Безусловно, поход французской армии к Нилу закончился незапланированным провалом. Отряды солдат, расталкивая друг друга, устремлялись к каждому хорошему колодцу и опустошали его досуха до прибытия следующего полка. Среди упавших духом людей постоянно возникали ссоры, многие сходили с ума и сводили счеты с жизнью. Всех терзало и мучило одно новое природное явление, названное нашими учеными «миражом», при котором пустынная даль вдруг представлялась манящими озерами. Конница мчалась к ним сумасшедшим галопом и обнаруживала там лишь неизменный раскаленный песок, а на горизонте очередной сверкающий «водоем», не менее иллюзорный, чем конец радуги. Казалось, будто пустыня издевается над европейцами. Добравшиеся до Нила войска походили на стадо диких животных, они бросались в реку и напивались до того, что их начинало рвать, а товарищи вокруг них, не обращая внимания, продолжали пить все ту же воду. Легендарный Египет, таинственное место их назначения, казался таким же жестоким, как мираж. Нехватка походных фляг и обеспечения охраны колодцев были недопустимыми оплошностями, в которых штабные генералы обвинили Наполеона, но он был не тот человек, который с готовностью признает свою вину.
– Французы вечно чем-то недовольны, – проворчал он в ответ.
Однако критика задела его за живое, поскольку он понимал, что она справедлива. Во время похода по плодородной Италии вода и пища с легкостью находились повсюду, да и обмундирование соответствовало климату. Здесь же он узнал, что все надо таскать с собой, но эти уроки были болезненными. А жара сделала всех раздражительными.
Французская армия продолжила поход к Каиру, двигаясь теперь вверх по течению Нила, а египетские крестьяне исчезали при ее приближении и появлялись обратно сразу после ее прохождения, словно блуждающий туман. Женщины с детьми уводили весь домашний скот в пустыню и прятались среди барханов, выглядывая оттуда, точно животные из норок. Мужчины порой задерживались немного дольше, стараясь припрятать съестные припасы и скудную домашнюю утварь от прожорливых, как саранча, захватчиков. Но лишь только на окраине деревни появлялось трехцветное знамя, они устремлялись к реке через заросли тростника и отгребали на своих лодчонках от берега, словно пугливые утки. Мимо их домишек чередой проходили запыленные дивизии, напоминая разноцветную гусеницу. Пинком распахивая двери, солдаты обследовали дома и скотные дворы, но уходили несолоно хлебавши. Как только армия удалялась, крестьяне возвращались к своей обычной жизни, очищая дорогу от полезного в хозяйстве мусора, брошенного солдатами.
Наша небольшая флотилия двигалась по Нилу параллельно сухопутным войскам, время от времени подвозя им продовольствие и обследуя другой берег. Каждый вечер мы причаливали неподалеку от штабной палатки Наполеона, чтобы Монж, Бертолле и Тальма сделали более обстоятельные путевые заметки. Не рискуя уходить из-под солдатской защиты, они расспрашивали офицеров о том, что те видели во время дневного перехода, и пополняли свои записи новыми видами животных, птиц и названиями прибрежных деревень. Прием им оказывали, мягко говоря, далеко не теплый, поскольку сухопутные войска завидовали нашему путешествию на кораблях. Жара и мучительно досаждающие насекомые способствовали моральному разложению. Всякий раз, когда мы приставали к берегу, напряжение в офицерском составе становилось все более очевидным, поскольку большинство запасов продовольствия тащилось в хвосте флотилии или оставалось еще в доках Александрии, и ни одно из подразделений не имело нормального обеспечения. Постоянные нападки бедуинских мародеров и зловещие истории о пленении и пытках усиливали тревожное настроение войск.
