А если это мой отец или брат… если кто-то из моих близких расстрелял здесь заложников? Или других в другом месте?… Или просто видел, как расстреливали, видел и не протестовал?
– Или протестовал и лег рядом с дыркой в голове… Не говори глупостей. Это не мы с тобой начинаем войны.
– Ты скажи еще, что виновны в этом циничные политики, что народы тут совершенно ни при чем…
– А я так и скажу: война – это политика. А про народы – уже демагогия…
И снова на обочине встали безымянные кресты. На одном из них, сколоченном из досок, висел полуосыпавшийся еловый венок.
– Еще двадцать три. – От Йованки повеяло холодом.
За кладбищем дорога резко свернула. Показалась седловина недалекого уже перевала. Меня так и подмывало прибавить скорость. Не нравилось мне место, обступившие дорогу кресты.
– Не насилуй движок, – хмуро посоветовала Йованка, в очередной раз озадачив меня.
Стрелка спидометра послушно опустилась к тридцатке. Да и нельзя было ехать быстрее из-за бесчисленных ухабов. Началось мелколесье, покрывавшее склон высившейся справа горы. За ней проступил из тумана смутный Печинац. Я засмотрелся на чертову гору, не заметил стоявшей в стороне от дороги машины с мигалкой. Старенький «фольксваген» скрывали кусты. А потом я увидел и полицейского с жезлом в левой руке. Здоровенный мужик в кожаной куртке и форменной фуражке стоял посреди дороги. Рядом с ним сидел рыжий кудлатый пес устрашающих размеров. Я притормозил на всякий случай.
– Ну вот и началось, – задумчиво заметила Йованка.
Полицейский был левшой. Кобура пистолета, которую он расстегнул, висела у него на правом боку. Большая кобура. И рукоять пушки, торчавшей из нее, производила впечатление. Кажется, это был русский «стечкин».
– Будешь переводить? – Я постарался задать риторический, в сущности, вопрос как можно спокойней, слишком уж резко нажал я на педаль тормоза. Нужно было хоть как-то реабилитировать себя.
Йованка не ответила мне. Больше того, она не последовала моему примеру и не улыбнулась приближающемуся полицейскому. Боснийскому менту было около сорока. У него было смуглое лицо, усы с проседью и что-то хищное во взоре холодных серых глаз. Реакция моей спутницы, честно говоря, меня удивила. Мужчины такого типа, как правило, нравятся женщинам, уж во всяком случае не остаются незамеченными. Похоже, Йованке больше понравился пес полицейского. Нежными глазами она неотрывно смотрела на него.
То, что сказал мне мужик в кожанке, я понял и без перевода.
– Дэн добры, – сказал он мне по-сербохорватски.
– Дзень добры, – по-польски ответил я, опуская дверное стекло. Руку с руля я не снял. Что касается моей улыбки, то она стала еще шире.
Полицейский подождал, когда я опущу стекло до конца и спросил что-то о скорости. Во всяком случае мне так показалось.
– Он говорит, что ты ехал слишком быстро, – перевела разом помрачневшая Йованка. – Он хочет посмотреть твои права.
– Они там, в «бардачке», – сквозь зубы сказал я, положив на руль вторую руку. Это был не Краков, это была Босния. Тут стреляли не задумываясь. Увеличивать количество могил на местном кладбище не входило в мои планы.
Нагнувшись над моими коленями, Йованка протянула полицейскому документы. Грудь ее легла на мое бедро.
Полицейский изучал мои права долго, и чем дольше он смотрел на кусочек пластика с моей цветной фотографией, тем круглее становились его глаза.
– Благодарю вас, – сказал наконец боснийский мент, возвращая мне документы. – А что вы тут делаете?
– Мы туристы. – Ничего умнее придумать мне не удалось. – Слушай, а он не шутит насчет скорости? – тихо спросил я Йованку. – Узнай у него.
– И не подумаю, – шепотом ответила моя переводчица. – Полицейские тут не шутят.
Она что-то спросила у этого красавчика, усы которого не шли ни в какое сравнение с усами пана Хыдзика. Выслушав вопрос, боснийский легавый ухмыльнулся.
– Он говорит, что метрах в ста отсюда висит знак.
