Зато чья-то рука схватила меня за горло.
– А не успел ли он его сбагрить? – предположил другой голос.
Интересно, сколько же их там?
Под руку мне попалось плечо, и, нащупав воротник, я умудрился съездить кому-то по уху. Мой противник снова выругался. После очередного сильного удара его голова «поцеловалась» с полом. Беспорядочно молотя ногами, я с грохотом перевернул стул.
– Месье Гейдж! – донесся крик с нижнего этажа. – Что вы там делаете с моей мебелью?
Это кричала моя домовладелица, мадам Дюррел.
– На помощь! – крикнул я, вернее просипел, задохнувшись от боли. Потом перекатился на спину и, высвободив ножны на боку, начал вытаскивать шпагу. – Караул, грабят!
– Да помоги же мне, ради Христа! – заорал мой противник своему подельнику.
– Я пытаюсь попасть ему по голове. Мы же не можем убить его, пока не найдем…
Тут им, видимо, удалось оглушить меня, и все погрузилось во мрак.
* * *
Придя в себя, я с трудом осознал, что лежу, уткнувшись носом в пол. Склонившаяся надо мной мадам Дюррел обследовала меня, как покойника. Когда хозяйка перевернула меня и я открыл глаза, она в испуге отпрянула.
– Так это вы!
– Oui, это я, – простонал я, ничего толком не соображая.
– Поглядите, какой бардак вы тут устроили! Странно, что вы еще живы, я уж думала, что вам конец.
Почему она кудахчет тут надо мной? Ее огненно-рыжая шевелюра, всегда вызывавшая у меня чувство тревоги, сейчас окутала мое лицо жестким облаком, подобным вырвавшимся из сломанных часов пружинам. Неужели опять пора платить за квартиру? Я постоянно путался в числах из-за введения нового календаря.
И тогда вдруг я вспомнил о нападении.
– Они сказали, что не собираются убивать меня.
– Как вы посмели пригласить сюда этих ужасных бандитов? Неужели вы считаете, что можете устраивать здесь, в Париже, такие же дикие оргии, как у себя в Америке? Вы заплатите мне за ремонт все до последнего су!
Я с трудом попытался приподняться.
– А разве что-то сломали?
– В комнате полный бардак, сломали даже мою шикарную кровать! А вы хоть представляете, сколько стоит в наши дни работа хорошего мастера?
Тут в моем помутненном сознании стали всплывать воспоминания о драке.
– Мадам, я пострадал еще больше вас.
Моя шпага исчезла вместе с грабителями. Может, и к лучшему, поскольку проку от нее особого не было, она скорее придавала мне геройский вид: я не привык пользоваться таким оружием, и оно в основном лишь досаждало мне, елозя на боку. Когда был выбор, я обычно полагался на длинноствольную винтовку или алгонкинский томагавк. Этот топорик мне удалось освоить во время занятий меховым промыслом, научившись у индейцев и коммивояжеров использовать его в качестве оружия, ножа для снятия скальпов, молотка, колуна, бритвы и ножниц. Я не понимал, как европейцы умудряются обходиться без него.
– Когда я постучала в дверь, ваши приятели заявили, что, наигравшись с какой-то шлюхой, вы напились до умопомрачения! И пребывали в совершенно неуправляемом буйстве.
– Мадам Дюррел, это были воры, а не приятели.
Я окинул взглядом комнату. Через распахнутые ставни внутрь проникал яркий утренний свет, а мое жилье выглядело так, словно подверглось артиллерийскому обстрелу. Ящики комодов вывернуты, и все их содержимое раскидано по полу. Бельевой шкаф лежит на боку. Моя шикарная перина вспорота, и перья еще летают в воздухе. Книжный шкаф опрокинут, и вся маленькая библиотека разбросана. Из пустотелого томика ньютоновского трактата по оптике, подаренного мне когда-то Франклином – естественно, он не рассчитывал, что я буду читать эту ересь, – бесследно исчез мой крупный денежный выигрыш, а рубашка на мне распорота до пупка. Понятно, что ее разорвали не для того, чтобы полюбоваться моим торсом.
– Ко мне вторглись грабители.
– Грабители? Они заявили, что вы пригласили их в гости.
