Ромка рассказывал, что дед Антип и бабка Анисья переехали на Воробьевку. Живы, здоровы. Сам Ромка ушёл из колхоза после того как прижали шоферню с левыми рейсами. На выпивку в связи с дорожанием водки не стало хватать. А выпить хочется. Вот и психанул сдуру. Теперь жалеет. Намерен вернуться в колхоз к весне, сразу как закончится охотничий сезон. Ромка, как выяснилось, был заядлый охотник с детства. Пацаном ещё ходил с дедом Антипом на соболя и косулю. Он никогда не расставался с любимым занятием и теперь в основном один, несмотря на то, что в бараке были и кроме его охотники, обеспечивал всех мясом. Он получил лицензию на отстрел лося и под новый год свалил крупного самца. Олег попросился с ним на охоту.
— Пойдём в воскресенье, — сказал Ромка. — Я знаю место, где лиса живёт. Давно хочу её выследить.
— А у меня ружья нет, — ответил Олег.
— Ружье найдём, возьмём у кого-нибудь.
— Тогда с удовольствием.
— Ружье не так важно. У меня флажки есть. Ты не охотился на лису с флажками?
— Первый раз слышу.
— Самая заманчивая охота. Мне как раз напарник нужен.
— Значит, идём в воскресенье? — сказал Олег.
— Идём, — ответил Ромка, мигая многозначительно. — Будет богатый воротник.
Между тем веселье мало-помалу утихло, и хлопцы стали расползаться по нарам. Олег и Ромка, как были в рубахах, вышли на двор. Мороз свирепствовал. Они вернулись в барак, поёживаясь от холода. Пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись. Вскоре весь барак захрапел.
Рано утром, попив чаю, сучкорубы вышли на деляну. Тайга ожила. Завизжали пилы, застучали топоры, там, где с треском падали деревья, слышались крики людей. Олег легко отсекал толстые сучки. Хлопотнее было оттаскивать увесистые ветви в кучу, в которой их сжигали. Тут было тяжело. Ноги вязли, запинались о скрытые в снегу коряги. Пот прошибал от головы до пят. Когда сучкорубы устраивали перекур, Олег присаживался к работникам на очищенный от сучьев кряж и тоже пытался курить махорку. Он все о чём-то думал и лишь изредка вступал в разговор.
Наработавшись за день, Олег с непривычки устал и, придя в барак, лёг отдохнуть. Его разбудили к ужину. Напившись чаю, составил компанию в карты.
Игроки с сосредоточенно-плутоватыми выражениями на лицах и с сигаретами в зубах сидели вокруг стола, посреди которого, рассеивая тусклый свет, стояла керосиновая лампа. Тишину в бараке нарушали азартные шлёпки карт и болтовня, сдабриваемая шутками и прибаутками. Олег чувствовал себя хорошо, уютно. На душе было легко. Ничто, казалось, не могло бы ему доставить такое удовольствие, какое он испытывал, втянувшись в игру. Он играл с азартом, сопровождая каждый ход картой каким-нибудь острым словом, и усиленно дымил наравне со всеми, выкуривая сигарету за сигаретой. От дыма воздух в комнате вскоре сделался совершенно сизым. Четвёрка картёжников — (в паре с Олегом играл Ромка) досидела до полуночи.
Постепенно Олег привык к тяжёлой работе сучкоруба. Вечерами читал книги, играл в карты. Шли дни, как капли воды похожие один на другой. Наконец, наступило воскресенье.
Ромка разбудил Олега пораньше, и они собрались на охоту. Было ещё темно, когда они вышли из барака. Олег чувствовал себя бодро и легко. На плече его висело двуствольное ружье, которое дал ему один мужик, на поясе — патронташ, за спиною — сумка. В ней лежали две кружки, отварное мясо, хлеб, соль, чай, сахар — весь дневной запас пищи на двоих. Ему же Ромка подстегнул к поясу маленький походный котелок для чая, а сам нёс на спине туго набитый мешок с флажками.
— Пойдём хребтом, — сказал Ромка. — Там меньше снегу. Не отставай.
Они углубились в лес. Шли долго сосновым бором, плутали по распадкам, лощинам и, наконец, в полдень пришли к ельнику, простиравшемуся в низине вдоль ручья.
— Вот здесь, — полушёпотом сказал Ромка, останавливаясь и оборачиваясь к Олегу: — Сейчас самое время. Лиса должна быть на лёжке.
— Убежит ведь, каналья! — ответил Олег.
