Потому что едва я закончила свое повествование, как он немедленно поинтересовался, не хочу ли я с ним поужинать в одном изумительном местечке с настоящей русской кухней, по которой у меня, он предполагает, должна быть ностальгия.
Ответ мой заключался в том, что, пока я не закончу свои дела, у меня не будет аппетита и соответственно у него – шансов со мной поужинать.
– Сразу видно: американка, – польстил мне главврач. – Дело – прежде всего!
– Именно, – подтвердила я сурово.
– Ну, попробуем тогда разыскать вашу крестную…
Он нажал на кнопку селектора и попросил секретаршу принести ему архивы.
– Я бы с удовольствием показал вам Москву… Вы давно здесь не были?
– Давно.
– А приехали вы надолго?
Я колебалась. Сказать «нет» – значит заставить его поторопиться с его ухаживаниями. Сказать «да» – дать повод строить планы на встречи со мной…
Ну и пусть строит.
– О, да! Я ведь не турист, который приехал на week-end осмотреть Кремль. Я – я на родину приехал. И хочу здесь пробыть достаточно долго, чтобы ощутить свой корни…
Ну как? Он еще не плачет от умиления?
– Может, даже останусь тут жить… Если понравится.
– Конечно, понравится! Особенно если знающий человек покажет вам самое лучшее, что есть в нашем городе! Тогда вы просто не сможете устоять!
На мое счастье, вошла секретарша с папками в руках.
– Посмотрим, посмотрим… – пропел главврач, раскрывая скоросшиватели, пахнущие пылью. – Так-так-так… И пожалуйста, вот она, ваша Куркина! Она работала главной акушеркой. Записывайте адресочек… Это в Бибиреве… Может, переехала, но у нас новых сведений нет. Так как насчет ужина?
– Гляньте в окно, – сказала я ему. – Видите высокого красивого мужчину, который прогуливается у входа? Это мой муж. Спасибо вам за содействие.
И раньше, чем он оторвал взгляд от окна, я исчезла за дверью кабинета.
Снова такси, разбитые московские дороги, разлетающийся из-под колес грязный снег, перемешанный с солью и песком, серо-желтые сугробы вдоль обочин, облезлые блочные дома типовой застройки… Живешь здесь и всего этого не замечаешь, а съездишь вот так за границу, вернешься – и обидно за отечество. Особенно когда рядом с тобой иностранец, мнение которого тебе не безразлично.
Я глянула на Джонатана. Он сидел с закрытыми глазами, откинув голову назад. Состояние московских дорог и домов его явно не интересовало.
Выражение его лица мне показалось странным.
– Джонатан, – дотронулась я до его руки, – с тобой все в порядке?
Не открывая глаз, он поймал мою руку, заграбастал ее в свою ладонь, прижал к своему бедру и легонько кивнул. Прошло еще, наверное, минут пять, когда он наконец посмотрел на меня, и я снова подивилась необычайной красоте этих прозрачных, резко обведенных черными ресницами глаз.
– Мне хорошо, когда ты рядом, – проговорил он и снова закрыл глаза.
Мы притормозили у длинной, как колбаса, пятиэтажки. Попросив таксиста нас подождать, мы вошли в убогий обшарпанный подъезд, воняющий мочой. Я снова покосилась на Джонатана. Он то ли не обратил внимания – хотя это было бы затруднительно, учитывая запах! – то ли не подал виду. Наверное, это и называется корректность…
Искомая дверь обнаружилась сразу же, на первом этаже. Дверь нам открыла молодая миловидная женщина в переднике. Вслед за ней по тесному коридорчику полз на четвереньках годовалый малыш, глядя любопытными глазенками на нас.
– Добрый день. Елена Петровна Куркина здесь живет?
– Елена Петровна?.. А вы кто?
– Я… О, это целая история! – Я решила не менять версию, которую уже использовала в роддоме, только теперь я говорила без акцента. – Я ее крестница.
– Кто?!
– Крестница. Когда я родилась в роддоме, где Елена Петровна работала, она помогла моей маме меня окрестить.
– Никогда не слышала подобных историй!
Молодая женщина осмотрела нас подозрительно. На Джонатане ее взгляд задержался, и на несколько мгновений в нем вспыхнул чисто женский интерес. Она непроизвольно поправила волосы и сразу же, как бы спохватившись, отвела глаза.