– Кто они?
– Какие-то солдаты, бандиты или бродяги… в плащах с капюшонами и грубых башмаках. Они твердили о каком-то карточном выигрыше, заверив меня, что вы сможете компенсировать ущерб.
– Мадам, меня едва не убили. Я пришел домой лишь под утро, на меня тут же набросились грабители и избили до потери сознания. Хотя непонятно, что у меня можно украсть.
Я глянул на обшивку стены и увидел, что она оторвана. Сохранилось ли спрятанное там ружье? Потом мой блуждающий взгляд переместился к ночному горшку, от которого, как прежде, исходила вонь. Отлично.
– Вот уж действительно непонятно, чего ради воры забрались к такому потрепанному скитальцу, как вы! – Хозяйка скептически глянула на меня. – Вы же американец. А всем известно, что у вашей братии сроду не водилось деньжат.
Я поднял табурет и тяжело опустился на него. Она была права. Любой соседский лавочник сообщил бы грабителям, что я задолжал всему кварталу. Должно быть, они прознали о моем выигрыше, включая медальон. До очередной игры я мог бы считаться богачом. Наверное, кто-то из завсегдатаев тайно проследил за мной, зная, что я вскоре отправлюсь к Минетте. Капитан или Силано? И я застал их тут, вернувшись под утро. Или они дожидались меня, не найдя желаемого. Но кто же знал о моих амурных планах? Во-первых, Минетта. Как-то чересчур пылко она встретила меня. Неужели вошла в сговор с какими-то мерзавцами? Подобные коварные приемы были в ходу у проституток.
– Мадам, я оплачу весь ремонт.
– Хотела бы я посмотреть, месье, есть ли у вас на него средства.
– И я тоже хотел бы, – сказал я, неуверенно вставая на ноги.
– Вы должны все рассказать в полиции!
– Я смогу больше им рассказать, переговорив сначала кое с кем.
– И с кем же?
– С одной молодой дамой, которая, похоже, и облапошила меня.
Мадам Дюррел презрительно усмехнулась, однако в ее глазах блеснуло странное сочувствие. К обманутому женщиной мужчине? Истинная француженка.
– Вы позволите мне, мадам, самому прибрать здесь, починить рубашку и привести себя в порядок? Вопреки вашим подозрениям, я весьма скромный молодой человек.
– Сейчас вам нужны припарки. И лучше не спешите спускать штаны где попало.
– Разумеется. Но я же все-таки мужчина.
– Ладно. – Она встала. – Так и знайте, что каждый франк за ремонт прибавится к вашей арендной плате, поэтому в ваших интересах вернуть все утраченное.
– Уж я постараюсь, будьте уверены.
Я решительно выпроводил ее и, закрыв дверь, быстро привел комнату в относительный порядок. Почему же они попросту не убили меня? Похоже, не нашли то, что искали. А вдруг они вернутся или любопытная мадам Дюррел решит сама тут прибраться? Сменив рубашку, я снял стенную панель возле раковины. Слава богу, мое пенсильванское длинноствольное ружье лежало там в целости и сохранности: очевидно, грабители побоялись, что оно будет слишком бросаться в глаза на парижских улицах, да и закладывать его не стоило, поскольку можно было легко установить, что оно принадлежало мне. В том же тайнике лежал и томагавк, и сейчас я привычно засунул его под сюртук за пояс на спине. А цел ли медальон? Я направился к ночному горшку.
Главный выигрыш я спрятал под собственными нечистотами. Выудив его из этого укромного местечка, я вымылся в тазу и выплеснул грязную воду из окна в тенистый сад.
Как и ожидалось, воры не сунулись только в отхожее место. Надев медальон на шею, я отправился на встречу с Минеттой.
Неудивительно, что она позволила мне победить в наших любовных состязаниях! Видно, рассчитывала заполучить медальон иным способом, подольше развлекая меня своими играми.