— Шуметь будем, конечно убежит. Тихо надо. Тогда изловим, если ты фартовый.
Охотники осторожно спустились с увала и подошли к небольшой полянке, сразу за которой начинался ельник. На снегу кругом были следы. Звери и птицы ровно строчили их вдоль полянки, вязали затейливой вязью между кустов и деревьев. Ромка стал прикладывать палец в лисьи следы и нашёл свежий, как он выразился, ещё тёпленький. Этот след был вблизи предполагаемой лёжки лисицы. Ромка вынул из мешка флажки, и охотники стали развешивать их по кустам. Верёвки с флажками из красной материи образовали незамкнутый круг длиною километра полтора. Оставался проход. Ромка пояснил:
— Лиса боится флажков. Она будет искать выход из круга. Вот тут ей и выход.
Он рассказал Олегу его задачу, а сам облюбовал ёлочку и решил под прикрытием её поджидать лисицу.
Олег обошёл круг и вошёл в него с противоположной стороны от прохода. Тут он стал аукать, кричать, стучать палкой по стволам деревьев и кустам. Он шёл и шёл, проваливаясь в сугроб, надрывая горло, старательно выполняя свою задачу. Вдруг, когда он уже подходил к засаде, где затаился Ромка, раздался выстрел. Олег, возбуждённый предчувствием добычи, закричал и застучал палкой ещё сильнее и быстро побежал на выстрел. Пробравшись сквозь кусты, он увидел возле ёлочки Ромку. В ногах у него лежала великолепная огнёвка с окровавленной мордой. Олег подбежал и с восхищением стал разглядывать добычу.
— Вот это да! — воскликнул он. — Ай да Рома! Я думал, скорее крокодила выгоню, чем лису.
— Думал! Индюк думал да в суп попал, — ответил Ромка, подмигивая. — Хороший будет воротник? Хозяйке, у которой мы ночевали.
— А ты откуда знаешь, что я тоже у неё ночевал? — спросил Олег, краснея.
— Откуда знаю, — сказал Ромка, переламывая ружье и вынимая из дума выстреленный патрон. — Знаю. Земля слухами полна. Пока налаживай костёр, а я обдеру её.
Охотники принялись за работу. Пока Олег разжигал костёр и варил чай, Ромка освежевал лису и, свернув мех, затолкал его в сумку Олегу.
— Вручи ей торжественно, — наказывал Ромка. — Скажи от меня. И скажи: спасибо за баньку. Славно тогда я выспался на соломе. Как в Ольховке на сеновале. Помнишь Ольховку?
— Век не забуду, — ответил Олег, разливая чай в кружки. Решил переменить тему разговора: — Ты в каких частях служил?
— В десантных.
— Далеко?
— И в Риге служил, и на Кавказе, а в основном под Москвой.
— А я думал, — сказал Олег. — Где-нибудь в одном месте у черта в турках, как и я же.
— Эхе! Поездил дай Бог каждому, — ответил Ромка, схлёбывая из кружки горячий чай.
Олег помолчал, думая про себя: «И всё-таки вернулся домой. А ведь мог завербоваться куда-нибудь на стройку или на рыбные промыслы».
— Скажи, ты когда-нибудь влюблялся?
Ромка, заулыбавшись, махнул рукой. Он сказал, что холост ещё, но есть у него бабёнка в одной деревеньке, к которой он наведывается иногда.
Приятели долго закусывали, пили чай, разговаривали.
Ромка и прежде никогда не унывал, а сегодня, быть может, в связи с удачной охотой настроение у него особенно поднялось. Видно было, что здесь в тайге, в обществе товарища, он именно в той обстановке, которая нужна человеку его склада, чтобы испытывать большое удовольствие.
— Послушай, Рома, — сказал Олег, — я вижу — ты в тайге чувствуешь себя как в раю.
— Что верно, то верно, — ответил Ромка. Сложив губы трубочкой, он с видимым удовольствием дул на чай: — Охота пуще неволи. Тайгу я не променяю ни за какие блага.
— Ну, допустим, променял бы, если бы та женщина из деревни взяла тебя в оборот.
— Ха! — воскликнул Ромка. — Для хорошего охотника ружье дороже, чем баба. Бабу-то везде найдёшь, а такое ружье, как у меня поискать надо.
Олег рассмеялся.
