В нашей деревня в Пакистане был ковровая фабрика, и мой работа был бить непослушных детей, который там работал. Очень хороший работа.
– Bay, – изумился Митчелл. – Ты бил маленьких детей, работавших на фабрике?
– Да. Палкой. Это очень почетный должность. Надо быть очень осторожный, когда бьешь, чтобы не разбить пальцы, тогда он не смогут вязать хороший узел.
– Это отвратительно, – сказала я.
– Нет, нет, – возразил Хабиб. – Детям нравится, они так заработать для свои семьи. – Он повернулся к Митчеллу и погрозил ему пальцем. – И я работать очень много и бить этих детей, так что ты не должен говорит обо мне такая вещь.
– Ну, прости, – сказал Митчелл. – Похоже, я насчет тебя ошибался. – Он пнул пакет. Пакет разорвался, и часть дерьма осталась на его ботинке.
– Какого черта? – Митчелл потряс ногой, и горящее собачье дерьмо разлетелось по сторонам. Самый большой кусок попал на ковер на крыше, послышалось шипение, и огонь начал быстро распространяться.
– Срань поганая, – выругался Митчелл, хватая за руку Хабиба и скрываясь за углом.
Огонь трещал. Скоро загорелись и сиденья машины. Раздался негромкий взрыв – это прихватило бензобак, и машину окутали клубы черного дыма.
– Похоже, они не делают огнеупорные ковры, – заметила Лула.
Хабиб и Митчелл с открытыми ртами стояли, прижавшись к стене.
– Мне кажется, ты теперь можешь ехать, – сказала Лула. – Не думаю, что они поедут следом.
К прибытию пожарных от ковровой машины остался только каркас, огонь в основном потух. Хотя мой «Бьюик» находился футах в десяти от горящей машины, он остался цел и невредим. Даже краска не запузырилась. Единственное отличие от его обычного состояния – теплая ручка дверцы.
– Мне пора, – сказала я Митчеллу. – Жаль, что так вышло с вашей машиной. И на вашем месте я бы не слишком огорчалась насчет бровей. Они слегка обгорели, но, скорее всего, снова отрастут. Со мной раз такое же случилось, но все обошлось.
– Как... Где? – испугался Митчелл.
Я погрузила Боба в машину и, аккуратно объехав полицейские и пожарные машины, выехала на дорогу.
Карл Констанца был в форме и руководил движением.
– Ты, похоже, пошла вразнос, – заметил он. – Вторую машину поджариваешь за неделю.
– Я тут ни при чем! Это даже не моя машина!
– Я слышал, тут кто-то сыграл старую шутку с пакетом с дерьмом с этими двумя марионетками Артуро Столле.
– Правда? Полагаю, ты не знаешь, кто это сделал?
– Забавно. Я только что хотел спросить, не знаешь ли ты, кто это сделал.
– Я первая спросила.
Констанца поморщился.
– Нет. Я не знаю.
– Я тоже, – сказала я.
– Ты простофиля, – сказал Констанца. – Поверить не моту, что ты попалась на удочку и взяла собаку Саймона.
– Да она мне вроде нравится.
– Только не оставляй его одного в машине.
– Ты хочешь сказать, что это противозаконно?
– Нет. Он сожрал у Саймона переднее сиденье. Остались лишь клочки пенопласта и несколько пружин.
– Спасибо, что поделился информацией.
Констанца ухмыльнулся.
– Решил, что тебе полезно знать.
Я отъехала, раздумывая над тем, что если Боб сожрет сиденье моего «Бьюика», оно, скорее всего, регенерирует. Может, я становлюсь похожей на бабулю, но голубой «Бьюик» начал приводить меня в изумление. Создавалось впечатление, что чертова тачка не подвержена никаким повреждениям. Ей было уже почти полста, но краска на ней родная и в прекрасном состоянии. Вокруг все машины во вмятинах или совсем разбиты, но ничего подобного не происходит с «Бьюиком».
– Прям не по себе становится, – поделилась я с Бобом.
Боб прижал нос к стеклу и, казалось, ничем не интересовался.
Я все еще ехала по Гамильтон-стрит, когда зазвонил мой сотовый.
– Привет, детка, – сказал Рейнджер. – Что у тебя есть для меня?
– Только основные данные по Лотте. Хочешь знать, где она живет?
– Поехали.
– Она хорошо выглядит в сером.
– Это поддержит меня в трудную минуту.
– Гм. Не в духе?