Возвращаясь к ней знакомым путем, я купил по дороге хлеба на те несколько монет, что еще бренчали у меня в кармане. Многолюдный поток бурлил на улицах полностью проснувшегося утреннего Парижа. Владельцы разнообразных заведений приветствовали меня с метлами и охапками дров, заманивали ароматами свежесваренного кофе, детскими вертушками и капканами для крыс. Стайки подростков лениво слонялись вокруг фонтанов, извлекая из воды монетки. Демонстративно продефилировала в школу группа детей в форме. Ломовые извозчики выгружали перед лавками тяжелые бочки. Из швейной мастерской вышел розовощекий лейтенант в великолепном гренадерском мундире.
А вот и ее дом. Я взлетел по лестнице, намереваясь допросить красотку, прежде чем она проснется и ускользнет от меня. Однако уже на подходе к ее лестничной площадке почувствовал неладное. Дом выглядел на редкость пустым. Дверь в комнату Минетты была слегка приоткрыта. Я окинул ее взглядом. Ручка свернута набок, задвижка сорвана. Когда я открыл дверь пошире, из комнаты выбежала кошка со странными розовыми усами.
Одно окно и каминные угли вполне сносно освещали комнату. Минетта по-прежнему оставаясь в кровати, но простыня была отброшена в сторону, а сама хозяйка лежала обнаженной со вспоротым животом. Такая рана убивала человека медленно, давая возможность помолиться или исповедаться. На полу возле кровати образовалась уже большая лужа крови, которую, видимо, и лакала кошка.
Что за странное, бессмысленное убийство?
Осмотревшись, я не обнаружил никаких следов ограбления. Окно не было закрыто на шпингалет. Я открыл створку и выглянул в грязный задний дворик. Ничего и никого.
Что же делать? Люди видели, как мы шептались с ней на кушетке в заведении мадам де Либерте, и все поняли, что я намеревался провести эту ночь у нее. А теперь вдруг ее убили, но почему? Она лежала с закатившимися глазами и открытым ртом.
Уже слыша громкий стук тяжелых башмаков по лестнице, я заметил кое-что важное. Кончик ее пальца был испачкан в крови, похоже, она написала что-то собственной кровью на сосновых досках. Я склонил голову.
Там вырисовывалась латинская буква «G», именно с нее начинается моя фамилия.
– Месье, – донесся чей-то голос с лестничной клетки, – вы арестованы.
Обернувшись, я увидел двух жандармов, представителей полиции, учрежденной революционным комитетом в 1791 году. За ними маячил человек, и уверенное выражение его лица явно показывало, что он только получил подтверждение своим подозрениям.
– Да, это он, – с арабским акцентом произнес смуглый парень.
Я узнал в нем моего вчерашнего фонарщика.
* * *
Если террор и закончился, то французское революционное правосудие все равно предпочитало сначала послать человека на гильотину, а уж потом проводить расследование. Лучше было вовсе не попадать в тюрьму. Оставив в покое бедняжку Минетту, я бросился к окну ее комнаты и, вспрыгнув на подоконник, выскочил на грязный двор. Несмотря на утомительную и долгую ночь, я не потерял резвости.
– Стой, убийца!
Раздался выстрел пистолета, и что-то больно обожгло мне ухо.
Я перепрыгнул через штакетник, вспугнув петуха, подбиравшегося к собачьей миске, и, найдя проход на соседнюю улицу, бросился наутек. Вслед мне неслись сумбурные крики, трудно сказать, чего в них было больше – ярости, недоумения или призывов к действию. К счастью, в Париже проживает шестьсот тысяч горожан, и вскоре я уже смешался с толпой под навесами Центрального рынка, где влажная приземленность перезимовавших яблок, рыжей моркови и блестящих угрей помогла мне успокоиться после жуткого шока, вызванного безжалостно вспоротым телом. Увидев фуражки двух жандармов, проходивших по сырному ряду, я свернул в другую сторону.
Да, на мою голову свалились серьезные неприятности, и самое ужасное заключалось в том, что я совершенно не понимал, кто их мне подстроил. Я мог догадаться, почему обчистили мою комнату, но не представлял, зачем убили несчастную шлюху – ведь мне казалось, что она была в сговоре с ворами. Так за что же ее убили? У нее не было ни моих денег, ни медальона. И что подразумевала Минетта, написав кровью первую букву моей фамилии? Все это не только озадачивало, но и пугало меня.
Понятно, что американец в Париже особенно уязвим. Хотя, конечно, именно с помощью французов мы добились нашей независимости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
– А не успел ли он его сбагрить? – предположил другой голос.
