– Вы подразумеваете, что в размерах этого зала, как и в самой пирамиде, отражены числа Фибоначчи? – как можно небрежнее уточнил я.
Монж вытаращил глаза.
– Числа Фибоначчи? Гейдж, я даже не предполагал, что вы так глубоко знаете математику.
– Ну что вы, просто странствия по миру многому учат нас.
– И какова же практическая польза этих размеров? – спросил Наполеон.
– Они отражают фундаментальные естественные пропорции, – рискнул заметить я.
– И они представляют основные единицы измерений, бытовавшие в древнем Египетском царстве, – добавил Жомар. – В длине и пропорциях этого сооружения, на мой взгляд, они отталкивались от старинной локтевой системы, так же как мы, к примеру, спроектировали бы музей в метрической системе.
– Интересно, – заметил наш генерал. – И все-таки такое громадное строительство… Загадка какая-то. Или это своего рода линза, подобная оптическим линзам для фокусировки света?
– Вы просто читаете мои мысли! – воскликнул Жомар. – Любая мысль здесь, любая задуманная идея, видимо, усиливается размерами этой пирамиды. Вот послушайте.
Он тихо загудел, потом затянул какой-то монотонный мотивчик. Возникло странное колдовское эхо, а вибрация воздуха достигла наших тел. Создавалось ощущение, будто эта ритмичная мелодия атаковала воздух, пронизывая все вокруг.
Наш генерал недоуменно покачал головой.
– Непонятно только, что же она фокусирует? Может быть, электрическую силу? – обратился он ко мне.
Если бы я с важным видом подтвердил его предположение, то он, наверное, похвалил бы меня. Но я лишь бессмысленно таращился на него, как идиот.
– Эта гранитная камера тоже примечательна, – вступил Жомар, заполняя неловкую паузу. – Ее внутренний объем точно равен половине внешнего объема. Судя по размерам, она вполне могла служить в качестве человеческого гроба, но я подозреваю, что ее размеры выбраны не случайно.
– Вкладывающиеся друг в друга объемы, – заметил Монж. – Сначала этот зал, затем внешний объем саркофага, дальше внутренний… что бы это могло значить? В общем, я пришел к выводу, что у нас множество самых разных гипотез, но ни одного точного подтверждения.
Я возвел глаза к потолку. Мне вдруг представилось, что на нас давят миллионы тонн известняка, угрожая в любой момент обвалиться, прекратив наше существование. На мгновение у меня возникло ощущение, что потолок начал опускаться. Но нет, я прищурился, и все вернулось на свои места.
– Оставьте меня, – внезапно приказал Бонапарт.
– Что?
– Жомар прав. Я чувствую, что здесь сосредоточена сила. Разве вы не ощущаете ее?
– Да, и я ощущаю напряжение, и в то же время мне как будто добавили энергии, – согласился я. – Несмотря на то что это гробница, в ней царит странная легкость.
– Мне нужно остаться здесь в одиночестве, – сообщил нам генерал. – Я хочу узнать, смогу ли почувствовать здесь незримое присутствие духа покойного фараона. Его тело украли, но, возможно, душа его еще обитает в этом зале. И как знать, вдруг Силано с его разговорами о магии не так уж неправ. Или мне удастся подзарядиться электрической силой Гейджа. Оставьте мне один незажженный факел. Я выйду к вам, когда буду готов.
Монж выглядел озабоченным.
– Думаю, надо оставить кого-то для охраны…
– Нет. – Бонапарт перелез через край черного саркофага, лег на дно и уставился в потолок. Видя наши удивленные взгляды, он слегка улыбнулся. – Здесь уютнее, чем вы думаете. Этот камень не слишком холодный, не слишком горячий. И я не слишком высокий, чему вы так удивляетесь? – Он улыбнулся своей шуточке. – Не бойтесь, я не собираюсь уснуть здесь навсегда.
Жомар встревожился.
– Об этом месте рассказывают ужасные…
– Надеюсь, никто не сомневается в моей смелости.
Геолог поклонился.
– Напротив, я потрясен ею, мой генерал.