– «Не в духе» – это слабо сказано. Хочу попросить об услуге. Мне надо, чтобы ты взглянула сзади на дом Рамосов в Диле. Любого другого из моей команды обязательно заподозрят, но вряд ли женщина, гуляющая с собакой по пляжу, покажется охранникам Рамосов подозрительной. Я хочу, чтобы ты точно описала дом, то есть сосчитала окна и двери.
* * *
В четверти мили от участка Рамосов находился общественный пляж. Я оставила машину на дороге и вместе с Бобом пошла через дюны. Небо затянуто тучами, да и холоднее здесь, чем в Трентоне. Боб держал нос по ветру и кайфовал, я же застегнула куртку до самого подбородка и пожалела, что не захватила ничего потеплее. Большинство больших, дорогих домов на побережье были закрыты, там в это время года никто не жил. Серые, холодные волны набегали на берег. Вдоль линии прибоя сцепились несколько чаек, вот и все. Только я, Боб и чайки.
Показался большой розовый дом. С пляжа он был лучше виден, чем с улицы, во всяком случае, большинство окон первого этажа и весь второй этаж. Вдоль всего фасада веранда. К главному корпусу пристроены два крыла. Северное крыло – гаражи и, возможно, спальни над гаражами. В южном крыле было два этажа, с виду явно жилых.
Я продолжала перепахивать песок и, стараясь казаться не слишком заинтересованной, пересчитывала окна и двери. Просто женщина гуляет с собакой, попутно отмораживая себе задницу. У меня был с собой бинокль, но я побоялась его вытащить. Невозможно было определить, наблюдает за мной кто-нибудь из окон или нет. Боб бегал вокруг меня, не обращая ни на что внимания, радуясь прогулке. Я прошла дальше мимо еще пары домов, потом вернулась на общественный пляж, около которого оставила «Бьюик». Миссия завершена.
Мы с Бобом погрузились в машину, выбрались на дорогу и еще раз проехали мимо дома Рамосов. Когда я притормозила на углу, к машине подбежал человек лет шестидесяти. На нем был тренировочный костюм и кроссовки. И он энергично махал руками.
– Остановитесь! – крикнул он. – Остановитесь на минуту!
Я готова была поклясться, что вижу перед собой Александра Рамоса. Нет, это просто смешно.
Он подошел к передней дверце и постучал в стекло.
– У вас нет сигарет? – спросил он.
– Это... как его... нет.
Он показал мне двадцатку.
– Отвезите меня в лавку за сигаретами. Это займет не больше минуты.
Грубый акцент. Ястребиные черты. Тот же рост и фигура. Нет, определенно он походил на Александра Рамоса.
– Вы где-то здесь живете? – спросила я.
– Да, живу в этом дерьмовом розовом уродце. Какая вам разница? Вы повезете меня в лавку или нет?
Бог мой, Рамос, вне всякого сомнения.
– Я обычно не впускаю в машину незнакомых мужчин.
– Да будет вам! Мне нужны сигареты. К тому же у вас на заднем сиденье большая собака, да и выглядите вы так, будто постоянно возите незнакомых мужчин. Вы что, думаете, я вчера родился?
– Нет, точно не вчера.
Он открыл дверцу машины и залез на сиденье рядом со мной.
– Очень смешно. Повезло же мне, остановил юмористку.
– Я тут ничего не знаю. Где продаются сигареты?
– Здесь поверни за угол. До лавки с полмили.
– Если до лавки всего полмили, почему вы не пошли пешком?
– У меня свои причины.
– Не разрешают курить? Не хотите, чтобы кто-нибудь вас видел у лавки?
– Проклятые доктора! Я вынужден тайком выбираться из собственного дома, чтобы достать сигареты. – Он махнул рукой. – К тому же я не выношу этот дом. Он мне напоминает мавзолей, полный трупов. Чертов розовый кусок говна.
– Если вам не нравится дом, зачем же вы в нем живете?
– Хороший вопрос. Я давно должен был бы его продать. Никогда его не любил, с самого начала. Но тогда я только что женился, и моя жена выбрала этот дом. Ей все требовалось розового цвета. – Он умолк. – Как же ее звали? Трикси? Труди? Черт, не помню.
– Вы не помните, как звали вашу жену?
– У меня было много жен. Очень много. Четыре. Нет, подождите... пять.
– А сейчас вы женаты?