Интересно, сколько же их там?
Под руку мне попалось плечо, и, нащупав воротник, я умудрился съездить кому-то по уху. Мой противник снова выругался. После очередного сильного удара его голова «поцеловалась» с полом. Беспорядочно молотя ногами, я с грохотом перевернул стул.
– Месье Гейдж! – донесся крик с нижнего этажа. – Что вы там делаете с моей мебелью?
Это кричала моя домовладелица, мадам Дюррел.
– На помощь! – крикнул я, вернее просипел, задохнувшись от боли. Потом перекатился на спину и, высвободив ножны на боку, начал вытаскивать шпагу. – Караул, грабят!
– Да помоги же мне, ради Христа! – заорал мой противник своему подельнику.
– Я пытаюсь попасть ему по голове. Мы же не можем убить его, пока не найдем…
Тут им, видимо, удалось оглушить меня, и все погрузилось во мрак.
* * *
Придя в себя, я с трудом осознал, что лежу, уткнувшись носом в пол. Склонившаяся надо мной мадам Дюррел обследовала меня, как покойника. Когда хозяйка перевернула меня и я открыл глаза, она в испуге отпрянула.
– Так это вы!
– Oui, это я, – простонал я, ничего толком не соображая.
– Поглядите, какой бардак вы тут устроили! Странно, что вы еще живы, я уж думала, что вам конец.
Почему она кудахчет тут надо мной? Ее огненно-рыжая шевелюра, всегда вызывавшая у меня чувство тревоги, сейчас окутала мое лицо жестким облаком, подобным вырвавшимся из сломанных часов пружинам. Неужели опять пора платить за квартиру? Я постоянно путался в числах из-за введения нового календаря.
И тогда вдруг я вспомнил о нападении.
– Они сказали, что не собираются убивать меня.
– Как вы посмели пригласить сюда этих ужасных бандитов? Неужели вы считаете, что можете устраивать здесь, в Париже, такие же дикие оргии, как у себя в Америке? Вы заплатите мне за ремонт все до последнего су!
Я с трудом попытался приподняться.
– А разве что-то сломали?
– В комнате полный бардак, сломали даже мою шикарную кровать! А вы хоть представляете, сколько стоит в наши дни работа хорошего мастера?
Тут в моем помутненном сознании стали всплывать воспоминания о драке.
– Мадам, я пострадал еще больше вас.
Моя шпага исчезла вместе с грабителями. Может, и к лучшему, поскольку проку от нее особого не было, она скорее придавала мне геройский вид: я не привык пользоваться таким оружием, и оно в основном лишь досаждало мне, елозя на боку. Когда был выбор, я обычно полагался на длинноствольную винтовку или алгонкинский томагавк. Этот топорик мне удалось освоить во время занятий меховым промыслом, научившись у индейцев и коммивояжеров использовать его в качестве оружия, ножа для снятия скальпов, молотка, колуна, бритвы и ножниц. Я не понимал, как европейцы умудряются обходиться без него.
– Когда я постучала в дверь, ваши приятели заявили, что, наигравшись с какой-то шлюхой, вы напились до умопомрачения! И пребывали в совершенно неуправляемом буйстве.
– Мадам Дюррел, это были воры, а не приятели.
Я окинул взглядом комнату. Через распахнутые ставни внутрь проникал яркий утренний свет, а мое жилье выглядело так, словно подверглось артиллерийскому обстрелу. Ящики комодов вывернуты, и все их содержимое раскидано по полу. Бельевой шкаф лежит на боку. Моя шикарная перина вспорота, и перья еще летают в воздухе. Книжный шкаф опрокинут, и вся маленькая библиотека разбросана. Из пустотелого томика ньютоновского трактата по оптике, подаренного мне когда-то Франклином – естественно, он не рассчитывал, что я буду читать эту ересь, – бесследно исчез мой крупный денежный выигрыш, а рубашка на мне распорота до пупка. Понятно, что ее разорвали не для того, чтобы полюбоваться моим торсом.
– Ко мне вторглись грабители.
– Грабители? Они заявили, что вы пригласили их в гости.
– Кто они?
