Стрелявший находился близко, очень близко от блокпоста. Оглохшие от взрыва, мы с Блажейским окончательно перешли на крик.
– Сиди здесь! – завопил я. – Не высовывайся, я туда, к трем амбразурам. Отсюда их не достать!
– Они убьют вас, пан капитан! – надрывался в ответ капрал Блажейский.
Его попытка остановить меня за штанину была тщетной. А вот снайперу удалось сделать это. Я лишь на мгновение приподнял голову, и его очередная пуля сделала пробор в моих волосах. Я рухнул на дно траншеи.
– Тут нам каюк! – крикнул капрал Блажейский. – У него гранаты… Надо бежать в лес, туда, откуда вы пришли…
– Поздно, Дарек. Кроме гранатомета у них есть автоматы. Пока бежим, они перестреляют нас…
– Будем сидеть и ждать смерти?
– Подождем, когда у них кончатся гранаты… Не удивлюсь, если они уже кончились. Из ракетницы по амбразурам стреляют не от хорошей жизни…
– А если эти гады просто хотели поджечь блокпост? – хмуро предположил капрал Блажейский.
– Ну вот что, – сказал я. – Мне все-таки нужно в блиндаж. Прикрой меня, когда я добегу до двери…
Вряд ли его обрадовало мое предложение. Траншея, похоже, простреливалась почти на всем протяжении. Но капрал Блажейский всегда был хорошим солдатом, подчинился он беспрекословно. Сменив позицию, он присел на дне траншеи с пулеметом в руках. «Калашников» загрохотал как раз оттуда, куда я полз. «Все, конец!» – подумал я, распластавшись на мокром песке, но после второй очереди до меня дошло, что огонь ведется из блиндажа и скорее всего по скале, на которой сидел снайпер.
Ноги сами понесли меня к дощатым дверям. В блиндаж я ворвался под аккомпанемент пулемета Дарека Блажейского. Я пнул ногой дверь и уже внутри помещения столкнулся с выбегавшей из блиндажа Йованкой. Опоясанная пулеметными лентами, с автоматом наперевес, она выглядела впечатляюще!
– Бежим, Марчин!
– Там снайпер!
– Я, кажется, убила его.
– Ты?!.
Я был настолько ошеломлен услышанным, что забыл, зачем рисковал жизнью по дороге в разбитый гранатой блиндаж. Блажейский уже не стрелял, я бежал по траншее за Йованкой, каждой клеточкой своего тела ожидая выстрела со скалы. У самого поворота я споткнулся, упал, а когда поднимался на ноги, РПГ-7 хлопнул в третий раз. Огненная волна швырнула меня на стенку траншеи. В голове зазвенело. Странно было видеть Блажейского, беззвучно разевающего рот. Потом он начал стрелять все туда же вверх из совершенно бесшумного ручного пулемета. Я медленно встал и пошел, таща за собой автомат за ремень и бессмысленно улыбаясь…
И тут из-за поворота траншеи выскочила она. Очами души я увидел, как якобы убитый ею снайпер спокойно досылает патрон в патронник СВД и припадает к прикладу небритой своей щекой…
– Ложи-ись! – взревел я и, откинувшись на стенку траншеи, начал стрелять туда, где высилась поросшая хилой растительностью скала.
Магазин у меня кончился.
– Прячься, кому говорят! – крикнул я Йованке, похоже и не собиравшейся меня слушать.
Она вела себя как контуженная. Или как сумасшедшая. Широко расставив ноги, черноволосая ведьма стреляла совсем не туда, куда стреляли мы с Блажейским. Она палила от живота длинными, как жизнь идиота, очередями в сторону и почему-то не падала замертво с простреленным насквозь сердцем…
А потом немое кино, которое я смотрел, снова стало вдруг звуковым. Где находился блиндаж, кто-то коротко вскрикнул. Я оглянулся и увидел, как всплеснувший руками босниец с трубой гранатомета в руках падает с крыши блиндажа на дно траншеи…
Майор Ольшевский вошел в мое узилище, не постучав.
– А я уж думал, это дежурный, – вздохнул я, приподнимаясь с лежанки. – Полчаса назад я просил принести ужин.
– Несут, – ухмыльнулся мой бывший сослуживец. Он ждал, но так и не дождался: навытяжку я перед ним не встал. – У меня для вас, пан Малкош, интересная новость, вас разыскивает полиция.