Это напряжение выплеснулось наружу после одной на редкость дерзкой вражеской вылазки: как-то вечером несколько мамелюков умудрились устроить стрельбу из своих антикварных ружей прямо возле палатки Наполеона, вихрем пронесясь по лагерю в красочных нарядах и издевательски развевающихся на ветру плащах. Наш разъяренный генерал отправил группу драгун под командованием Круазье, молодого адъютанта, чтобы уничтожить их, но эти опытные всадники для забавы погоняли нашу конницу по дорогам, а потом унеслись в пустыню, не потеряв ни одного человека. Их непритязательные пустынные лошадки, казалось, способны проскакать почти без воды вдвое быстрее и дальше, чем тяжеловесные европейские лошади, еще не восстановившие силы после долгого морского путешествия. Командующий в страшном гневе так сильно оскорбил этого бедного адъютанта, что Круазье поклялся смыть с себя этот позор, погибнув смертью храбрых на поле боя, и обещание ему удалось-таки исполнить в том же году. Но Бонапарт продолжал бушевать.
– Можно ли победить с такими солдатами! – воскликнул он. – Придется им поучиться у бин Садра!
Тогда разъярился Дюма, осознавший, что под сомнение поставлена честь его кавалерии. Не улучшало ситуацию и то, что из-за нехватки лошадей многие его отряды шагали вместе с пехотой.
– Вы нахваливаете этого головореза и оскорбляете моих людей?
– Мне нужны надежные фланги, защищающие мой штаб от бедуинов, а не знатные щеголи, не способные догнать бандитов!
Этот тяжкий поход и завистливое недовольство офицеров изрядно утомили Бонапарта.
Дюма, однако, не испугался.
– Тогда дождитесь нормальных лошадей, а не бросайтесь без запасов воды в знойные пустыни! Во всем виновата ваша некомпетентность, и Круазье тут ни при чем!
– Вы осмеливаетесь обвинять меня? Я могу приказать расстрелять вас!
– А я могу переломать ваши хлипкие кости, до того как вы успеете…
Их спор мгновенно прервался благодаря шумному прибытию бин Садра и полудюжины его тюрбаноголовых приспешников, осадивших лошадей прямо перед разъяренными генералами. Улучив момент, Клебер утащил вспыльчивого Дюма с глаз долой, предоставив Наполеону возможность обуздать собственную ярость. Мамелюкам удалось выставить нас дураками.
– В чем дело, эфенди?
Нижняя часть лица этого араба опять-таки была скрыта.
– Я нанял вас, чтобы вы держали бедуинов и мамелюков подальше от моих войск, – резко бросил Бонапарт. – Почему вы не отгоняете их?
– Потому что вы не платите нам обещанного вознаграждения. У меня накопился кувшин свежих ушей, да только нет желающих заплатить за них звонкой монетой. Мои люди – наемники, эфенди, и они перейдут на сторону мамелюков, если эти враги пообещают быстрее заплатить им.
– Ба! Да вы боитесь этих врагов.
– Я им завидую! Их генералы платят, когда обещают!
Бонапарт нахмурился и повернулся к Бертье, начальнику штаба.
– Почему ему не заплатили?
– У людей обычно пара ушей и пара рук, – проворчал Бертье. – Возникло разногласие по поводу того, сколько наших врагов они в действительности убили.
– Вы сомневаетесь в моей честности? – вскричал араб. – Я могу привозить вам языки и половые органы!
– Ради всего святого, – простонал Дюма. – Зачем мы связались с варварами?
Наполеон и Бертье начали тихо совещаться насчет размера выплаты.
Бин Садр раздраженно оглядел нашу компанию и вдруг увидел меня. Готов поклясться, что этот араб таращился на цепь на моей шее. Я также помрачнел, подозревая, что именно он подбросил змею ко мне в кровать. Потом его взгляд, переместившись на Астизу, полыхнул откровенной ненавистью. Девушка осталась невозмутимой. Действительно ли он был тем фонарщиком, который пытался выдать меня жандармам в Париже? Или я стал жертвой страха и игры воображения? В сущности, мне не удалось тогда, во Франции, толком разглядеть того человека.
– Все в порядке, – наконец сказал наш командующий. – Мы заплатим вам за проделанную работу. И удвоим оплату вашим людям после взятия Каира. А пока держите бедуинов подальше от нас.
Араб поклонился.
– Больше вас не потревожат эти шакалы, эфенди. Я вырву им глаза и заставлю самих проглотить их. Кастрирую их, как быков. Привяжу их кишки к лошадиным хвостам и буду гонять жеребцов по пустыне.