– Какие-то солдаты, бандиты или бродяги… в плащах с капюшонами и грубых башмаках. Они твердили о каком-то карточном выигрыше, заверив меня, что вы сможете компенсировать ущерб.
– Мадам, меня едва не убили. Я пришел домой лишь под утро, на меня тут же набросились грабители и избили до потери сознания. Хотя непонятно, что у меня можно украсть.
Я глянул на обшивку стены и увидел, что она оторвана. Сохранилось ли спрятанное там ружье? Потом мой блуждающий взгляд переместился к ночному горшку, от которого, как прежде, исходила вонь. Отлично.
– Вот уж действительно непонятно, чего ради воры забрались к такому потрепанному скитальцу, как вы! – Хозяйка скептически глянула на меня. – Вы же американец. А всем известно, что у вашей братии сроду не водилось деньжат.
Я поднял табурет и тяжело опустился на него. Она была права. Любой соседский лавочник сообщил бы грабителям, что я задолжал всему кварталу. Должно быть, они прознали о моем выигрыше, включая медальон. До очередной игры я мог бы считаться богачом. Наверное, кто-то из завсегдатаев тайно проследил за мной, зная, что я вскоре отправлюсь к Минетте. Капитан или Силано? И я застал их тут, вернувшись под утро. Или они дожидались меня, не найдя желаемого. Но кто же знал о моих амурных планах? Во-первых, Минетта. Как-то чересчур пылко она встретила меня. Неужели вошла в сговор с какими-то мерзавцами? Подобные коварные приемы были в ходу у проституток.
– Мадам, я оплачу весь ремонт.
– Хотела бы я посмотреть, месье, есть ли у вас на него средства.
– И я тоже хотел бы, – сказал я, неуверенно вставая на ноги.
– Вы должны все рассказать в полиции!
– Я смогу больше им рассказать, переговорив сначала кое с кем.
– И с кем же?
– С одной молодой дамой, которая, похоже, и облапошила меня.
Мадам Дюррел презрительно усмехнулась, однако в ее глазах блеснуло странное сочувствие. К обманутому женщиной мужчине? Истинная француженка.
– Вы позволите мне, мадам, самому прибрать здесь, починить рубашку и привести себя в порядок? Вопреки вашим подозрениям, я весьма скромный молодой человек.
– Сейчас вам нужны припарки. И лучше не спешите спускать штаны где попало.
– Разумеется. Но я же все-таки мужчина.
– Ладно. – Она встала. – Так и знайте, что каждый франк за ремонт прибавится к вашей арендной плате, поэтому в ваших интересах вернуть все утраченное.
– Уж я постараюсь, будьте уверены.
Я решительно выпроводил ее и, закрыв дверь, быстро привел комнату в относительный порядок. Почему же они попросту не убили меня? Похоже, не нашли то, что искали. А вдруг они вернутся или любопытная мадам Дюррел решит сама тут прибраться? Сменив рубашку, я снял стенную панель возле раковины. Слава богу, мое пенсильванское длинноствольное ружье лежало там в целости и сохранности: очевидно, грабители побоялись, что оно будет слишком бросаться в глаза на парижских улицах, да и закладывать его не стоило, поскольку можно было легко установить, что оно принадлежало мне. В том же тайнике лежал и томагавк, и сейчас я привычно засунул его под сюртук за пояс на спине. А цел ли медальон? Я направился к ночному горшку.
Главный выигрыш я спрятал под собственными нечистотами. Выудив его из этого укромного местечка, я вымылся в тазу и выплеснул грязную воду из окна в тенистый сад.
Как и ожидалось, воры не сунулись только в отхожее место. Надев медальон на шею, я отправился на встречу с Минеттой.
Неудивительно, что она позволила мне победить в наших любовных состязаниях! Видно, рассчитывала заполучить медальон иным способом, подольше развлекая меня своими играми.
Возвращаясь к ней знакомым путем, я купил по дороге хлеба на те несколько монет, что еще бренчали у меня в кармане. Многолюдный поток бурлил на улицах полностью проснувшегося утреннего Парижа. Владельцы разнообразных заведений приветствовали меня с метлами и охапками дров, заманивали ароматами свежесваренного кофе, детскими вертушками и капканами для крыс. Стайки подростков лениво слонялись вокруг фонтанов, извлекая из воды монетки. Демонстративно продефилировала в школу группа детей в форме. Ломовые извозчики выгружали перед лавками тяжелые бочки. Из швейной мастерской вышел розовощекий лейтенант в великолепном гренадерском мундире.