Мои брови медленно, но неудержимо полезли на лоб.
– Что вы говорите?! Любопытно, черт побери!.. Ольшевский поморщился:
– И не надо паясничать. Дело нешуточное: в Польше вас подозревают в убийстве!..
– Простите, а откуда у вас эта информация? Вы что, прослушиваете полицейскую радиоволну?
Майор Ольшевский не удостоил меня ответом.
– Малкош, я хочу знать, что произошло на блокпосту.
– А я хотел бы перекусить, Ольшевский. А еще я хотел бы увидеть пани Бигосяк…
– А вот я хотел бы, – повысил голос майор, – я хотел бы понять, как поступить с вами и кому передать: полиции или жандармерии? Вы замешаны в нападении на объект миротворческих сил, в результате которого погибли пять наших соотечественников!
– Все-таки пять, – вздохнул я. – Значит, тот раненый парень не выжил…
– А вас это удивляет? Он истекал кровью в блиндаже, а вы даже не оказали ему первой помощи!
– Это кто вам сказал?
– Капрал Блажейский, – огорошил меня майор. К счастью, он тут же несколько скорректировал свой ответ: – То есть врач сказал мне, что он умер от потери крови. Да, через пятнадцать минут после ранения вы перевязали его, но было уже поздно, слишком поздно, Малкош!
Я оперся спиной о стену. Скажу честно, майор Ольшевский никогда не нравился мне, а уж в эту минуту… Я закрыл глаза и досчитал про себя до десяти.
– В чем, собственно, дело, майор, какого хрена вы на меня наезжаете?… Шел бой, мы отстреливались. Когда бой закончился, мы занялись им. Капрал Блажейский перевязал парня и сделал ему укол морфина… Что еще, по-вашему, мы могли сделать в тех условиях?
– Не знаю, не знаю! – криво усмехнулся майор. – А вот врач сказал, что не стал бы делать такой укол. Раненый без сознания, кто знает, может, как раз морфин и убил его…
Мне стало смертельно скучно. За окном между двумя рядами жилых контейнеров ходил часовой. Вчера, когда мы разговаривали с Доротой, его там не было.
– Я еще раз спрашиваю вас, майор: что вам от меня нужно?
Сурово хмуря начальственные брови, Ольшевский глянул на меня:
– Я не знаю, насколько серьезно вы влипли в Кракове, но здесь вы уже натворили столько, что у меня есть основания арестовать вас…
– Что я еще натворил, холера?
– А вы уже забыли?! Вы дезинформировали наших солдат, заявив о наличии взрывчатки в джипе. Вы пересекли охраняемый участок границы в неположенном месте…
– Административной границы, майор, – уточнил я.
– Попрошу не перебивать!.. И самое главное: вы участвовали в убийстве двоих граждан Мусульмано-Хорватской Федерации!.. Да-да, Малкош! Капрал, производивший досмотр джипа, опознал в морге убитых…
– Вы говорите, двоих?!
– Двоих, двоих, вы не ослышались. Один, у которого был гранатомет, прямо-таки нафарширован свинцом. Второго мы нашли под скалой, пан Малкош. Стоит мне не упомянуть в рапорте о том, что рядом с ним была обнаружена снайперская винтовка, и вам светит обвинение в убийстве ни в чем не повинного гражданского лица…
Я не верил своим ушам.
– Значит, снайпера все-таки достали. Вопрос – кто?…
– А тут и гадать нечего! – Майор Ольшевский удивленно посмотрел на меня. – Вы, Малкош! У вас в руках был автомат «берилл», пулей из которого был убит один из пассажиров джипа… Пуля, конечно, деформирована, но эксперты, уверяю вас, подтвердят наши предположения!
Крыть, как говорится, было нечем.
– Вы уж извините, что повторяюсь, майор, но зачем вам эта дырка в моей заднице?
Майор загадочно усмехнулся.
– Слушайте, Ольшевский, я устал и проголодался. Еще немного, и я перестану отвечать за свои поступки по причине нравственного и физического истощения. И я могу наделать глупостей, майор! Ну, в частности, привлечь к делу внимание прессы…
Майор откровенно рассмеялся:
– Уверяю вас, пресса наберет в рот воды. И не потому, что я так хочу, а потому, что вы, видимо, понятия не имеете, во что вляпались…
– Ах вот оно что! Я наступил на мозоль кому-то из сильных мира сего!.. Что ж вы раньше-то не сказали. Ваши условия, пан майор.