– Ладно, ладно. Распустите такие слухи.
Он отвернулся от араба, его негодование иссякло. Но выглядел он смущенным из-за своей яростной вспышки, и я заметил, что он мысленно корит себя за несдержанность. Бонапарт делал много ошибок, но редко повторял их.
Бин Садр, однако, еще не считал встречу законченной.
– Эфенди, наши лошади быстры, но ружья устарели. Может, вы снабдите нас также несколькими новыми ружьями?
Он показал на укороченные облегченные винтовки карабинеров Дюма.
– Как бы не так, – пробасил могучий кавалерист.
– Новые? – повторил Бонапарт. – У нас нет ничего лишнего.
– А как насчет того стрелка с его длинноствольной винтовкой? – Теперь араб показал на меня. – Я помню, как отлично он стрелял под стенами Александрии. Отдайте его мне, и мы вместе отправим в ад всех досаждающих вам дьяволов.
– Американца?
– Да, он умеет стрелять по бегущим жертвам.
Эта идея понравилась Наполеону, искавшему какого-то развлечения.
– Как вы на это смотрите, Гейдж? Хотите отправиться в путешествие с пустынным шейхом?
«С моим неудавшимся убийцей», – подумал я, но не сказал этого. Если я и хотел бы пообщаться с бин Садром, так только ради того, чтобы удавить его, предварительно допросив.
– Меня пригласили в поход как ученого, а не как снайпера, мой генерал. Мое место на корабле.
– Подальше от опасности? – с издевкой спросил бин Садр.
– Но в пределах дальности полета пули. Приходите при случае на речной берег, и вы увидите, как близко я могу оказаться, чтобы убить вас, фонарщик.
– Фонарщик? – удивился Наполеон.
– Ваш американец явно перегрелся, – сказал араб. – Ладно, торчите на своем корабле, считая себя в безопасности, думаю, вскоре вы найдете более полезное применение для своей винтовки. Может даже, вы еще пожалеете, что отказались от предложения Ахмеда бин Садра.
После этого, взяв у Бертье мешок денег, он взлетел на лошадь и ускакал.
От резкого движения ткань, прикрывавшая его лицо, слегка сместилась, и я мельком увидел его щеку. Там под сухой припаркой краснел воспаленный нарыв, и мне вспомнилось, что Астиза проколола именно эту щеку восковой фигурки.
* * *
Мы были уже на полпути к Каиру, когда стало известно, что мамелюкский правитель по имени Мурад-бей собрал войско, чтобы остановить наше продвижение. Бонапарт решил перехватить инициативу. И вот по его приказу вечером 12 июля французы отправились в неожиданный ночной поход к Шубра-Хиту, очередному городку, раскинувшемуся на берегу Нила. Появление французской армии на рассвете застало врасплох наспех собранное многотысячное воинство египтян, десятую часть которого составляла отборная кавалерия мамелюков, но большинство было неорганизованной толпой феллахов – египетских крестьян, вооруженных в основном дубинками. В смятении они беспорядочно кружили по берегу, видя, как французы выстраиваются боевым порядком, и мне вдруг подумалось, что эта толпа готова отступить без боя. Потом какой-то призыв заметно укрепил дух обороняющихся – видимо, энергично размахивающие руками командиры призвали их защитить родные нильские просторы – и они все-таки изготовились к сражению.
С борта стоявшего на якоре «Оленя» мне открывался отличный вид. Как только солнце позолотило восточный горизонт, французский военный оркестр грянул «Марсельезу», и ее мелодия долетела до нас над водами Нила. При звуках «Марсельезы» сердца французов, как обычно, затрепетали, вдохновляя их на подвиги. Все солдаты сразу подтянулись и с поразительной готовностью сплотили ряды ощетинившихся штыками квадратов, над которыми развевались на ветру полковые знамена. Такое построение требовало большой предварительной подготовки, но главной сложностью было сохранить порядок во время атаки, когда внешней шеренге солдат приходится полагаться только на поддержку стоящих сзади товарищей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73