– Метрах в ста отсюда кладбище, – нетерпеливо заерзал я. – Скажи ему, что я засмотрелся на могилы.
Полицейский оскалился.
– Он говорит, что могилы тут везде. Из этого не следует, говорит он, что везде нужно поснимать дорожные знаки. А еще он хочет, чтобы мы с тобой вышли из машины. Он что-то покажет нам.
За полицейским мы шли медленно. Такой уж он задал темп – совершенно похоронный. Кудлатая зверюга, дружелюбно виляя хвостом, терлась башкой о ногу Йованки.
– Можешь на меня рассчитывать, – улучив момент, шепнула мне на ухо Йованка.
Я даже споткнулся от неожиданности.
– Х-холера! Ты что, спятила?
Я поймал Йованку за руку. Она вдруг вцепилась в нее, как маленькая девочка в зоопарке в руку родителя. И приотстала, точно пытаясь спрятаться за мою широкую спину. Мы прошли еще метров сто, и громила в форменной фуражке остановился на ничем не примечательном повороте, с лужей в колдобине.
– Несознательные водители пытаются проскочить перевал на скорости в сотню километров, – повторила за полицейским Йованка. Я с удовлетворением отметил, что она взяла себя в руки. – Это очень опасное место, с виду обыкновенное, но очень опасное. Вот почему я повесил знак на выезде с кладбища.
– Мы ехали со скоростью тридцать километров в час.
– А там написано двадцать! – Лицо мента озарилось нескрываемым торжеством.
– Может, это в милях? – Я еще не терял надежды выпутаться. – Тут полно американцев, они привыкли измерять скорость в милях.
– Вам нравятся американцы? Если б я любил их так же, как вы, поляки, у меня спереди была бы единичка.
– Перед двойкой или вместо нее?
– Они приехали сюда на танках. – Йованка была классной переводчицей: ее как бы не было между нами.
– Догадываюсь, – невесело кивнул я.
– В общем-то вы ехали не слишком быстро. У большинства нарушителей на спидометре – шестьдесят.
– Ну вот видите…
– А почему вы ехали так медленно? Вы искали место для остановки?
Этими вопросами полицейский так озадачил меня, что я попросил Йованку повторить его последнюю фразу. А еще я обратил внимание на то, как он смотрел на Йованку. Нет, он даже не смотрел, он буквально поедал ее глазами.
– Мои знакомые погибли на Печинаце.
Возможно, я сделал ошибку, так быстро отказавшись от роли туриста, случайно заехавшего не туда, куда надо. Но мне ведь предстояло работать здесь, ездить, задавать вопросы местным жителям. И этот тип с глазами стального цвета – они стали такими, когда я сказал про Печинац, – уж точно путался бы у меня под ногами… Короче говоря, слово было сказано, и уже через мгновение я понял, что лучше уж мне было соврать.
Где-то позади, за кустами, надсадно рыкнул сильный мотор. Из-за поворота показался светло-зеленый внедорожник с брезентовым верхом. Увидев нас, водитель, должно быть с перепугу, нажал не на ту педаль, и мощная машина, взревев, прибавила скорость.
И тут боснийский блюститель порядка показал, на что он способен. Одним прыжком стокилограммовый шкаф перемахнул заросший крапивой кювет. Его примеру последовал пес, а затем и Йованка. Я едва успел отпрянуть. Тяжелый джип, чуть не сбив меня, пронесся мимо. Грязь из лужи окатила мои ноги, меня обдало горячими выхлопными газами. И лишь когда дорожный хулиган отдалился, а еще через несколько секунд пропал за седловиной перевала, знающий свое дело кудлан перепрыгнул канаву и пару раз гавкнул вслед нарушителю.
– Тихо, Усташ! – приказал ему хозяин, неторопливо перелезавший через крапиву. Эти слова Йованка переводить не стала. Готовясь к прыжку через кювет, она отступила и, примерившись, прыгнула. Увы, то место, куда Йованка намеривалась приземлиться, было чуть повыше того места, откуда она отталкивалась. Не удержавшись на скосе, Йованка завалилась в крапиву.
– Я же говорил, место очень опасное, – с удовлетворением отметил повеселевший мент.
Я кинулся было помогать Йованке, но она так глянула на меня, что я предпочел поступиться принципами.