– Вот это другой разговор! – Лицо Ольшевского просветлело. – Вы должны уехать из Боснии, Малкош! Пусть пани Бигосяк расплатится с вами…
– Что?!
– Да-да, расплатится сполна за проделанную вами работу. Но это не потому, что нас интересует ваше материальное положение…
– А почему же?
– А потому, что мы не хотим, чтобы у нее были деньги, а следовательно, возможность нанять еще одного такого, как вы…
– Значит, она вас так беспокоит? – вздохнул я. – Это все?
– И больше никаких интервью, Малкош! Мы здесь не в бирюльки играем. Наша миссия в Боснии должна быть освещена в прессе соответствующим образом. Мы не позволим вам дискредитировать наше правительство!.. Вы, Малкош, просто стихийное бедствие: стоит упустить вас из виду, и начинаются осложнения… Что касается Ежиновой Гурки, вы дадите мне письменное обязательство о неразглашении… Письменное, Малкош!
Спорить с недоумком было совершенно бессмысленно.
– Хорошо, я на все согласен, майор… Но я здесь действительно по делу: мне нужно найти отца дочки пани Бигосяк, ее девочке необходимо сделать пересадку костного мозга…
Майор Ольшевский досадливо отмахнулся:
– Только без мелодрам, Малкош! Армия не благотворительный фонд. Запомните, условия – это по моей части. Либо вы принимаете их, либо не принимаете и тогда идете под суд. Аргументы? Пожалуйста. – Майор Ольшевский загнул первый палец. – Убийство в Кракове с последующим поджогом квартиры убитого… Тут тянет на терроризм, учитывая ваши возможные связи с мусульманскими радикалами. Далее! – Он загнул второй палец. – Вы нанесли увечье мужу пани Бигосяк. Потеря тридцати процентов зрения не шуточки! Вот вам и два!.. Ну и все прочее: нелегальное пересечение границы, участие в теракте, и тэ дэ и тэ пэ… Не будем повторяться. А если следователь возьмется за вас как следует… Следователь… как следует… Хороший каламбур, Малкош, вы не находите?
– Ну да, – пробормотал я, – попытка изнасилования клиента сначала в палатке, а затем на тюремных нарах… Слушайте, Ольшевский, а на премьера Боснии я, случайно, не покушался?
– Полегче на поворотах, капитан! – окрысился мой бывший сослуживец. – Я могу с тобой по-хорошему, а могу и… Так что, думай, перед тем как открываешь рот. А то ведь засадят тебя, выйдешь на свободу уже седенький и никому не нужный… Пенсия-то, поди, небольшая, а, Малкош?
Как-то совершенно незаметно мы с ним перешли на «ты».
– Скажи своим хозяевам, майор, что девочка должна выздороветь. Это мое условие. Пусть они оплатят ее лечение, и я обещаю…
– Нет, вы посмотрите на него! – перебил изумленный майор Ольшевский. – Он ставит условия! Он – нам!..
Кажется, я перегнул палку.
– Я только делаю вам предложение, – сбавил я тон.
– Здесь предложения делаю я! – продолжал кипеть майор. – Заруби себе на носу! Слышишь?!
Еще немного, и затопал бы ногами. Увы, мне не довелось увидеть достойной Шекспира сцены. Побагровевший майор чудом сдержался, кинулся к выходу, но, схватившись за дверную ручку, припомнил, что расстрелял не все свои патроны.
– Завтра с утра будет самолет из Польши, – не поворачиваясь ко мне, сообщил он. – Специально для тебя, умник. Подумай на досуге, в какой тюрьме тебе лучше сидеть: в гражданской или в военной… – И выйдя в коридор, он дал прощальный залп из орудия главного калибра: – А это баба обманула тебя, Малкош. Ей деньги, может быть, и нужны, но ее девчонке, уверяю тебе, нет… Вот и думай, капитан. Только недолго…
Я доедал гуляш с макаронами, когда очередной гость, не считавший нужным стучаться, вошел в мою… нет, пока еще не камеру, а комнату в офицерской гостинице. Не вошел, а влетел, подобно испуганной серне из стихов уже забыл какого поэта. На Дороте Ковалек, начинающей журналистке, было темно-синее в белый горошек платьице, черные шерстяные колготки, черные туфли и – что вконец растрогало меня – алая бейсболка, под которую она умудрилась убрать длинные золотистые волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Сиди здесь! – завопил я. – Не высовывайся, я туда, к трем амбразурам. Отсюда их не достать!
