он на улице приставал к ней, а вечером ушёл и не был навязчив, тогда как там возможностей больше, чем на улице; и кто знает, если бы он почаще приглашал её на танец и вёл себя хорошо, быть может, она не была бы против этого знакомства. С Осинцевым все равно всё кончено. Он знал её непорочной, и пусть она останется у него в памяти именно такой. Конечно, Осинцев лучше, надёжнее всех парней, с которыми она знакома. Но что делать? Сказать ему, что вот, Олег Павлович, извини, я была в Москве, и меня там изнасиловали? Нет уж! Лучше замуж за кого угодно, чем объясняться на эту тему. Она думала о своём грехопадении, сидя в партере, и нечаянно, в раздумье, повела глаза на правые ложи бенуара. Её взгляд скользил по нарядным платьям, по женским причёскам, по фигурам и лицам мужчин. В одном месте не то, чтобы она узнала кого-то, а просто в её глазах пока мелькнуло что-то и где-то встречавшееся. Она снова посмотрела в то место, и щеки у неё вспыхнули. Она смотрела на него пристально и удивлённо. Это был вчерашний молодой человек, красавец, одетый великолепно, в модный тёмный костюм в полоску. Он посмотрел на неё со скрытой улыбкой и кивнул головой в знак приветствия. Она быстро отвела взгляд и также удивлённо и пристально, как смотрела на него, уставилась на занавес сцены.
«Как он тут оказался?» — думала она.
Танцуя с Таней, этот хитрец незаметно выведал у неё, что в воскресенье вся группа, в том числе и Марина идут в театр. И этого ему было достаточно. И теперь, сидя в ложе бенуара, был доволен тем, что своим внезапным появлением произвёл на Марину именно то впечатление, которое он хотел.
В антракте после первого действия и после бурных аплодисментов поднялся тот обычный своеобразный шум с шуршанием платьев, с щёлканьем замков у сумочек, с кашлем и с разговорами, какой бывает в переполненных залах после окончания представления. Марина с группой девушек вошла в зал, стены которого сплошь были завешаны портретами артистов театра драмы и фотографиями сцен из спектаклей, и, взявшись с одной из них под руку, гуляла, просматривая портреты. Она чувствовала на себе взгляд молодого человека, который при встрече старался поймать её взгляд. Все это смущало её, и она держалась натянуто. Эта сцена (если взять их двоих) чем-то напоминала весенний ток турухтанов, когда самец в брачном наряде важно топчется вокруг самки и топорщит большой грудной воротник из тёмно-пёстрых перьев. Он со своими полосатыми пестринами был ни дать, ни взять турухтан. Подобные явления в природе, очевидно, имеют одну и ту же естественную основу, с той разницей, что одно — в камышах, на песке, близ водоёма, а другое — в театре.
После звонка зрители стали усаживаться на свои места. Молодой человек не спешил. Он поджидал удобного момента.
Такой момент настал после второго действия, когда многие вышли из партера, а Марина одна осталась сидеть на своём месте. Он, отбросив пока горделивую важность, запросто подсел к ней и сказал:
— Мне везёт, я опять вижу вас. Как пьеса?
— Я очень довольна, — ответила Марина.
— И я доволен, — искренне сказал он. — Но более всего я доволен тем, что снова встретился с вами, Мариночка и, надеюсь, теперь мы познакомимся ближе. Меня зовут Вадим.
Марина посмотрела на него.
— Очень приятно, — сухо сказала она. — Откуда знаете моё имя?
— А я телепат, — шутливо сказал Вадим. — Когда вас увидел в первый раз, — то сразу догадался, что вас зовут именно Марина.
Марина немного смутилась и покачала головой.
— А всё-таки? — спросила она.
— Когда-нибудь потом расскажу.
— Вы надеетесь на «потом», — сказала она. — Странно! Знакомство ещё не даёт повода для «потом».
