2
Париж Майкл видел при солнечном свете, на Берлин он смотрел в сером
сумраке.
Это был огромный, расползшийся город. Он пах землей и чем-то острым,
как погреб, надолго скрытый от солнечного света. Он тоже был древним, его
массивные здания были такого же серого оттенка. Майкл подумал о каменных
надгробиях сырого кладбища, где буйно расплодились смертоносные грибы.
В районе Шпандау они переехали реку Хафель, и на другой стороне их
тут же вынудила уступить дорогу колонна автофургонов и грузовиков,
направляющихся на запад. С реки Хафель дул холодный ветер, хлопавший
нацистскими флагами на фонарных столбах. Мостовая растрескалась от гусениц
танков. Над городом расползались струйки черного дыма из труб, ветер
закручивал их вопросительными знаками. Каменные стены располагавшихся
ярусами домов были украшены выцветшими плакатами и лозунгами, вроде:
"Помните о героях Сталинграда!" "Вперед на Москву!" "Германия победоносна
сегодня, Германия будет победоносна завтра". Эпитафии на надгробиях,
подумал Майкл. Берлин был кладбищем, полным призраков. Конечно, были люди
на улицах, и в автомобилях, и в цветочных лавках, и в кинотеатрах, и в
парикмахерских, но там не было жизни. Берлин не был городом улыбок, и
Майкл заметил, что люди здесь постоянно озирались, в страхе перед тем, что
надвигалось с востока.
Гюнтер провез их по элегантным улицам района Шарлоттенбург, где
здания были такого архитектурного стиля, навеять который могли только
пивнушки, мимо замков, в которых жили не менее фантастические герцоги и
бароны, по направлению к истощенному войной внутреннему городу. Дома
ярусами были нагромождены как попало, кругом были мрачно выглядевшие
строения с маскировочными занавесками в окнах; это были улицы, над
которыми герцоги и бароны власти не имели. Майкл отметил нечто странное:
кругом были только пожилые люди и дети, ни одного молодого лица, не считая
солдат, проносившихся мимо в грузовиках и на мотоциклах, и тех людей, у
которых были молодые лица, но старые глаза. Берлин был в трауре, потому
что его молодость умерла.
- Нам нужно доставить моего друга домой, - сказал Майкл Гюнтеру. - Я
ему обещал.
- Мне было приказано доставить вас в безопасное место. Именно туда я
и направляюсь.
- Пожалуйста, - проговорил Мышонок, голос у него дрожал. -
Пожалуйста... мой дом отсюда недалеко. Это в районе Темпельхоф, около
аэропорта. Я вам покажу дорогу.
- Сожалею, - сказал Гюнтер. - Мне было приказано...
Майкл положил руку Гюнтеру на шею. Гюнтер был хорошим попутчиком, и
Майкл не хотел с ним спорить, но и не собирался менять свои планы. - Я
меняю приказ. Мы поедем в безопасное место после того, как мой друг
попадет домой. Или делайте так сами, или дайте вожжи мне.
- Вы не знаете, какому подвергаетесь риску! - огрызнулся Дитц. - И, к
тому же, подвергаете нас! Из-за вас мы потеряли товарища!
- Тогда можете слезать и идти пешком, - сказал ему Майкл. - Давайте,
слезьте.
Дитц заколебался. Он тоже не был коренным жителем Берлина. Гюнтер
тихо сказал: - Дерьмо, - и хлопнул вожжами. - Ладно. Где в Темпельхофе?
Мышонок с радостью сказал ему адрес, и Майкл убрал руку с шеи
Гюнтера.
Почти перед указанным местом им стали попадаться разбомбленные
здания. Тяжелые американские бомбардировщики Б-17 и Б-42 сбросили здесь
свой груз, развалины иногда почти перекрывали улицы. Некоторые здания
теперь уже и вовсе нельзя было узнать - горы камня и дерева. Другие были
расколоты или с огромными брешами от взрывов бомб. Дымный туман низко
стелился по улицам. Здесь сумрак был еще гуще, в сумерках красное нутро
догоравших куч мусора светилось как огни подземного царства мертвых.