– Они убьют вас, пан капитан! – надрывался в ответ капрал Блажейский.
Его попытка остановить меня за штанину была тщетной. А вот снайперу удалось сделать это. Я лишь на мгновение приподнял голову, и его очередная пуля сделала пробор в моих волосах. Я рухнул на дно траншеи.
– Тут нам каюк! – крикнул капрал Блажейский. – У него гранаты… Надо бежать в лес, туда, откуда вы пришли…
– Поздно, Дарек. Кроме гранатомета у них есть автоматы. Пока бежим, они перестреляют нас…
– Будем сидеть и ждать смерти?
– Подождем, когда у них кончатся гранаты… Не удивлюсь, если они уже кончились. Из ракетницы по амбразурам стреляют не от хорошей жизни…
– А если эти гады просто хотели поджечь блокпост? – хмуро предположил капрал Блажейский.
– Ну вот что, – сказал я. – Мне все-таки нужно в блиндаж. Прикрой меня, когда я добегу до двери…
Вряд ли его обрадовало мое предложение. Траншея, похоже, простреливалась почти на всем протяжении. Но капрал Блажейский всегда был хорошим солдатом, подчинился он беспрекословно. Сменив позицию, он присел на дне траншеи с пулеметом в руках. «Калашников» загрохотал как раз оттуда, куда я полз. «Все, конец!» – подумал я, распластавшись на мокром песке, но после второй очереди до меня дошло, что огонь ведется из блиндажа и скорее всего по скале, на которой сидел снайпер.
Ноги сами понесли меня к дощатым дверям. В блиндаж я ворвался под аккомпанемент пулемета Дарека Блажейского. Я пнул ногой дверь и уже внутри помещения столкнулся с выбегавшей из блиндажа Йованкой. Опоясанная пулеметными лентами, с автоматом наперевес, она выглядела впечатляюще!
– Бежим, Марчин!
– Там снайпер!
– Я, кажется, убила его.
– Ты?!.
Я был настолько ошеломлен услышанным, что забыл, зачем рисковал жизнью по дороге в разбитый гранатой блиндаж. Блажейский уже не стрелял, я бежал по траншее за Йованкой, каждой клеточкой своего тела ожидая выстрела со скалы. У самого поворота я споткнулся, упал, а когда поднимался на ноги, РПГ-7 хлопнул в третий раз. Огненная волна швырнула меня на стенку траншеи. В голове зазвенело. Странно было видеть Блажейского, беззвучно разевающего рот. Потом он начал стрелять все туда же вверх из совершенно бесшумного ручного пулемета. Я медленно встал и пошел, таща за собой автомат за ремень и бессмысленно улыбаясь…
И тут из-за поворота траншеи выскочила она. Очами души я увидел, как якобы убитый ею снайпер спокойно досылает патрон в патронник СВД и припадает к прикладу небритой своей щекой…
– Ложи-ись! – взревел я и, откинувшись на стенку траншеи, начал стрелять туда, где высилась поросшая хилой растительностью скала.
Магазин у меня кончился.
– Прячься, кому говорят! – крикнул я Йованке, похоже и не собиравшейся меня слушать.
Она вела себя как контуженная. Или как сумасшедшая. Широко расставив ноги, черноволосая ведьма стреляла совсем не туда, куда стреляли мы с Блажейским. Она палила от живота длинными, как жизнь идиота, очередями в сторону и почему-то не падала замертво с простреленным насквозь сердцем…
А потом немое кино, которое я смотрел, снова стало вдруг звуковым. Где находился блиндаж, кто-то коротко вскрикнул. Я оглянулся и увидел, как всплеснувший руками босниец с трубой гранатомета в руках падает с крыши блиндажа на дно траншеи…
Майор Ольшевский вошел в мое узилище, не постучав.
– А я уж думал, это дежурный, – вздохнул я, приподнимаясь с лежанки. – Полчаса назад я просил принести ужин.
– Несут, – ухмыльнулся мой бывший сослуживец. Он ждал, но так и не дождался: навытяжку я перед ним не встал. – У меня для вас, пан Малкош, интересная новость, вас разыскивает полиция.
Мои брови медленно, но неудержимо полезли на лоб.