– Простите, а вы ее дочь? – решила я перехватить инициативу.
– Невестка…
– Может, она вам просто не рассказывала? В те времена все это тщательно скрывалось, а теперь она могла просто и забыть эту историю… Но я, когда узнала, что у меня есть крестная, я сразу захотела с ней встретиться…
Женщина покачала головой. «Надо же!» – пробормотала она и наклонилась, чтобы удержать малыша, который собрался выползти на лестничную площадку.
– Иди, иди в комнату, Игорек, здесь холодно!
«Игорек». Я тоже звала Игоря так. Так нежно: «Игорек». И мой Игорек помог убийце меня найти…
– Так что, – очнулась я, – мы можем с ней поговорить?
– Елена Петровна умерла.
Я так удивилась, словно акушерка Куркина обязана быть бессмертной. Я предполагала, что она могла выйти на пенсию, могла переехать, – но не умереть.
На мое растерянное лицо смотрели двое: глаза Джонатана пытались уловить и понять содержание нашего разговора – было условлено, что он не открывает свой английский рот, а я перевожу ему все потом; в глазах женщины мелькнуло сочувствие.
– Пройдете, может? А то холод в квартиру идет.
– Спасибо.
Мы вошли. Квартира пахла молоком и детскими пеленками.
– У меня тут беспорядок, не обращайте внимания, – извинилась хозяйка.
Кажется, пригласив нас из вежливости в дом, она теперь не знала, что с нами делать, и жалела о своем опрометчивом жесте. Это был самый подходящий момент для вопросов, на которые женщина должна охотно откликнуться, чтобы избежать неловкого молчания. Я бросилась в атаку:
– Давно ли Елена Петровна умерла?
– 29 сентября.
– Что же с ней приключилось?
– Попала под машину. Это так ужасно было… Одно хорошо, что она сразу умерла, не мучилась…
Я посмотрела на Джонатана, словно он мог мне подсказать следующий вопрос, вернее, наиболее тактичную форму вопроса. Но он, бедолага, не только не мог мне посоветовать – он и понять ничего не мог, и только серьезно смотрел на меня своими глубокими прозрачными глазами в сумрачных камышах ресниц, чувствуя, что что-то не так.
– Ох… сочувствую вам… – заговорила я, осторожно нащупывая верную интонацию разговора, в котором я надеялась выяснить кое-какие подробности. Конечно, может, у меня просто уже крыша едет от всех этих покушений на нас с Шерил, но наезд машины на акушерку, располагающую важной информацией, мне показался подозрительным.
– Нынче так безобразно в Москве ездят – как хотят! – продолжала я. – Ни правил не соблюдают, ни ГАИ не боятся! Сплошное хулиганство! Его хоть судили, водителя?
– Какое там! Не нашли. Он сбил маму и сразу скрылся.
– И даже свидетелей не было?
– В милиции сказали, что показания свидетелей очень приблизительные, дело вечером было, и в темноте никто точно не разглядел… Так что они закрыли дело.
– Вы, как я понимаю, жена ее сына?
– Ну да, невестка.
– Сын-то, должно быть, горевал очень…
– Горевал. Да и я тоже. Мы с мамой дружно жили. Все вместе, в этой квартире. Она мне с Игорьком помогала…
У нее покраснели глаза.
– Сочувствую, – снова повторила я. – Как жаль, что моя мама мне раньше не рассказала про мое крещение… Я бы тогда успела хоть познакомиться поближе с моей крестной… А вашему мужу сколько лет?
– Тридцать восемь, – удивилась она. – А что?
– Когда я родилась, он был уже взрослым человеком… Может, ему мама рассказывала, как она помогла меня крестить? Нельзя ли нам с ним встретиться?
– Я ему скажу, когда он с работы придет. Вы позвоните нам, я вам сейчас запишу телефон… Вы вообще-то как нас нашли?
– Мне адрес в роддоме дали.
– А-а… А звать вас как?
– Оля.
– Ну что же, Оля, так вы позвоните вечерком, часиков в восемь… А молодого человека как зовут?
Я решила, что ничем не рискую, и произнесла:
– Джонатан.
– Не русский, что ли?