Вадим почувствовал, что далеко зашёл, и потрогал пальцами висок. Этот жест выражал лёгкую растерянность и напряжение мысли: что ей сказать на это? Он вывернулся.
— Но нам везёт на случайные встречи.
— Да, кстати, — сказала Марина. — Я вам что-то там должна.
— Ну что вы! Пустяки. Об этом не стоит. Тогда я вёл себя не лучшим образом и готов извиниться.
Прервали его девушки, которые стали усаживаться рядом с Мариной, угощая её конфетами.
— Вы позволите, — сказал Вадим с небольшой паузой, — позволите проводить вас после спектакля?
С другой стороны ряда — со стороны Вадима — тоже подходили люди, и раздумывать было некогда.
— Хорошо, — ответила она и взглядом дала понять, что ему больше нельзя здесь задерживаться.
После спектакля он проводил её. Сказал о себе, что заканчивает металлургический факультет политехнического института. На другой день он пообещал встретить её после занятий.
Тем кончилось их свидание.
На следующий день Вадим поджидал её возле университета, сидя за рулём в белом «Мерседесе». Распахнул молнию коричневой кожаной куртки и закурил «Мальборо». Поглядел на себя в зеркало, поправил тёмные прямые волосы. Увидев Марину, он бросил сигарету, вышел из машины и предложил ей прокатиться.
Автомобили «Мерседес» в личном пользовании имели немногие в городе, и это обстоятельство смутило Марину и заставило задуматься: откуда у студента такая машина? Кто его родители? Она отклонила его предложение прокатиться и сказала, что пойдёт домой пешком с подругами.
— Но здесь места хватит ещё для троих! — сказал Вадим, показывая рукой на сверкающий лимузин.
— Нет, нет, — возразила Марина.
И, попращавшись с ним, она присоединилась к группе девушек. Он догнал её.
— Мариночка, я взял билеты в кино.
— На сколько?
— На восемь, в «Гигант».
— Хорошо, я приду.
Он посмотрел ей вслед. Потом вернулся к машине, завёл мотор, посидел в раздумье и поехал. Долго ездил по улицам, натыкаясь на перекрёстки, поворачивая то вправо, то влево, и словно рыба в аквариуме, искал выход на простор. Наконец, выехал на шоссе и дал машине полный ход, чувствуя в себе счастливый прилив бодрости и энергии.
В лесу остановился, вышел из машины, вздохнул полной грудью и глянул в голубое небо; там, в бездонном океане вселенной, быстро передвигалась едва заметная точка самолёта, оставляя за собой барашки белой изогнутой полосы. Рядом по стволу берёзы бойко прыгал большой пёстрый дятел с красным затылком и громко стучал массивным клювом. Вадим подошёл к берёзе и опёрся на неё рукой. Дятел прекратил стук, склонил голову, глядя на человека, и, сорвавшись с места, резко покрикивая «кик-кик…», улетел на другое дерево.
Вадим обнял берёзу и так стоял, глубоко вдыхая лесной смолистый запах, слушая отдалённый стук дятла, пока шедшая по дороге машина не отвлекла его.
Вечером нервничал, ожидая Марину у входа в кинотеатр: она немного опоздала.
После кино пригласил её в ресторан. Пили шампанское. Вадим курил «Мальборо» и предлагал Марине, говоря, что ей наверное, очень к лицу курить. Марина, смеясь, отказывалась. Потом взяла сигарету, закурила, но поперхнулась и закашлялась. Они много говорили, окутанные табачным дымом, оглушённые ресторанным шумом и музыкой, танцевали и снова садились за стол, и снова Вадим наливал ей шампанского. Марина мало пила. И вообще каждый раз с опаской поглядывала на дно пустого бокала — нет ли там порошка. Вадим пил и не пьянел.
Потом он проводил её домой. Было уже поздно, и у общежития не было никого. Он встал близко перед нею и осторожно обнял её за талию. Она молчала.