– Что вы говорите?! Любопытно, черт побери!.. Ольшевский поморщился:
– И не надо паясничать. Дело нешуточное: в Польше вас подозревают в убийстве!..
– Простите, а откуда у вас эта информация? Вы что, прослушиваете полицейскую радиоволну?
Майор Ольшевский не удостоил меня ответом.
– Малкош, я хочу знать, что произошло на блокпосту.
– А я хотел бы перекусить, Ольшевский. А еще я хотел бы увидеть пани Бигосяк…
– А вот я хотел бы, – повысил голос майор, – я хотел бы понять, как поступить с вами и кому передать: полиции или жандармерии? Вы замешаны в нападении на объект миротворческих сил, в результате которого погибли пять наших соотечественников!
– Все-таки пять, – вздохнул я. – Значит, тот раненый парень не выжил…
– А вас это удивляет? Он истекал кровью в блиндаже, а вы даже не оказали ему первой помощи!
– Это кто вам сказал?
– Капрал Блажейский, – огорошил меня майор. К счастью, он тут же несколько скорректировал свой ответ: – То есть врач сказал мне, что он умер от потери крови. Да, через пятнадцать минут после ранения вы перевязали его, но было уже поздно, слишком поздно, Малкош!
Я оперся спиной о стену. Скажу честно, майор Ольшевский никогда не нравился мне, а уж в эту минуту… Я закрыл глаза и досчитал про себя до десяти.
– В чем, собственно, дело, майор, какого хрена вы на меня наезжаете?… Шел бой, мы отстреливались. Когда бой закончился, мы занялись им. Капрал Блажейский перевязал парня и сделал ему укол морфина… Что еще, по-вашему, мы могли сделать в тех условиях?
– Не знаю, не знаю! – криво усмехнулся майор. – А вот врач сказал, что не стал бы делать такой укол. Раненый без сознания, кто знает, может, как раз морфин и убил его…
Мне стало смертельно скучно. За окном между двумя рядами жилых контейнеров ходил часовой. Вчера, когда мы разговаривали с Доротой, его там не было.
– Я еще раз спрашиваю вас, майор: что вам от меня нужно?
Сурово хмуря начальственные брови, Ольшевский глянул на меня:
– Я не знаю, насколько серьезно вы влипли в Кракове, но здесь вы уже натворили столько, что у меня есть основания арестовать вас…
– Что я еще натворил, холера?
– А вы уже забыли?! Вы дезинформировали наших солдат, заявив о наличии взрывчатки в джипе. Вы пересекли охраняемый участок границы в неположенном месте…
– Административной границы, майор, – уточнил я.
– Попрошу не перебивать!.. И самое главное: вы участвовали в убийстве двоих граждан Мусульмано-Хорватской Федерации!.. Да-да, Малкош! Капрал, производивший досмотр джипа, опознал в морге убитых…
– Вы говорите, двоих?!
– Двоих, двоих, вы не ослышались. Один, у которого был гранатомет, прямо-таки нафарширован свинцом. Второго мы нашли под скалой, пан Малкош. Стоит мне не упомянуть в рапорте о том, что рядом с ним была обнаружена снайперская винтовка, и вам светит обвинение в убийстве ни в чем не повинного гражданского лица…
Я не верил своим ушам.
– Значит, снайпера все-таки достали. Вопрос – кто?…
– А тут и гадать нечего! – Майор Ольшевский удивленно посмотрел на меня. – Вы, Малкош! У вас в руках был автомат «берилл», пулей из которого был убит один из пассажиров джипа… Пуля, конечно, деформирована, но эксперты, уверяю вас, подтвердят наши предположения!
Крыть, как говорится, было нечем.
– Вы уж извините, что повторяюсь, майор, но зачем вам эта дырка в моей заднице?
Майор загадочно усмехнулся.
– Слушайте, Ольшевский, я устал и проголодался. Еще немного, и я перестану отвечать за свои поступки по причине нравственного и физического истощения. И я могу наделать глупостей, майор! Ну, в частности, привлечь к делу внимание прессы…
Майор откровенно рассмеялся:
– Уверяю вас, пресса наберет в рот воды. И не потому, что я так хочу, а потому, что вы, видимо, понятия не имеете, во что вляпались…
– Ах вот оно что! Я наступил на мозоль кому-то из сильных мира сего!.. Что ж вы раньше-то не сказали. Ваши условия, пан майор.