— Да-а, без лесу, без тайги я жить не могу, — продолжал Ромка: — Но ты думаешь, я всегда рад, если на охоте? Недавно спугнул кополуху. Долго шёл за ней и наткнулся на выгоревший от пожара участок. Пни да палки голые стоят. Чёрные, страшные. Мне вдруг так неприятно, жутко как-то даже стало. Я повернулся и ушёл в другое место, где лес целёхонек. Там еле пришёл в себя. Чёрт его знает, что на меня навалилось — никак не могу понять. Так часто бывает: всякие безобразия на меня очень неприятно действуют, а увижу что-нибудь красивое, например, снегирей, все наблюдаю за ними, пока не улетят. Ей богу, иной раз так и хочется нарисовать то, что вижу.
Олегу пришла в голову мысль. Он понял, что в природе существует своеобразная закономерность. «Предмет, впечатление, — рассуждал он, — затем — реакция: либо отвернусь, плюну и уйду туда, где лучше, либо „хочется нарисовать“ то, что вижу. В обоих случаях один конец — стремление к прекрасному. Чем сильнее впечатление, тем сильнее естественная реакция и стремление к добру. И в зависимости от обстоятельств моё главное увлечение будет либо в науке, либо в искусстве, либо в охоте, как у Ромки. Вот и весь секрет его натуры и ключ ко всему тому прекрасному, что создано на земле человеком. В самом деле, что в природе есть прекрасного без мысли? Ничего. Все бессмысленное уродливо. А мысль без чувства — ничто…»
Поняв с помощью Ромки важную закономерность. Олег вдруг почувствовал некоторую связь с ней одной житейской проблемы.
— Как ты думаешь, Рома, почему каждый стремится прежде всего к удобству?
— А как же! — ответил Ромка, выплёскивая на снег выварки чая, оставшиеся на дне кружки. — Не зря говорят: рыба ищет где глубже, а человек — где лучше.
— Вот ты только что говорил: не любишь, когда вместо леса головешки торчат, поворачиваешься и уходишь. А почему? — сказал Олег и, улыбнувшись, сам ответил на вопрос: — потому, что и я, и ты, и все люди тем и живут, что блуждают постоянно по земле, ищут такое место, чтобы не чувствовать страданий, не ощущать ничего плохого ни справа, ни слева, ни сверху, ни снизу. Словом, стремятся найти «чистую сферу». Сегодня я понял, что могу быть спокоен душой и свободен в мыслях, когда нет помех. Теперь верю, счастья в жизни можно добиться. И нет греха, если я прежде хочу устроиться поудобнее, как требует душа. Верно, старина?
— Верно, — ответил Ромка. — Каждый хочет урвать из жизни кусок послаще. Какой тут грех?
— Ты не так понял меня! — с досадой сказал Олег. — Я говорю, хочу найти такое место, где можно обрести покой, чтобы делать что-нибудь путное. А ты? Эх, чудак!
— А! — махнул рукой Ромка. — Леший тебя разберёт. Пойдём-ка лучше домой, пока светло.
— Сегодняшний день я запомню, — сказал Олег, поднимаясь с места. — Если бы не ты, может быть, эти мысли мне никогда не пришли бы в голову. Верно говорят: простые истины усваиваются труднее всего.
Они забросали костёр снегом и пошли домой. Ромка завернул в сосновый бор, подстрелил там глухаря. Переходя редкий смешанный лес, охотники спугнули из-под снега стаю куропаток, из которых Ромка уложил двух. Олег не отходил от Ромки ни на шаг, но не успевал даже прицелиться, как тот уже бил без промаха.
Обратной дорогой Олег подстрелил всё-таки одного косача, который сидел на макушке берёзы. Когда они подходили к бараку, настроение у обоих, как и у всех охотников, возвращающихся домой с добычей, было прекрасное. И в таком весёлом расположении духа они пребывали бы ещё возможно долго, если бы их не встретило одно неожиданное обстоятельство.
Уже у самого порога в барак, Ромка, как истинный следопыт, обнаружил подозрительно маленькие, похожие на женские следы от валенок.
— Здесь была баба, — сказал он с тревогою в голосе.
Вдруг дверь барака открылась, и навстречу охотникам вышла молодая женщина, маленькая и щуплая, укутанная в полушалок и в овчинном полушубке. Как только она появилась, Ромка сразу переменился в лице и сделался мрачным.
— Ты чего приехала? — спросил он, обращаясь к ней грубо. — Я тебе сколько раз говорил? Дура!
— Я по делу.
— Пошла отсюда вон! — крикнул Тихонов.
— Уйду, уйду, не ори.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70