– Кем были эти ваши погибшие знакомые? – вопросил полицейский на довольно корявом английском языке. Он показал пальцем на Печинац. – Наемниками?
– Они были солдатами, – по-английски ответил я.
Дальнейший наш диалог происходил уже без переводчика.
– Они погибли, воюя за мусульман?
– Почему за мусульман?
– Если б они воевали за сербов, я бы знал об этом случае. Я воевал на Печинаце.
И опять она возникла на горизонте моей жизни – поросшая лесом гора. Гора-ведьма, гора – чирей на заднице командующего польским батальоном, гора, на которой бесславно кончилась моя воинская карьера. Печинац. Высота 966 на командирских картах.
Красная и злая выбралась наконец из канавы Йованка.
– Переведи, что я ему сочувствую, – сказал я ей. – Скажи, что те трое были польскими солдатами. Скажи, что они погибли два года тому назад, весной.
Когда Йованка перевела, глаза мента несколько подобрели. Теперь он не был похож на стального шерифа из книг о Диком Западе. Он выглядел скорее как мексиканский пастух, думавший о том, стоит ли натравить пса на непрошеных гринго. Да и кобуру свою господин полицейский застегивать, похоже, не собирался.
– Помню, – благосклонно кивнул он. – Помню тех трех дураков, залезших на мины. А вы откуда их знаете?
– Это были мои солдаты, – сухо сообщил я. – В тот день мы разминировали гору…
Серб молчал, непонятно чем любуясь, то ли видом на перевал, то ли Йованкой, ласкающей пса. Потом он что-то спросил ее, быстро и не глядя на меня. Йованка спокойно ответила. Полицейский снова спросил. Грешным делом, я даже облегченно перевел дух. Они говорили вполне дружелюбно, как мне показалось. Они говорили, а я терпеливо ждал. Ну и дождался наконец!
– Мы арестованы! – проинформировала меня мрачная, как ночь в лесу, Йованка.
– То есть как?… За что?
– За превышение скорости и попытку проникновения на территорию запретной зоны.
Какое-то время я ошарашенно моргал глазами.
– Он… он что, шутит?
– Я же тебе сказала: боснийские полицейские такими глупостями не занимаются.
Облом в кожаной куртке поправил форменную фуражку.
– Попрошу съехать на обочину и закрыть автомобиль на ключ, – улыбаясь, поведал он по-английски. – Вы поедете со мной. Потом я пошлю кого-нибудь из подчиненных за вашей машиной.
– Это у вас такой черный юмор?
– Нет, – сказал он. – Я обязательно пошлю кого-нибудь.
– Ты что ему наговорила? – горько вопросил я Йованку.
Она пожала плечами:
– Да ничего.
Владелец безотказного «стечкина» с двадцатью патронами в обойме коротко скомандован, и псина, весело гавкнув, понеслась по дороге назад, в сторону кладбища.
– За преступниками он бегает еще быстрее, – с гордостью глядя вослед животному, сказал полицейский.
Я запер машину, и мы пошли. До протеста я дозрел где-то на полпути к «фольксвагену» с мигалкой. Протестовать я решил по-польски, то есть с помощью Йованки. Моего английского для такого деликатного дела было бы недостаточно.
– Вы не имеете права, – заявил я. – Мы не сделали ничего плохого.
– Вы не заплатили мне штрафа.
– А должны были заплатить? Сколько?
– Триста динаров.
– А сколько это в дойчмарках? – Я полез в карман.
– Каждый десятый гражданин Югославии погиб за то, чтобы эти ваши марки не имели тут хождения. – Глаза мента снова похолодели. – Тут стоят ваши войска, но эта земля еще не ваша.
– Но я же не немец.
– Знаю. Немца я оштрафовал бы на пятьсот. – Он покосился на меня и уточнил: – На пятьсот динаров, разумеется.
– Я знаю, какие тут цены. За пятьсот динаров в Боснии корову можно купить.
– И даже слона, – согласился патриот несуществующей уже страны.
– И вы скажете мне, что марки у вас тут не ценятся, пан…
– Сержант, – любезно подсказал полицейский. – Сержант Недич. Мило Недич, с вашего разрешения. – Он шутовски козырнул.