– Вот это другой разговор! – Лицо Ольшевского просветлело. – Вы должны уехать из Боснии, Малкош! Пусть пани Бигосяк расплатится с вами…
– Что?!
– Да-да, расплатится сполна за проделанную вами работу. Но это не потому, что нас интересует ваше материальное положение…
– А почему же?
– А потому, что мы не хотим, чтобы у нее были деньги, а следовательно, возможность нанять еще одного такого, как вы…
– Значит, она вас так беспокоит? – вздохнул я. – Это все?
– И больше никаких интервью, Малкош! Мы здесь не в бирюльки играем. Наша миссия в Боснии должна быть освещена в прессе соответствующим образом. Мы не позволим вам дискредитировать наше правительство!.. Вы, Малкош, просто стихийное бедствие: стоит упустить вас из виду, и начинаются осложнения… Что касается Ежиновой Гурки, вы дадите мне письменное обязательство о неразглашении… Письменное, Малкош!
Спорить с недоумком было совершенно бессмысленно.
– Хорошо, я на все согласен, майор… Но я здесь действительно по делу: мне нужно найти отца дочки пани Бигосяк, ее девочке необходимо сделать пересадку костного мозга…
Майор Ольшевский досадливо отмахнулся:
– Только без мелодрам, Малкош! Армия не благотворительный фонд. Запомните, условия – это по моей части. Либо вы принимаете их, либо не принимаете и тогда идете под суд. Аргументы? Пожалуйста. – Майор Ольшевский загнул первый палец. – Убийство в Кракове с последующим поджогом квартиры убитого… Тут тянет на терроризм, учитывая ваши возможные связи с мусульманскими радикалами. Далее! – Он загнул второй палец. – Вы нанесли увечье мужу пани Бигосяк. Потеря тридцати процентов зрения не шуточки! Вот вам и два!.. Ну и все прочее: нелегальное пересечение границы, участие в теракте, и тэ дэ и тэ пэ… Не будем повторяться. А если следователь возьмется за вас как следует… Следователь… как следует… Хороший каламбур, Малкош, вы не находите?
– Ну да, – пробормотал я, – попытка изнасилования клиента сначала в палатке, а затем на тюремных нарах… Слушайте, Ольшевский, а на премьера Боснии я, случайно, не покушался?
– Полегче на поворотах, капитан! – окрысился мой бывший сослуживец. – Я могу с тобой по-хорошему, а могу и… Так что, думай, перед тем как открываешь рот. А то ведь засадят тебя, выйдешь на свободу уже седенький и никому не нужный… Пенсия-то, поди, небольшая, а, Малкош?
Как-то совершенно незаметно мы с ним перешли на «ты».
– Скажи своим хозяевам, майор, что девочка должна выздороветь. Это мое условие. Пусть они оплатят ее лечение, и я обещаю…
– Нет, вы посмотрите на него! – перебил изумленный майор Ольшевский. – Он ставит условия! Он – нам!..
Кажется, я перегнул палку.
– Я только делаю вам предложение, – сбавил я тон.
– Здесь предложения делаю я! – продолжал кипеть майор. – Заруби себе на носу! Слышишь?!
Еще немного, и затопал бы ногами. Увы, мне не довелось увидеть достойной Шекспира сцены. Побагровевший майор чудом сдержался, кинулся к выходу, но, схватившись за дверную ручку, припомнил, что расстрелял не все свои патроны.
– Завтра с утра будет самолет из Польши, – не поворачиваясь ко мне, сообщил он. – Специально для тебя, умник. Подумай на досуге, в какой тюрьме тебе лучше сидеть: в гражданской или в военной… – И выйдя в коридор, он дал прощальный залп из орудия главного калибра: – А это баба обманула тебя, Малкош. Ей деньги, может быть, и нужны, но ее девчонке, уверяю тебе, нет… Вот и думай, капитан. Только недолго…
Я доедал гуляш с макаронами, когда очередной гость, не считавший нужным стучаться, вошел в мою… нет, пока еще не камеру, а комнату в офицерской гостинице. Не вошел, а влетел, подобно испуганной серне из стихов уже забыл какого поэта. На Дороте Ковалек, начинающей журналистке, было темно-синее в белый горошек платьице, черные шерстяные колготки, черные туфли и – что вконец растрогало меня – алая бейсболка, под которую она умудрилась убрать длинные золотистые волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53