Что ж, понятно, меньше всего он ожидал встретить в подобной обстановке – меня. Я, впрочем, тоже меньше всего ожидала здесь увидеть – его.
Женщина закричала нам:
– Вы кто? Вы из милиции?
– Нет, – ответила я, ступив вперед, в светлое пятно. – Мы из… знакомых. Плыви сюда, Игорь!
Игорь вытянул шею, посмотрел на меня – и ушел под воду с головой.
Джонатан соскользнул со снега столь незаметно, что я поняла, что его нет, лишь увидев одинокую куртку и черные ботинки на бережке этой проталины.
– У-уфф! – услышала я его возглас из ледяной воды.
Через несколько секунд фырканья, уханья и ныряния его голова возникла на поверхности. Джонатан греб к бережку, где стояла я, таща за собой ворот дубленки, в котором безвольно моталась голова Игоря.
– Что с ним? – донеслось до меня со ступенек.
– Кажется, без сознания!.. – посмотрела я на безжизненное тело в мокрой дубленке, распростертое на снегу. – Не волнуйтесь, откачаем!
Я поборола искушение спросить, кто она такая.
Джонатан был мокрый насквозь и в данный момент надевал свои ботинки – единственная, кроме куртки, сухая вещь, которая у него осталась. Мороз был небольшой, градусов шесть – но этого было вполне достаточно, чтобы как минимум заболеть. Кроме того, надо было приводить Игоря в чувство.
– Давай скорей, – поторопила я Джонатана, – скорей в машину!
Я склонилась над Игорем и стала хлопать его по щекам.
– Может, ему надо искусственное дыхание сделать?
– Сейчас посмотрим. Кого это я выловил? Это Вася?
– Нет.
– А кто? Ты его знаешь?
– Это Игорь…
Если бы здесь было посветлее, я бы посмотрела Джонатану в глаза, чтобы увидеть, какие чувства в них отразятся. Но здесь было слишком темно. И я, не поднимая взгляда, продолжала хлопать Игоря по щекам.
– Отойди.
Джонатан был уже обут. Я подвинулась. Он зажал Игорю нос и выдохнул в его рот. На третий раз Игорь помотал головой, на пятый – приоткрыл глаза.
– Все в порядке, – крикнула я девушке на другом берегу. – Вы можете возвращаться! Я думаю, там уже все успокоилось! Не бойтесь, там милиция!
Я рассудила, что раз они здесь одни, без Василия Константиновича, то вряд ли они с ним заодно…
Мы повернулись, чтобы идти. Игорь смотрел непонимающими глазами.
– Ты можешь встать? – наклонилась к нему я.
– Оля… – выдохнул он. – Ты здесь… Ты жива…
– Жива, жива. Тебя это не радует?
– Ты что! Я, наоборот, так боялся…
– Теперь это не имеет значения. Ты можешь идти?
Он кивнул. Попытался встать и тут же рухнул обратно. Только сейчас я заметила, что ноги его босы. Мокрые джинсы тут же заморозились и стояли колом, а ноги были босы, даже носков не было. Обувь его была, видимо, не зашнурована и соскочила с ног в воде…
Джонатан меня отстранил, взял Игоря за шиворот и потащил по снегу, словно детские санки. Игорь закрыл глаза. Мне показалось, он потерял сознание. Но все, что мы могли сейчас сделать для него и для себя, – это поскорее добраться до тепла и сухости.
Я нагнулась, чтобы подобрать фонарик, как вдруг услышала громкий бултых в воду.
– Подождите, я с вами! – кричала девушка, барахтаясь в воде.
Джонатан обернулся, увидел ее и, вздохнув, бросил ворот дубленки Игоря, сел на снег и принялся снова расшнуровывать ботинки.
Но не успел он их снять, как девушка уже выбралась на нашу сторону. Ее промокшая, потемневшая от воды пятнистая куртка распахнулась, и я увидела, что под ней ничего не было – ни свитера, ни майки, ни даже лифчика. Большие голые груди белели в полумраке. Она спохватилась, запахнула мокрую куртку и снова обняла себя вокруг талии. То ли на куртке пуговиц не было, то ли петли были слишком тугими, но так или иначе шум в доме явно поднял ее с постели, и она не успела ни одеться, ни застегнуться толком…
– Я с вами, – повторила она, громко стуча зубами и задыхаясь от обжигающего холода. – Подождите!