– И что вам нужно, сержант? Взяток вы, конечно же, не берете…
Поколебавшись, Йованка все же перевела мою последнюю фразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Или протестовал и лег рядом с дыркой в голове… Не говори глупостей. Это не мы с тобой начинаем войны.
– Ты скажи еще, что виновны в этом циничные политики, что народы тут совершенно ни при чем…
– А я так и скажу: война – это политика. А про народы – уже демагогия…
И снова на обочине встали безымянные кресты. На одном из них, сколоченном из досок, висел полуосыпавшийся еловый венок.
– Еще двадцать три. – От Йованки повеяло холодом.
За кладбищем дорога резко свернула. Показалась седловина недалекого уже перевала. Меня так и подмывало прибавить скорость. Не нравилось мне место, обступившие дорогу кресты.
– Не насилуй движок, – хмуро посоветовала Йованка, в очередной раз озадачив меня.
Стрелка спидометра послушно опустилась к тридцатке. Да и нельзя было ехать быстрее из-за бесчисленных ухабов. Началось мелколесье, покрывавшее склон высившейся справа горы. За ней проступил из тумана смутный Печинац. Я засмотрелся на чертову гору, не заметил стоявшей в стороне от дороги машины с мигалкой. Старенький «фольксваген» скрывали кусты. А потом я увидел и полицейского с жезлом в левой руке. Здоровенный мужик в кожаной куртке и форменной фуражке стоял посреди дороги. Рядом с ним сидел рыжий кудлатый пес устрашающих размеров. Я притормозил на всякий случай.
– Ну вот и началось, – задумчиво заметила Йованка.
Полицейский был левшой. Кобура пистолета, которую он расстегнул, висела у него на правом боку. Большая кобура. И рукоять пушки, торчавшей из нее, производила впечатление. Кажется, это был русский «стечкин».
– Будешь переводить? – Я постарался задать риторический, в сущности, вопрос как можно спокойней, слишком уж резко нажал я на педаль тормоза. Нужно было хоть как-то реабилитировать себя.
Йованка не ответила мне. Больше того, она не последовала моему примеру и не улыбнулась приближающемуся полицейскому. Боснийскому менту было около сорока. У него было смуглое лицо, усы с проседью и что-то хищное во взоре холодных серых глаз. Реакция моей спутницы, честно говоря, меня удивила. Мужчины такого типа, как правило, нравятся женщинам, уж во всяком случае не остаются незамеченными. Похоже, Йованке больше понравился пес полицейского. Нежными глазами она неотрывно смотрела на него.
То, что сказал мне мужик в кожанке, я понял и без перевода.
– Дэн добры, – сказал он мне по-сербохорватски.
– Дзень добры, – по-польски ответил я, опуская дверное стекло. Руку с руля я не снял. Что касается моей улыбки, то она стала еще шире.
Полицейский подождал, когда я опущу стекло до конца и спросил что-то о скорости. Во всяком случае мне так показалось.
– Он говорит, что ты ехал слишком быстро, – перевела разом помрачневшая Йованка. – Он хочет посмотреть твои права.
– Они там, в «бардачке», – сквозь зубы сказал я, положив на руль вторую руку. Это был не Краков, это была Босния. Тут стреляли не задумываясь. Увеличивать количество могил на местном кладбище не входило в мои планы.
Нагнувшись над моими коленями, Йованка протянула полицейскому документы. Грудь ее легла на мое бедро.
Полицейский изучал мои права долго, и чем дольше он смотрел на кусочек пластика с моей цветной фотографией, тем круглее становились его глаза.
– Благодарю вас, – сказал наконец боснийский мент, возвращая мне документы. – А что вы тут делаете?
– Мы туристы. – Ничего умнее придумать мне не удалось. – Слушай, а он не шутит насчет скорости? – тихо спросил я Йованку. – Узнай у него.
– И не подумаю, – шепотом ответила моя переводчица. – Полицейские тут не шутят.
Она что-то спросила у этого красавчика, усы которого не шли ни в какое сравнение с усами пана Хыдзика. Выслушав вопрос, боснийский легавый ухмыльнулся.
– Он говорит, что метрах в ста отсюда висит знак.
– Метрах в ста отсюда кладбище, – нетерпеливо заерзал я. – Скажи ему, что я засмотрелся на могилы.