– Англичанин.
– То-то я смотрю, ни слова не говорит… Он не умеет по-русски?
– Нет. Не выучил еще.
– Муж, да? – спросила она, понизив голос и придвинувшись ко мне, кося любопытными глазами на Джонатана.
– Муж, – усмехнулась я, заметив сходство в выражении любопытства между матерью и годовалым сынишкой. – А вас как зовут?
– Людмила. Или Люда, как хотите.
– Спасибо вам, Людмила. Я позвоню вечером вашему мужу…
– Косте. Константин он.
– Вот и отлично.
Плюхнувшись на сиденье поджидавшего нас такси, я перевела разговор Джонатану.
– Теперь нам надо решить, стоит ли звонить ее сыну Косте. Он теоретически мог слышать от матери мою историю… Но тогда придется ему рассказывать правду.
– Вряд ли он что-нибудь знает, – проговорил Джонатан в ответ. – Иначе бы Кости тоже уже не было в живых… Но я не думаю, что мы чем-то рискуем, если расскажем ему правду. Попробуем.
У нас было три свободных часа до восьми, и мне не хотелось их терять. Но я не имела понятия, что мы можем предпринять за оставшееся время.
– Послушай, – заговорила я, – может, нам попробовать пробраться в архивы роддома? Должны же где-то быть записи о нашем рождении!
– «Где-то». В каком именно роддоме? Мы ведь даже не знаем точно, где рожала Зазорина.
– Ну надо же с чего-то начать… Начнем с этого.
– Ты думаешь, что, провернув подобное дело, Куркина не постаралась фальсифицировать все записи так, чтобы потом никто ни о чем не смог догадаться? Это было бы крайне неосторожно с ее стороны.
– Но не могла же она одна устроить так, чтобы все записи, все справки были подделаны… Джонатан! Ты гений!
– Ты это только сейчас поняла? – осведомился Джонатан.
– Ты еще и сам не понял! Послушай: Шерил «пристроили» американцам. И я тебя уверяю, что никто не рискнул бы документально зафиксировать подобный акт передачи ребенка! Да еще в те брежневские времена! Да еще если вспомнить, что мать Шерил тоже это все делала тайком! Так что мы в архивах, конечно же, ничего не найдем!
– И чему же ты тогда так радуешься?
– А тому, что Куркина не могла все это сделать одна! Даже если она была главной акушеркой, то фальсифицировать все записи, все бумаги она не могла одна, это было не в ее власти!
– Ей должен был помочь директор.
– Именно! Главврач у нас это называется. Надо его разыскать!
– Как?
Действительно, как? Снова идти к тому южному-нежному и смотреть в его похотливые глаза? Я еще так неосторожно брякнула про «мужа» напоследок…
Но выбора у меня не было.
Главврача я увидела в коридоре. Он разговаривал с двумя женщинами в белых халатах и, заметив меня издалека, отвернулся, давая мне понять, что я его больше не интересую.
Я сделала вид, что не заметила, и, жизнерадостно прибавив шагу, подлетела к нему с улыбкой до ушей:
– О, I am, я вас just looking for!
Женщины смешались от моей «американской» наглости и отступили на несколько шагов, но главный смотрел на меня по-прежнему сурово. Я схватила его под руку и потащила по коридору, темпераментно тараторя:
– Мой мужь уедет по делам на три дня, я хочу посмотреть Москва с вами, вы мне предлагали, вы очень любезный человек, русские вообще очень любезный люди, я так люблю Russia и Москва и русских люди!
Главврач купился с такой быстротой, что я даже удивилась. Расплывшись в улыбке, он заверил меня, что он всю жизнь мечтал быть к услугам такой леди, как я, вот только…
Он глянул на часы.
– Я смогу освободиться через полтора часа!
– Очень хорошо! Я за это время смогу to visit бывшего главврача, только мне нужен его адрес! Моя крестная, представляете, переехала, я ее не нашла, и I think, что бывший главврач что-нибудь знает!
Потоптавшись, не зная, что делать с поджидавшими его женщинами, от которых я его столь нагло увела, он, наконец, кивнул им:
– Я буду через десять минут.