Странное шествие вышло из подземного канала. Открывала его я, вполне одетая и вполне сухая, а за мной следовали трое мокрых насквозь людей, с которых все еще лила, замерзая и превращаясь в сосульки, вода, один из которых при этом волочился за Джонатаном по снегу, словно мешок, оставляя за собой широкий след…
Увидев нас, Светлана остолбенела. Она слезла по сугробам навстречу нам, запричитала и осеклась внезапно:
– Да это же Игорь!
Я кивнула молча.
– А вы кто? – спросила Светлана девушку.
– К-К-Катя, – выговорила та, отбивая дробь зубами.
Для расспросов был явно не лучший момент. Посему Светлана просто протянула ей руку и помогла залезть наверх, к машине, а я ухватилась вместе с Джонатаном за ворот Игоря, и мы втащили его на высокий берег.
Я сняла пальто и протянула Кате:
– Снимайте вашу куртку. И штаны хорошо бы тоже. В машине тепло.
Она покачала головой. Но пальто взяла и, не стесняясь нас, вывернулась из своей оледеневшей пятнистой шкуры, натянула на себя мое пальто и молча забралась на заднее сиденье.
Джонатан стащил с себя мокрый свитер и рубашку и надел свою куртку, оставшуюся сухой, на голое тело.
– Его тоже надо переодеть, – кивнул Джонатан на Игоря и, подумав, снял свою куртку. – Наденешь это на него.
Я запротестовала. Светлана стала расстегивать свою норковую шубу:
– Это лучше куртки, его укроет целиком.
Джонатан снова влез в свою куртку, а мы со Светланой принялись расстегивать задубевшие пуговицы Игоревой дубленки.
Под ней, как и у девушки Кати, ничего не было. Ни майки, ни рубашки – голая грудь с русой мокрой шерстью…
Я начала расстегивать джинсы Игоря. Катя выпрыгнула из машины:
– Давайте я!
Это почему еще, собственно, она? Но я не успела додумать, потому что из-под «молнии» джинсов появилась русая и курчавая, как на груди, мокрая шерсть. Тут до меня дошло, отчего Катя не хотела стащить с себя брюки – там, под ними, по всей видимости, было ровно столько же, сколько под джинсами Игоря.
Я разогнулась, оставив Кате эту работу. В конце концов, раз ей так хочется… А мне, под взглядом Джонатана, раздевать Игоря… Пусть она.
И только когда Катя, снова забравшись на заднее сиденье, устроила голову Игоря у себя на груди, до меня окончательно дошло, что эти двое, разбуженные шумом и перестрелкой в доме и решившие воспользоваться неразберихой и сбежать, – спали вместе .
Выезжая из поселка, мы увидели позади сигнальные огни милицейских машин. Я дернулась было:
– Остановись, Джонатан! Надо все же сказать, что там канал!..
Джонатан стал притормаживать.
– Успокойся, – строго сказала мне Светлана. – Васька наверняка знает, что там вода. И вряд ли у него есть привычка принимать ванны со льдом.
– Но у него где-то есть лодка!
– Сомневаюсь, что у него было время стаскивать ее на воду, – сказал Джонатан. – К тому же – не слышишь? – перестрелки больше нет. Должно быть, все уже закончено.
– Поехали, поехали, – поторопила Светлана, – этих надо в больницу везти, обморозились небось. Тебе бы тоже не помешало врачам показаться, Джонатан!
– Вот еще, – буркнул он. – Мне не нужны врачи.
– Тогда давайте ко мне, водочки дернем!
Светлана была возбуждена приключением и спать явно не собиралась. Чего нельзя было сказать обо мне. Я чувствовала, как мое тело начало наливаться тяжелой, свинцовой усталостью и апатией. На меня отчего-то стала наваливаться депрессия. Впрочем, это вовсе не «отчего-то». Случилось слишком много всего за этот день…
Нашлась наша мать: выяснилось, что она не хотела нас убить.
Нашелся наш отец: выяснилось, что он как раз хотел…
Нашелся Игорь: выяснилось, что у него другая женщина…
Нет, я не ревновала, увидев Игоря в объятиях Кати! Я его уже не любила. И у меня уже был другой мужчина. Ну, пусть не совсем, не в полном смысле этого слова «был»…
Но вот что непостижимо: Игорь явно думал, что меня убили, причем по его вине, пусть и частичной, – и спал с другой женщиной! Он утешился с другой женщиной?