Полицейский оскалился.
– Он говорит, что могилы тут везде. Из этого не следует, говорит он, что везде нужно поснимать дорожные знаки. А еще он хочет, чтобы мы с тобой вышли из машины. Он что-то покажет нам.
За полицейским мы шли медленно. Такой уж он задал темп – совершенно похоронный. Кудлатая зверюга, дружелюбно виляя хвостом, терлась башкой о ногу Йованки.
– Можешь на меня рассчитывать, – улучив момент, шепнула мне на ухо Йованка.
Я даже споткнулся от неожиданности.
– Х-холера! Ты что, спятила?
Я поймал Йованку за руку. Она вдруг вцепилась в нее, как маленькая девочка в зоопарке в руку родителя. И приотстала, точно пытаясь спрятаться за мою широкую спину. Мы прошли еще метров сто, и громила в форменной фуражке остановился на ничем не примечательном повороте, с лужей в колдобине.
– Несознательные водители пытаются проскочить перевал на скорости в сотню километров, – повторила за полицейским Йованка. Я с удовлетворением отметил, что она взяла себя в руки. – Это очень опасное место, с виду обыкновенное, но очень опасное. Вот почему я повесил знак на выезде с кладбища.
– Мы ехали со скоростью тридцать километров в час.
– А там написано двадцать! – Лицо мента озарилось нескрываемым торжеством.
– Может, это в милях? – Я еще не терял надежды выпутаться. – Тут полно американцев, они привыкли измерять скорость в милях.
– Вам нравятся американцы? Если б я любил их так же, как вы, поляки, у меня спереди была бы единичка.
– Перед двойкой или вместо нее?
– Они приехали сюда на танках. – Йованка была классной переводчицей: ее как бы не было между нами.
– Догадываюсь, – невесело кивнул я.
– В общем-то вы ехали не слишком быстро. У большинства нарушителей на спидометре – шестьдесят.
– Ну вот видите…
– А почему вы ехали так медленно? Вы искали место для остановки?
Этими вопросами полицейский так озадачил меня, что я попросил Йованку повторить его последнюю фразу. А еще я обратил внимание на то, как он смотрел на Йованку. Нет, он даже не смотрел, он буквально поедал ее глазами.
– Мои знакомые погибли на Печинаце.
Возможно, я сделал ошибку, так быстро отказавшись от роли туриста, случайно заехавшего не туда, куда надо. Но мне ведь предстояло работать здесь, ездить, задавать вопросы местным жителям. И этот тип с глазами стального цвета – они стали такими, когда я сказал про Печинац, – уж точно путался бы у меня под ногами… Короче говоря, слово было сказано, и уже через мгновение я понял, что лучше уж мне было соврать.
Где-то позади, за кустами, надсадно рыкнул сильный мотор. Из-за поворота показался светло-зеленый внедорожник с брезентовым верхом. Увидев нас, водитель, должно быть с перепугу, нажал не на ту педаль, и мощная машина, взревев, прибавила скорость.
И тут боснийский блюститель порядка показал, на что он способен. Одним прыжком стокилограммовый шкаф перемахнул заросший крапивой кювет. Его примеру последовал пес, а затем и Йованка. Я едва успел отпрянуть. Тяжелый джип, чуть не сбив меня, пронесся мимо. Грязь из лужи окатила мои ноги, меня обдало горячими выхлопными газами. И лишь когда дорожный хулиган отдалился, а еще через несколько секунд пропал за седловиной перевала, знающий свое дело кудлан перепрыгнул канаву и пару раз гавкнул вслед нарушителю.
– Тихо, Усташ! – приказал ему хозяин, неторопливо перелезавший через крапиву. Эти слова Йованка переводить не стала. Готовясь к прыжку через кювет, она отступила и, примерившись, прыгнула. Увы, то место, куда Йованка намеривалась приземлиться, было чуть повыше того места, откуда она отталкивалась. Не удержавшись на скосе, Йованка завалилась в крапиву.
– Я же говорил, место очень опасное, – с удовлетворением отметил повеселевший мент.
Я кинулся было помогать Йованке, но она так глянула на меня, что я предпочел поступиться принципами.
– Кем были эти ваши погибшие знакомые? – вопросил полицейский на довольно корявом английском языке. Он показал пальцем на Печинац. – Наемниками?