Мы послушно удалились, факелы поочередно ныряли в провал низкого туннеля, и вскоре наш командующий остался один в темном зале. Держась за веревку, мы осторожно спустились по наклонной Большой галерее. С потолка слетела летучая мышь и направилась в нашу сторону, но араб махнул факелом, и эта слепая тварь, почувствовав ток теплого воздуха, уселась обратно. Когда мы добрались до узкой шахты, ведущей к выходу, я уже истекал потом.
– Я подожду его здесь, – сказал Жомар, – а вы все можете двигаться дальше к выходу.
Мне только этого и хотелось. Когда мы наконец выбрались из пыльных и грязных недр пирамиды, день словно расцветился тысячами солнечных дисков, слегка затуманенных слетавшими с нашей одежды облачками пыли. В горле у меня пересохло, а в голове пульсировала ноющая боль. Найдя тень на восточной стороне этой махины, мы присели отдохнуть и выпить воды. Члены экспедиции, остававшиеся снаружи, уже разбрелись по развалинам древнего храмового комплекса. Наиболее любопытные отправились к соседним пирамидам. Часть народа, соорудив небольшие навесы, уже вовсю подкрепляла свои силы земной пищей. Несколько энтузиастов карабкались к вершине пирамиды, а более ленивые соревновались в том, кто дальше забросит камень на ее грань.
Я устало вытер лоб, остро осознавая, что ни на шаг не продвинулся в разгадке тайны медальона.
– Неужели всю эту огромную гору камня возвели ради трех маленьких комнат?
– Да, бессмыслица какая-то, – согласился Монж.
– У меня такое ощущение, что мы чего-то не замечаем.
– Остается только еще поиграть с числами, как говорил Жомар. Эта пирамида может оказаться загадкой, над которой человечество будет ломать голову веками.
Математик вытащил лист бумаги и принялся за свои собственные вычисления.
* * *
Бонапарт отсутствовал не меньше часа. В конце концов, услышав призывный крик, мы пошли ему навстречу. Как и мы, он появился из темноты грязный и ослепленный солнечным светом, отряхиваясь от густой пыли. Но когда мы подошли ближе, я увидел, что он сильно побледнел, его рассеянный взгляд затравленно блуждал, как у человека, внезапно вырванного из глубокого и тяжелого сновидения.
– Что вас так задержало?
– Разве меня долго не было?
– Час по меньшей мере.
– Странно. Время пронеслось, как один миг.
– И?
– Я лежал в саркофаге, скрестив руки, как те мумии, что мы видели.
– Господи!
– Я услышал и увидел… – Он тряхнул головой, словно хотел прояснить ее. – Или мне показалось?
Он покачнулся.
Математик поддержал его за плечо.
– Так что же вы услышали и увидели?
Бонапарт прищурился.
– Я увидел картины моей жизни, то есть, по-моему, это была моя жизнь. Я даже не уверен, прошлая или будущая жизнь мне привиделась.
Я так и не понял, зачем он оглянулся вокруг – то ли ища повод уклониться от ответа, то ли желая спросить о чем-то кого-то из нас.
– А какого рода картины?
– У меня… возникло очень странное ощущение. По-моему, мне лучше не рассказывать об этом. Лучше не… – Его взгляд остановился на мне. – Где медальон? – резко спросил он.
Он застал меня врасплох.
– Потерян, разве вы не помните?
– Нет. Вы заблуждаетесь.
Его серые глаза напряженно вглядывались в меня.
– Он утонул вместе с «Ориентом», генерал.
– Нет.
Он произнес это с такой убежденностью, что мы все встревожено переглянулись.
– Хотите выпить воды? – обеспокоенно спросил Монж.
Наполеон тряхнул головой, словно стряхивая наваждение.
– Больше не пойду туда.
– Но, генерал, что же вы могли увидеть? – вновь спросил математик.
– Давайте не будем говорить об этом.
У всех нас возникло чувство смутной тревоги. Я осознал, как сильно эта экспедиция зависела от ясного и энергичного ума Бонапарта, но сейчас он явно пребывал в оцепенении. Как любому человеку и лидеру, ему были присущи определенные недостатки, но его властная и сдержанная самоуверенность невольно увлекала всех нас. Он, подобно звезде и компасу, вдохновлял и направлял нашу экспедицию. Без него ничего этого не случилось бы.