Так что мне было от чего впасть в депрессию.
К тому же…
Как это у меня сложилось в голове? «Он мне не по зубам», – вот как. Джонатан постоянно ускользал от меня, ускользал во всех смыслах. Он ускользал от отношений со мной, поставив им жесткий предел по своему разумению и воле; он ускользал от моего понимания; он ускользал даже от определения, которое можно было бы ему дать. И я до сих пор не знала, с каким человеком имею дело и почему этот загадочный человек имеет дело со мной… Очевидно, что его влечет ко мне, но что влечет? Любознательность, с которой он изучал с равным энтузиазмом восточные философские учения и весьма практическое шпионское дело, экономику и политику? Рыцарство, склонность к благотворительности?
Или – любовь?..
Мы отвезли «этих» в больницу. В дороге Игорь пришел в себя, но был каким-то вялым, глаза его беспрестанно закрывались, и, казалось, он меня не узнавал или не реагировал. Катя тоже сидела понурая, хотя зубами стучать перестала. О чем она думала? Что и кого оставила она позади себя, в трехэтажной даче, покинутой ее хозяином не то чтобы добровольно?.. Какой период ее жизни завершился в этом подземном ходе и какой теперь начнется? Я не знала, но гадать не хотела. Какое, собственно, мое дело? Это ее проблемы. И, может быть, Игоря. Но не мои.
Оставив их на попечение врачей, мы вернулись в гостиницу, отказавшись от предложения Светланы «дернуть водочки» и ночевать у нее. Нужно было сменить вещи, нужно было принять горячие ванны… И выспаться.
Я повесила сушиться мое пальто, отданное мне Катей в больнице, оно было совершенно мокрым в нижней части – ведь Катя не захотела снимать свои пятнистые штаны, под которыми не было трусов…
Ванна шумно наполнялась горячей пенистой водой.
Я не шевелилась, вяло думая, что вода сейчас перельется через край. Теперь уже не усталость и не апатия пригвоздили меня к стулу. То, что подобралось ко мне незаметно и накинулось из-за спины, как наемный убийца, называлось отчаянием.
«Зачем я все это сделала? – думала я. – Зачем пустилась в поиски и розыски, в поездки и расследования? Чтобы потерять все то, что у меня было? Чтобы ничего не найти взамен? Потеряв Игоря, я не обрела Джонатана. Найдя Шерил, я ее едва не потеряла. И отца я нашла себе не в радость – только отвращение и тоска: стоило ли находить? И мать мою – Светлану – зачем разыскала? Чтобы осложнить себе жизнь, раздираясь между двумя матерями? Чтобы моя мама страдала, узнав, что я не ее дочь? И, что хуже всего, узнав, что уже появилась в моей жизни другая, новая и к тому же родная мать?..
Стоило ли доискиваться до правды, если правда эта мне не нужна ни с какой стороны? Жила бы себе тихо, как раньше, и радовалась бы…»
Я плакала. Я знала, что я с собой лукавлю. Я знала, что не могла поступить иначе. Я знала, что я не могла бы жить «тихо, как раньше». До бомбы в машине – могла, а после нее – уже нет. Но я все равно плакала от обиды и жалости к себе, и мне было неимоверно одиноко, неуютно и плохо.
Ванна булькала утробно: должно быть, она уже достигла верхнего сливного отверстия. Я долго сражалась с собой, победила наконец в неравном бою, встала со стула и пошла закрутить воду.
Едва я скинула халат и ступила одной ногой в горячую воду, как раздался тихий стук в дверь. Вытащила ногу в пене, снова надела халат, пошла открывать.
Джонатан на пороге.
Улыбается:
– Нам необходимо выпить алкоголь. Чтобы не заболеть.
В руках у него бутылка с французским коньяком и двумя рюмками, карман его джинсов распирает румяное яблоко. Откуда он все это приволок – не знаю. Возможно, в гостинице был ночной бар. Он должен был заплатить уйму денег за этот коньяк…
Джонатан меж тем уже расположился у меня в комнате.
– Я хотела бы принять ванну сначала…
– Ты еще не приняла? – удивился он.
– Когда? Мы пятнадцать минут как приехали!
– Ну, положим, не пятнадцать, а, – он посмотрел на часы, – двадцать четыре…
– А ты?..
– Угу. Душ.
Он открутил пробку и плеснул по четверти бокала, разрезал яблоко на дольки и разложил их на салфетке:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64