Они проехали совсем недавние руины, где местное население с мрачными
лицами и в мрачных одеждах копалось в развалинах. Языки пламени лизали
упавшие балки, пожилая женщина рыдала, а старик пытался ее успокоить. Под
покрывалами вдоль истрескавшейся мостовой были с немецкой аккуратностью
ровно уложены тела. - Убийцы! - крикнула пожилая женщина, но смотрела ли
она в небо или в сторону канцелярии Гитлера в сердце Берлина, Майкл не мог
определить. - Да накажет вас Бог, убийцы! - прокричала она, а потом опять
зарыдала, прикрыв лицо ладонями, не в силах вынести вида развалин.
Далее перед фургоном простиралась картина уничтожения. По обеим
сторонам улицы дома были взорваны, сожжены или просто разрушены. Слоями
висел дым, слишком густой, чтобы ветер мог его рассеять. В небо торчала
фабричная труба, но сама фабрика была словно бы раздавлена, как гусеница
под кованым башмаком. Развалины здесь совсем перекрыли улицу, так что
Гюнтеру пришлось искать другой путь к южной части Темпельхофа. Чуть
западнее яростно ревел огромный пожар, к небу вздымались красные языки.
Бомбы, должно быть, падали этой ночью, - подумал Майкл. Мышонок сидел,
осунувшийся, глаза у него были остекленелыми. Майкл хотел было коснуться
плеча маленького человечка, но отвел руку. Сказать для утешения было
нечего.
Гюнтер нашел названную Мышонком улицу и вскоре остановил фургон возле
дома с указанным номером.
Стоявшие ярусами дома были из красного кирпича. Пожара здесь не было,
зола остыла, ветер крутил ее у лица Мышонка, когда он слез с фургона и
встал там, где были ступени к входной двери.
- Это не тот! - сказал Мышонок Гюнтеру. Лицо его было гладким от
холодного пота. - Это не тот дом.
Гюнтер не отвечал.
Мышонок уставился на то, что прежде было его домом. Две стены и
большая часть перекрытий рухнули. Лестница была страшно изуродована и шла
по зданию наверх, как сломанный хребет. Возле обгоревшего по краям
пролома, где прежде была парадная дверь, располагался предупреждающий
знак: "Опасно! Проход запрещен!". На нем стояла печать инспектора по жилым
строениям нацистской партии. Мышонку ужасно захотелось рассмеяться. Боже
мой! - подумал он. Я прошел такой длинный путь, а мне запрещают войти в
собственный дом! Он увидел среди обломков дома осколки разбитой синей вазы
и вспомнил, что в ней когда-то стояли розы. Слезы стали жечь ему глаза.
- Луиза! - закричал он, и звук этого страшного крика заставил Майкла
вздрогнуть. - Луиза! Отзовись!
В поврежденном доме напротив, через улицу, открылось окно, из него
высунулся старик.
- Эй! - позвал он. - Кого вы ищите?
- Луизу Маусенфельд! Вы знаете, где она и дети?
- Все тела уже увезли, - сказал, пожав плечами, старик. Мышонок
никогда его раньше не видел, в той квартире прежде жила молодая пара. -
Пожар здесь был ужасный. Видите, как обгорели кирпичи? - Он для
выразительности постучал по одному из них.
- Луиза... две маленькие девочки... - Мышонок зашатался, мир,
жестокий Ад, закружился вокруг него.
- Муж ее тоже погиб, где-то во Франции, - продолжал старик. - Так
мне, по крайней мере, говорили. А вы - родственник?
Мышонок не смог произнести ни слова, но все же ответил: криком муки,
эхом отдавшимся между остатками стен. А потом, прежде чем Майкл успел
спрыгнуть с фургона и остановить его, Мышонок побежал по идущей зигзагом
лестничной клетке, обгоревшие ступени трещали у него под ногами. Майкл тут
же бросился за ним, в царство пепла и тьмы, и услышал, как старик
закричал: - Туда же нельзя! - а потом захлопнул окно.