— Мариночка, — произнёс Вадим, переводя дух, целуя её в щеки и в губы. — Мариночка, не могу без тебя. Всё время думаю только о тебе. Она стала отстранять его от себя:
— Вадик, не надо. Что ты делаешь! Мы же на улице. Ну, пусти! Слышишь? Пусти.
Он отпустил её, и они расстались до завтра.
VII
То, что произошло с Осинцевым, могло произойти с каждым, и солдаты сочувствовали ему, по-прежнему уважали его и по-прежнему, когда что-нибудь из военной науки было непонятно, обращались к нему за помощью. И командир взвода лейтенант Орлов, оценив его порядочность по отношению к Глотову во всей случившейся истории, забыл прежнюю обиду за ту встречу в классной комнате и стал к нему благосклоннее, но, будучи педантом, теперь требовал от него выполнения обязанностей как от рядового, не делая никаких послаблений. Осинцев, отвыкший от черновой работы, вновь, как в первый год службы, должен был мыть полы и дневалить. Однажды он плохо вымыл пол в коридоре, и Орлов включил его в дежурство на следующие сутки и снова заставил мыть коридор. Потом как-то опять не повезло. В задумчивости Осинцев не заметил, как мимо его прошёл Орлов. Лейтенант окликнул его. Только тут Осинцев спохватился и неловко вскинул руку к козырьку, отдал честь.
— Ты что же, не видел меня? — спросил Орлов.
— Забылся, товарищ лейтенант.
— Это не первый раз. Сколько тебе прощать? Завтра иди на кухню.
Это означало наряд вне очереди. Кухню Осинцев терпеть не мог. Но как ни мучился сознанием отвращения к наказанию, необходимо было выполнить приказ: пойти на другой день на кухню таскать помои, швабрить пол, на который повар тут же прикажет высыпать грязный картофель, чистить этот картофель, мыть посуду, а к концу дня снова таскать помои. Повар заставлял наказуемых работать больше всех, и Осинцев весь день трудился. Он понимал, что сам виноват, что не только его, а всех хлопцев Орлов гонял за оплошности и провинности как Сидоровых коз, но тем не менее злился на него.
К счастью это продолжалось недолго. Как-то раз, месяца через два после аварии на дороге, в перерыве между занятиями, Орлов подошёл к Осинцеву и, улыбаясь, объявил ему, что он вновь назначается командиром отделения и ему присваивается звание младшего сержанта, минуя ефрейторское. Ещё через месяц по рекомендации Орлова его назначили помощником командира взвода и восстановили в звании сержанта, т. е. в том звании, которое он имел до аварии.
Олег искал случая, чтобы спросить у Орлова, чем заслужил особое к себе расположение, но командир, словно чувствуя это, сам однажды во время патрулирования по городу, когда они ходили по улицам вдвоём, рассказал, что всё время постоянно наблюдал за ним и за Глотовым. И не просто наблюдал, а провёл, как он выразился, «нечто вроде эксперимента на мужество и солдатскую стойкость». Он подчеркнул, что не только в бою, но и в подобных ситуациях проверяется мужество, тем более, что Осинцев пострадал, в общем-то, зря — попал под горячую руку полковника.
— Глотов был наказан куда более справедливо, но не выдержал удара, — сказал Орлов. — Когда я первый раз отправил его на кухню, он стал спорить со мной и пригрозил, что обжалует моё распоряжение. А чего обжаловать, если явный беспорядок в казарме во время его дежурства? Я добавил ему ещё один наряд вне очереди. Он стал извиняться, но было поздно. Я понял, что Глотов слабоват. Имею в виду — против тебя. И на службе, и на гражданке — всю жизнь ему ходить рядовым. Нельзя таким доверять судьбы людей.
— А ведь он парень неплохой, — сказал Осинцев.
— На своём месте, в рядовых, — ответил Орлов. — Конечно, он молодец, что честно признался тогда во всех своих грехах. Сейчас стал понемногу выправляться. Если бы я подошёл к нему так же строго, как к тебе, он побывал бы на кухне не менее десяти раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70