Через десять минут в моих руках был нужный адрес. Я чмокнула трепетавшего от предвкушения вечера со мной наедине мужчину в щеку, пообещала перезвонить ему в половине седьмого и исчезла из поля его зрения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Ответ мой заключался в том, что, пока я не закончу свои дела, у меня не будет аппетита и соответственно у него – шансов со мной поужинать.
– Сразу видно: американка, – польстил мне главврач. – Дело – прежде всего!
– Именно, – подтвердила я сурово.
– Ну, попробуем тогда разыскать вашу крестную…
Он нажал на кнопку селектора и попросил секретаршу принести ему архивы.
– Я бы с удовольствием показал вам Москву… Вы давно здесь не были?
– Давно.
– А приехали вы надолго?
Я колебалась. Сказать «нет» – значит заставить его поторопиться с его ухаживаниями. Сказать «да» – дать повод строить планы на встречи со мной…
Ну и пусть строит.
– О, да! Я ведь не турист, который приехал на week-end осмотреть Кремль. Я – я на родину приехал. И хочу здесь пробыть достаточно долго, чтобы ощутить свой корни…
Ну как? Он еще не плачет от умиления?
– Может, даже останусь тут жить… Если понравится.
– Конечно, понравится! Особенно если знающий человек покажет вам самое лучшее, что есть в нашем городе! Тогда вы просто не сможете устоять!
На мое счастье, вошла секретарша с папками в руках.
– Посмотрим, посмотрим… – пропел главврач, раскрывая скоросшиватели, пахнущие пылью. – Так-так-так… И пожалуйста, вот она, ваша Куркина! Она работала главной акушеркой. Записывайте адресочек… Это в Бибиреве… Может, переехала, но у нас новых сведений нет. Так как насчет ужина?
– Гляньте в окно, – сказала я ему. – Видите высокого красивого мужчину, который прогуливается у входа? Это мой муж. Спасибо вам за содействие.
И раньше, чем он оторвал взгляд от окна, я исчезла за дверью кабинета.
Снова такси, разбитые московские дороги, разлетающийся из-под колес грязный снег, перемешанный с солью и песком, серо-желтые сугробы вдоль обочин, облезлые блочные дома типовой застройки… Живешь здесь и всего этого не замечаешь, а съездишь вот так за границу, вернешься – и обидно за отечество. Особенно когда рядом с тобой иностранец, мнение которого тебе не безразлично.
Я глянула на Джонатана. Он сидел с закрытыми глазами, откинув голову назад. Состояние московских дорог и домов его явно не интересовало.
Выражение его лица мне показалось странным.
– Джонатан, – дотронулась я до его руки, – с тобой все в порядке?
Не открывая глаз, он поймал мою руку, заграбастал ее в свою ладонь, прижал к своему бедру и легонько кивнул. Прошло еще, наверное, минут пять, когда он наконец посмотрел на меня, и я снова подивилась необычайной красоте этих прозрачных, резко обведенных черными ресницами глаз.
– Мне хорошо, когда ты рядом, – проговорил он и снова закрыл глаза.
Мы притормозили у длинной, как колбаса, пятиэтажки. Попросив таксиста нас подождать, мы вошли в убогий обшарпанный подъезд, воняющий мочой. Я снова покосилась на Джонатана. Он то ли не обратил внимания – хотя это было бы затруднительно, учитывая запах! – то ли не подал виду. Наверное, это и называется корректность…
Искомая дверь обнаружилась сразу же, на первом этаже. Дверь нам открыла молодая миловидная женщина в переднике. Вслед за ней по тесному коридорчику полз на четвереньках годовалый малыш, глядя любопытными глазенками на нас.
– Добрый день. Елена Петровна Куркина здесь живет?
– Елена Петровна?.. А вы кто?
– Я… О, это целая история! – Я решила не менять версию, которую уже использовала в роддоме, только теперь я говорила без акцента. – Я ее крестница.
– Кто?!
– Крестница. Когда я родилась в роддоме, где Елена Петровна работала, она помогла моей маме меня окрестить.
– Никогда не слышала подобных историй!
Молодая женщина осмотрела нас подозрительно. На Джонатане ее взгляд задержался, и на несколько мгновений в нем вспыхнул чисто женский интерес. Она непроизвольно поправила волосы и сразу же, как бы спохватившись, отвела глаза.