Мышонок взбирался по лестнице. Левая нога у него провалилась на
гнилой ступеньке, он выдрал ее и продолжил подъем. - Стой! - крикнул
Майкл, но Мышонок не остановился. Лестничная клетка раскачивалась, кусок
ограждения неожиданно оторвался и слетел вниз в кучу обломков. Мышонок на
мгновение удержался, балансируя на краю, потом ухватился за перила с
другой стороны и стал подниматься дальше. Он добрался до следующего этажа,
примерно в пятнадцати футах над землей, и запнулся о груду обгоревших
балок, еле держащиеся доски заскрипели под ним. - Луиза! - закричал
Мышонок. - Это я! Я пришел домой! - Он вошел в анфиладу комнат, обрезанных
обрушением части строения, обнажившим имущество погибшей семьи: покрытую
золой печь, побитую посуду и случайно оставшуюся целой чашку, чудом
уцелевшую после сотрясения; то, что некогда было столом из сосновых
планок, теперь обгорело до ножек; каркас кресла, пружины торчали, как
вывалившиеся кишки; остатки обоев на стене, желтые, как пятна проказы, и
на них - светлые прямоугольники, где когда-то висели картины. Мышонок
прошел по маленьким комнатам, зовя Луизу, Карлу и Люсиль. Майкл не мог
остановить его, да и не было смысла пытаться сделать это. Он поднялся
вслед за ним и держался к нему поближе, чтобы попытаться успеть схватить
его, если он провалится сквозь пол. Мышонок вошел туда, где была гостиная,
в досках были прогоревшие места, где сверху падали горевшие обломки и
проваливались ниже. Кушетка, на которой любили сидеть Луиза и девочки,
теперь представляла собой путаницу обгоревших пружин. А пианино, свадебный
подарок от стариков Луизы, было абстракцией из клавиш и струн. Но целым
остался камин из белого кирпича, столько холодных вечеров согревавший
Мышонка с его семьей. Уцелел и книжный шкаф, хотя в нем осталось лишь
несколько книг. И его любимое кресло-качалка тоже выжило, хотя и сильно
обгорело. Оно было все там же, где он его оставил. И тут Мышонок глянул на
стену рядом с камином, и Майкл услышал, как он захрипел.
Мгновение Мышонок не шевелился, потом медленно прошел по трещавшему
полу и подошел к вставленному в остекленную рамку Железному Кресту -
награде сына.
Стекло в рамке треснуло. Не считая этого, Железный Крест не
пострадал. Мышонок снял рамку со стены, держа ее благоговейно, и прочитал
вписанное в удостоверение имя и дату смерти. Тело его задрожало, в глазах
мелькнуло безумие. На бледных щеках над грязной бородкой показались два
ярко-пунцовых пятна.
Мышонок запустил Железным Крестом в рамке в стену, осколки стекла
разлетелись по комнате. Медаль, упав на пол, издала легкий звон. Он тут же
кинулся к ней, схватил ее с пола и повернулся, с лицом, пунцовым от
ярости, чтобы выбросить ее в разбитое окно.
Рука Майкла поймала кулак Мышонка и крепко сжала его. - Нет, - твердо
сказал он, - не выбрасывай ее.
Мышонок недоверчиво уставился на него, он медленно моргал, его
мозговые шарики проскальзывали по смазке отчаяния. Он застонал, как ветер
в развалинах его дома. А потом Мышонок поднял другую руку, сжал ее в кулак
и двинул изо всех сил Майклу в челюсть. Голова Майкла метнулась назад, но
он не отпустил руку Мышонка, как не пытался и защищаться. Мышонок ударил
его второй раз, и третий. Майкл только смотрел на него, его зеленые глаза
горели, а из разбитой нижней губы просочилась капелька крови. Мышонок
завел кулак назад, чтобы ударить Майкла четвертый раз, но тут маленький
человечек заметил, что челюсть Майкла напряглась, готовая принять удар.
Все силы внезапно покинули Мышонка, мышцы его обмякли и ладонь раскрылась.
Он слабо шлепнул ладонью зеленоглазого по лицу, а потом рука у него упала,
глаза стали щипать слезы, колени подгибались. Он стал валиться на землю,
но Майкл удержал его.
- Я хочу умереть, - прошептал Мышонок. - Я хочу умереть. Я хочу
умереть. О, Боже, пожалуйста, дай мне...
- Вставай, - сказал ему Майкл. - Давай вставай.
Ноги Мышонка были как ватные. Ему хотелось на этот раз упасть и
лежать так, пока молот Бога-громовержца не сокрушит землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106