Он отрицательно покачал головой:
– Я завязал с браками. В прошлом году перенес операцию на простате. Когда-то бабы выходили за меня замуж из-за моих бубенчиков и из-за моих денег. А теперь только из-за денег. – Он покачал головой. – Это не пойдет. Нужно же иметь принципы, верно?
Я остановилась у магазинчика, и он выпрыгнул из машины.
– Не уезжай. Я сейчас.
С одной стороны, мне хотелось поскорее уехать. Что, бесспорно, было трусливо. С другой – я хотела остаться. А вот это уже было глупостью.
Через две минуты он уже сидел в машине, прикуривая сигарету.
– Эй, – сказала я, – в машине не курить.
– Я дам тебе еще двадцатку.
– Мне и первая не нужна. Все равно нет. В машине не курить.
– Ненавижу эту страну. Никто не знает, как надо жить. Все пьют это долбаное снятое молоко. – Он показал на перекресток. – Здесь поверни и поезжай по Шорлайн-авеню.
– Куда это мы?
– Я тут один бар знаю.
Только мне не хватало, чтобы Ганнибал начал разыскивать отца и обнаружил, что мы с ним по-приятельски сидим в баре.
– По-моему, неудачная мысль.
– Ты разрешишь мне курить в машине?
– Нет.
– Тогда едем к Сэлу.
– Хорошо, я отвезу вас в бар, но сама туда не пойду.
– Еще как пойдешь.
– Но собака...
– Собака тоже пойдет. Я куплю ей пиво и бутерброд.
Бар был маленьким и темным. Через все помещение протянулась стойка, в конце которой молча сидели два старика, пили и смотрели телевизор. Справа от двери – три пустых столика. Рамос уселся за один из них.
Бармен, не задавая никаких вопросов, принес Рамосу бутылку вина и два стакана. Все происходило молча. Рамос налил себе и выпил. Затем прикурил сигарету и глубоко затянулся.
– Ах, – произнес он с наслаждением, выдыхая дым.
Иногда я завидую курящим. Когда они втягивают в себя первую порцию никотина, они всегда выглядят такими счастливыми. Не могу навскидку перечислить много вещей, которые доставляют мне такое же наслаждение. Разве что именинный пирог.
Рамос налил себе еще и придвинул бутылку ко мне.
– Нет, спасибо, – отказалась я. – Я же за рулем.
Он удрученно покачал головой.
– Страна слабаков. – Он допил вино. – Не пойми меня неправильно. Кое-что мне очень даже нравится. Например, большие американские машины. И американский футбол. И еще американские женщины с большими сиськами.
– О господи. Вы часто останавливаете машины? – поинтересовалась я.
– Пользуюсь любым случаем.
– Вы не находите, что это опасно? Вдруг в машине окажется псих?
Он достал из кармана пистолет 22-го калибра.
– Я его пристрелю. – Он положил пистолет на стол, закрыл глаза и еще раз приложился к сигарете. – Ты где-то здесь живешь?
– Нет. Просто приехала погулять с собакой. Он обожает бегать по пляжу.
– Что это у тебя за наклейка на подбородке?
– Порезалась, когда брилась.
Он бросил на стол двадцать долларов и встал.
– Порезалась, когда брилась. Неплохо сказано. Ты ничего. Теперь можешь отвезти меня домой.
Я высадила его за квартал от дома.
– Приезжай завтра, – сказал он. – В то же время. Может, я возьму тебя в личные шоферы.
* * *
Когда мы вернулись домой, бабушка накрывала стол к ужину. На диване перед телевизором развалился Лунатик.
– Эй, – сказал он, – как дела?
– Не жалуюсь, – ответила я. – А у тебя как?
– Даже не знаю, дружок. Трудно поверить, что нет больше нашего дилера. Я-то думал, дилер будет всегда. Я что хочу сказать, он пользу приносил. Был дилером. – Он потряс головой. – Весь мой мир перевернулся, дружок.
– Ему надо еще выпить пивка, – сказала бабушка. – А потом мы все дружно поужинаем. Я всегда радуюсь, когда у нас к ужину гости. Особенно, когда это мужчина.
Я не была уверена, что Лунатика можно было считать мужчиной. Он скорее напоминал Питера Пэна, пристрастившегося к травке. Лунатик большую часть своей жизни проводил под кайфом.
Из кухни выбрался Боб и основательно обнюхал ширинку Лунатика.
– Эй, дружок, – сказал Лунатик, – не при первом же свидании.
– Я сегодня купила себе машину, – сообщила бабушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36