– Простите, а вы ее дочь? – решила я перехватить инициативу.
– Невестка…
– Может, она вам просто не рассказывала? В те времена все это тщательно скрывалось, а теперь она могла просто и забыть эту историю… Но я, когда узнала, что у меня есть крестная, я сразу захотела с ней встретиться…
Женщина покачала головой. «Надо же!» – пробормотала она и наклонилась, чтобы удержать малыша, который собрался выползти на лестничную площадку.
– Иди, иди в комнату, Игорек, здесь холодно!
«Игорек». Я тоже звала Игоря так. Так нежно: «Игорек». И мой Игорек помог убийце меня найти…
– Так что, – очнулась я, – мы можем с ней поговорить?
– Елена Петровна умерла.
Я так удивилась, словно акушерка Куркина обязана быть бессмертной. Я предполагала, что она могла выйти на пенсию, могла переехать, – но не умереть.
На мое растерянное лицо смотрели двое: глаза Джонатана пытались уловить и понять содержание нашего разговора – было условлено, что он не открывает свой английский рот, а я перевожу ему все потом; в глазах женщины мелькнуло сочувствие.
– Пройдете, может? А то холод в квартиру идет.
– Спасибо.
Мы вошли. Квартира пахла молоком и детскими пеленками.
– У меня тут беспорядок, не обращайте внимания, – извинилась хозяйка.
Кажется, пригласив нас из вежливости в дом, она теперь не знала, что с нами делать, и жалела о своем опрометчивом жесте. Это был самый подходящий момент для вопросов, на которые женщина должна охотно откликнуться, чтобы избежать неловкого молчания. Я бросилась в атаку:
– Давно ли Елена Петровна умерла?
– 29 сентября.
– Что же с ней приключилось?
– Попала под машину. Это так ужасно было… Одно хорошо, что она сразу умерла, не мучилась…
Я посмотрела на Джонатана, словно он мог мне подсказать следующий вопрос, вернее, наиболее тактичную форму вопроса. Но он, бедолага, не только не мог мне посоветовать – он и понять ничего не мог, и только серьезно смотрел на меня своими глубокими прозрачными глазами в сумрачных камышах ресниц, чувствуя, что что-то не так.
– Ох… сочувствую вам… – заговорила я, осторожно нащупывая верную интонацию разговора, в котором я надеялась выяснить кое-какие подробности. Конечно, может, у меня просто уже крыша едет от всех этих покушений на нас с Шерил, но наезд машины на акушерку, располагающую важной информацией, мне показался подозрительным.
– Нынче так безобразно в Москве ездят – как хотят! – продолжала я. – Ни правил не соблюдают, ни ГАИ не боятся! Сплошное хулиганство! Его хоть судили, водителя?
– Какое там! Не нашли. Он сбил маму и сразу скрылся.
– И даже свидетелей не было?
– В милиции сказали, что показания свидетелей очень приблизительные, дело вечером было, и в темноте никто точно не разглядел… Так что они закрыли дело.
– Вы, как я понимаю, жена ее сына?
– Ну да, невестка.
– Сын-то, должно быть, горевал очень…
– Горевал. Да и я тоже. Мы с мамой дружно жили. Все вместе, в этой квартире. Она мне с Игорьком помогала…
У нее покраснели глаза.
– Сочувствую, – снова повторила я. – Как жаль, что моя мама мне раньше не рассказала про мое крещение… Я бы тогда успела хоть познакомиться поближе с моей крестной… А вашему мужу сколько лет?
– Тридцать восемь, – удивилась она. – А что?
– Когда я родилась, он был уже взрослым человеком… Может, ему мама рассказывала, как она помогла меня крестить? Нельзя ли нам с ним встретиться?
– Я ему скажу, когда он с работы придет. Вы позвоните нам, я вам сейчас запишу телефон… Вы вообще-то как нас нашли?
– Мне адрес в роддоме дали.
– А-а… А звать вас как?
– Оля.
– Ну что же, Оля, так вы позвоните вечерком, часиков в восемь… А молодого человека как зовут?
Я решила, что ничем не рискую, и произнесла:
– Джонатан.
– Не русский, что ли?
– Англичанин.
– То-то я смотрю, ни слова не говорит… Он не умеет по-русски?