– Они были солдатами, – по-английски ответил я.
Дальнейший наш диалог происходил уже без переводчика.
– Они погибли, воюя за мусульман?
– Почему за мусульман?
– Если б они воевали за сербов, я бы знал об этом случае. Я воевал на Печинаце.
И опять она возникла на горизонте моей жизни – поросшая лесом гора. Гора-ведьма, гора – чирей на заднице командующего польским батальоном, гора, на которой бесславно кончилась моя воинская карьера. Печинац. Высота 966 на командирских картах.
Красная и злая выбралась наконец из канавы Йованка.
– Переведи, что я ему сочувствую, – сказал я ей. – Скажи, что те трое были польскими солдатами. Скажи, что они погибли два года тому назад, весной.
Когда Йованка перевела, глаза мента несколько подобрели. Теперь он не был похож на стального шерифа из книг о Диком Западе. Он выглядел скорее как мексиканский пастух, думавший о том, стоит ли натравить пса на непрошеных гринго. Да и кобуру свою господин полицейский застегивать, похоже, не собирался.
– Помню, – благосклонно кивнул он. – Помню тех трех дураков, залезших на мины. А вы откуда их знаете?
– Это были мои солдаты, – сухо сообщил я. – В тот день мы разминировали гору…
Серб молчал, непонятно чем любуясь, то ли видом на перевал, то ли Йованкой, ласкающей пса. Потом он что-то спросил ее, быстро и не глядя на меня. Йованка спокойно ответила. Полицейский снова спросил. Грешным делом, я даже облегченно перевел дух. Они говорили вполне дружелюбно, как мне показалось. Они говорили, а я терпеливо ждал. Ну и дождался наконец!
– Мы арестованы! – проинформировала меня мрачная, как ночь в лесу, Йованка.
– То есть как?… За что?
– За превышение скорости и попытку проникновения на территорию запретной зоны.
Какое-то время я ошарашенно моргал глазами.
– Он… он что, шутит?
– Я же тебе сказала: боснийские полицейские такими глупостями не занимаются.
Облом в кожаной куртке поправил форменную фуражку.
– Попрошу съехать на обочину и закрыть автомобиль на ключ, – улыбаясь, поведал он по-английски. – Вы поедете со мной. Потом я пошлю кого-нибудь из подчиненных за вашей машиной.
– Это у вас такой черный юмор?
– Нет, – сказал он. – Я обязательно пошлю кого-нибудь.
– Ты что ему наговорила? – горько вопросил я Йованку.
Она пожала плечами:
– Да ничего.
Владелец безотказного «стечкина» с двадцатью патронами в обойме коротко скомандован, и псина, весело гавкнув, понеслась по дороге назад, в сторону кладбища.
– За преступниками он бегает еще быстрее, – с гордостью глядя вослед животному, сказал полицейский.
Я запер машину, и мы пошли. До протеста я дозрел где-то на полпути к «фольксвагену» с мигалкой. Протестовать я решил по-польски, то есть с помощью Йованки. Моего английского для такого деликатного дела было бы недостаточно.
– Вы не имеете права, – заявил я. – Мы не сделали ничего плохого.
– Вы не заплатили мне штрафа.
– А должны были заплатить? Сколько?
– Триста динаров.
– А сколько это в дойчмарках? – Я полез в карман.
– Каждый десятый гражданин Югославии погиб за то, чтобы эти ваши марки не имели тут хождения. – Глаза мента снова похолодели. – Тут стоят ваши войска, но эта земля еще не ваша.
– Но я же не немец.
– Знаю. Немца я оштрафовал бы на пятьсот. – Он покосился на меня и уточнил: – На пятьсот динаров, разумеется.
– Я знаю, какие тут цены. За пятьсот динаров в Боснии корову можно купить.
– И даже слона, – согласился патриот несуществующей уже страны.
– И вы скажете мне, что марки у вас тут не ценятся, пан…
– Сержант, – любезно подсказал полицейский. – Сержант Недич. Мило Недич, с вашего разрешения. – Он шутовски козырнул.
– И что вам нужно, сержант? Взяток вы, конечно же, не берете…
Поколебавшись, Йованка все же перевела мою последнюю фразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53