А вот и ее дом. Я взлетел по лестнице, намереваясь допросить красотку, прежде чем она проснется и ускользнет от меня. Однако уже на подходе к ее лестничной площадке почувствовал неладное. Дом выглядел на редкость пустым. Дверь в комнату Минетты была слегка приоткрыта. Я окинул ее взглядом. Ручка свернута набок, задвижка сорвана. Когда я открыл дверь пошире, из комнаты выбежала кошка со странными розовыми усами.
Одно окно и каминные угли вполне сносно освещали комнату. Минетта по-прежнему оставаясь в кровати, но простыня была отброшена в сторону, а сама хозяйка лежала обнаженной со вспоротым животом. Такая рана убивала человека медленно, давая возможность помолиться или исповедаться. На полу возле кровати образовалась уже большая лужа крови, которую, видимо, и лакала кошка.
Что за странное, бессмысленное убийство?
Осмотревшись, я не обнаружил никаких следов ограбления. Окно не было закрыто на шпингалет. Я открыл створку и выглянул в грязный задний дворик. Ничего и никого.
Что же делать? Люди видели, как мы шептались с ней на кушетке в заведении мадам де Либерте, и все поняли, что я намеревался провести эту ночь у нее. А теперь вдруг ее убили, но почему? Она лежала с закатившимися глазами и открытым ртом.
Уже слыша громкий стук тяжелых башмаков по лестнице, я заметил кое-что важное. Кончик ее пальца был испачкан в крови, похоже, она написала что-то собственной кровью на сосновых досках. Я склонил голову.
Там вырисовывалась латинская буква «G», именно с нее начинается моя фамилия.
– Месье, – донесся чей-то голос с лестничной клетки, – вы арестованы.
Обернувшись, я увидел двух жандармов, представителей полиции, учрежденной революционным комитетом в 1791 году. За ними маячил человек, и уверенное выражение его лица явно показывало, что он только получил подтверждение своим подозрениям.
– Да, это он, – с арабским акцентом произнес смуглый парень.
Я узнал в нем моего вчерашнего фонарщика.
* * *
Если террор и закончился, то французское революционное правосудие все равно предпочитало сначала послать человека на гильотину, а уж потом проводить расследование. Лучше было вовсе не попадать в тюрьму. Оставив в покое бедняжку Минетту, я бросился к окну ее комнаты и, вспрыгнув на подоконник, выскочил на грязный двор. Несмотря на утомительную и долгую ночь, я не потерял резвости.
– Стой, убийца!
Раздался выстрел пистолета, и что-то больно обожгло мне ухо.
Я перепрыгнул через штакетник, вспугнув петуха, подбиравшегося к собачьей миске, и, найдя проход на соседнюю улицу, бросился наутек. Вслед мне неслись сумбурные крики, трудно сказать, чего в них было больше – ярости, недоумения или призывов к действию. К счастью, в Париже проживает шестьсот тысяч горожан, и вскоре я уже смешался с толпой под навесами Центрального рынка, где влажная приземленность перезимовавших яблок, рыжей моркови и блестящих угрей помогла мне успокоиться после жуткого шока, вызванного безжалостно вспоротым телом. Увидев фуражки двух жандармов, проходивших по сырному ряду, я свернул в другую сторону.
Да, на мою голову свалились серьезные неприятности, и самое ужасное заключалось в том, что я совершенно не понимал, кто их мне подстроил. Я мог догадаться, почему обчистили мою комнату, но не представлял, зачем убили несчастную шлюху – ведь мне казалось, что она была в сговоре с ворами. Так за что же ее убили? У нее не было ни моих денег, ни медальона. И что подразумевала Минетта, написав кровью первую букву моей фамилии? Все это не только озадачивало, но и пугало меня.
Понятно, что американец в Париже особенно уязвим. Хотя, конечно, именно с помощью французов мы добились нашей независимости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73