– Нет. Не выучил еще.
– Муж, да? – спросила она, понизив голос и придвинувшись ко мне, кося любопытными глазами на Джонатана.
– Муж, – усмехнулась я, заметив сходство в выражении любопытства между матерью и годовалым сынишкой. – А вас как зовут?
– Людмила. Или Люда, как хотите.
– Спасибо вам, Людмила. Я позвоню вечером вашему мужу…
– Косте. Константин он.
– Вот и отлично.
Плюхнувшись на сиденье поджидавшего нас такси, я перевела разговор Джонатану.
– Теперь нам надо решить, стоит ли звонить ее сыну Косте. Он теоретически мог слышать от матери мою историю… Но тогда придется ему рассказывать правду.
– Вряд ли он что-нибудь знает, – проговорил Джонатан в ответ. – Иначе бы Кости тоже уже не было в живых… Но я не думаю, что мы чем-то рискуем, если расскажем ему правду. Попробуем.
У нас было три свободных часа до восьми, и мне не хотелось их терять. Но я не имела понятия, что мы можем предпринять за оставшееся время.
– Послушай, – заговорила я, – может, нам попробовать пробраться в архивы роддома? Должны же где-то быть записи о нашем рождении!
– «Где-то». В каком именно роддоме? Мы ведь даже не знаем точно, где рожала Зазорина.
– Ну надо же с чего-то начать… Начнем с этого.
– Ты думаешь, что, провернув подобное дело, Куркина не постаралась фальсифицировать все записи так, чтобы потом никто ни о чем не смог догадаться? Это было бы крайне неосторожно с ее стороны.
– Но не могла же она одна устроить так, чтобы все записи, все справки были подделаны… Джонатан! Ты гений!
– Ты это только сейчас поняла? – осведомился Джонатан.
– Ты еще и сам не понял! Послушай: Шерил «пристроили» американцам. И я тебя уверяю, что никто не рискнул бы документально зафиксировать подобный акт передачи ребенка! Да еще в те брежневские времена! Да еще если вспомнить, что мать Шерил тоже это все делала тайком! Так что мы в архивах, конечно же, ничего не найдем!
– И чему же ты тогда так радуешься?
– А тому, что Куркина не могла все это сделать одна! Даже если она была главной акушеркой, то фальсифицировать все записи, все бумаги она не могла одна, это было не в ее власти!
– Ей должен был помочь директор.
– Именно! Главврач у нас это называется. Надо его разыскать!
– Как?
Действительно, как? Снова идти к тому южному-нежному и смотреть в его похотливые глаза? Я еще так неосторожно брякнула про «мужа» напоследок…
Но выбора у меня не было.
Главврача я увидела в коридоре. Он разговаривал с двумя женщинами в белых халатах и, заметив меня издалека, отвернулся, давая мне понять, что я его больше не интересую.
Я сделала вид, что не заметила, и, жизнерадостно прибавив шагу, подлетела к нему с улыбкой до ушей:
– О, I am, я вас just looking for!
Женщины смешались от моей «американской» наглости и отступили на несколько шагов, но главный смотрел на меня по-прежнему сурово. Я схватила его под руку и потащила по коридору, темпераментно тараторя:
– Мой мужь уедет по делам на три дня, я хочу посмотреть Москва с вами, вы мне предлагали, вы очень любезный человек, русские вообще очень любезный люди, я так люблю Russia и Москва и русских люди!
Главврач купился с такой быстротой, что я даже удивилась. Расплывшись в улыбке, он заверил меня, что он всю жизнь мечтал быть к услугам такой леди, как я, вот только…
Он глянул на часы.
– Я смогу освободиться через полтора часа!
– Очень хорошо! Я за это время смогу to visit бывшего главврача, только мне нужен его адрес! Моя крестная, представляете, переехала, я ее не нашла, и I think, что бывший главврач что-нибудь знает!
Потоптавшись, не зная, что делать с поджидавшими его женщинами, от которых я его столь нагло увела, он, наконец, кивнул им:
– Я буду через десять минут.
Через десять минут в моих руках был нужный адрес. Я чмокнула трепетавшего от предвкушения вечера со мной наедине мужчину в щеку, пообещала перезвонить ему в половине седьмого и исчезла из поля его зрения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64