Пирамида, казалось, насмешливо поглядывала на нас с высоты своей идеальной остроконечной вершины.
– Мне нужно отдохнуть, – сказал Наполеон. – Я хочу вина, а не воды. – Щелкнув пальцами, он приказал адъютанту принести флягу. И вновь повернулся ко мне. – Чем вы здесь занимаетесь?
Он что, вообще свихнулся?
– Простите?
Меня напугал его вопрос.
– Вы прибыли сюда из-за медальона и обещали объяснить назначение этой пирамиды. Потом вы заявили, что потеряли свою подвеску, и оказались неспособны выполнить другое обещание. Что я ощущал там? Это было электричество?
– Может быть, генерал, но у меня нет прибора для точного определения этой силы. Я в недоумении, как и все остальные.
– А я в недоумении от вас, американца, подозреваемого в убийстве. Вы пристроились к нашей экспедиции и повсюду шныряете, не принося никакой пользы! Я начал сомневаться в вас, Гейдж, а людям, потерявшим мое доверие, приходится здесь ой как несладко.
– Генерал Бонапарт, я всячески старался заслужить ваше доверие, как на полях сражений, так и в научных исследованиях! Какой прок от выдвижения сумасбродных предположений? Дайте мне время серьезно поработать над этими гипотезами. Идеи Жомара весьма интересны, но у меня не было времени оценить их.
– Тогда вы будете торчать здесь, в этой пустыне, пока не найдете нужные ответы.
Он взял флягу и сделал глоток вина.
– Что? Но это невозможно! Все мои книги в Каире!
– Вы вернетесь в Каир только тогда, когда сможете рассказать мне что-либо полезное об этой пирамиде. Не старые сказки, а реальные причины ее возведения и способы использования ее силы. Да, ей присуща таинственная сила, и я хочу знать, как овладеть ею.
– И я хочу этого не меньше вашего! Но как мне сделать это?
– Говорят, вы ученый. Так сделайте же открытие. Используйте медальон, который якобы потеряли.
И он удалился, гордо вскинув голову.
Наша маленькая группа, остолбенев, смотрела ему вслед.
– Что за чертовщина приключилась там с ним? – удивился Жомар.
– По-моему, в темноте его посетили галлюцинации, – сказал Монж. – Видит бог, мне не хотелось оставлять его там в одиночестве. Отвага нашего корсиканца неоспорима.
– И что он привязался ко мне? – Его враждебность расстроила меня.
– Из-за вашего пребывания в Абукире, – заметил математик. – По-моему, это поражение терзает его больше, чем ему хотелось бы. У нас нет пока приемлемых стратегических планов.
– И я должен окопаться здесь и таращиться на эту громадину, пока они не появятся?
– Да он забудет о вас через денек-другой.
– Хотя в общем-то его интерес вполне оправдан, – заметил Жомар. – Надо будет вновь перечитать древние источники. Чем больше я узнаю об этом сооружении, тем более пленительным оно мне кажется.
– И тем более бессмысленным, – проворчал я.
– Неужели, Гейдж, вы действительно так думаете? – спросил Монж. – По-моему, эта пирамида слишком совершенна, чтобы оказаться бессмысленной постройкой. В нее вложен не только огромный труд, но и огромный смысл. Проделав сейчас новые вычисления, я заметил новую интересную связь. Эта пирамида действительно своеобразная математическая головоломка.
– Что вы имеете в виду?
– Мне нужно еще проверить мою гипотезу в отношении вычислений Жомара, но я предполагаю, что если мы экстраполируем грани этой пирамиды вверх до ее исходной вершины – то есть она будет несколько выше, чем сейчас, – и сравним ее высоту с суммой длин двух ее сторон, то получим одно из самых фундаментальных чисел всей математической науки: «пи».
– «Пи»?
– Соотношение диаметра окружности и ее длины, Гейдж, во многих древних цивилизациях считалось священным. Его примерное численное значение определяется при делении двадцати двух на семь, и в итоге мы получаем три целых и бесконечную непериодическую десятичную дробь… И все-таки каждая цивилизация стремилась вычислить это число как можно точнее. Древние египтяне высчитали, что оно равно трем целым и ста шестидесяти сотым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73