Кроме того, у них может развиться шизофрения, как это было с Мелькиором.
Елена задумалась.
– Так к убийству его подтолкнула шизофрения, а не синдром Аспергера?
– Теоретически да, – пожал плечами Айзенменгер.
– А что ты имел в виду, когда сказал, что люди, страдающие аутизмом, изумляют и пугают?
– Они гениальные идиоты.
– Да, я слышала о таких. Умственно отсталые дети, обладающие фантастическими способностями в какой-то определенной области.
– Да нет, они не являются умственно отсталыми, просто они – аутисты, но вот что касается способностей, тут ты абсолютно права. Они могут в совершенстве исполнить на рояле раз услышанное произведение или идеально воспроизвести на бумаге сложную, единожды виденную сцену. В результате начинаешь понимать, что отклонение от нормы не всегда является злом.
– Но подобные люди не способны вести самостоятельную жизнь; они постоянно нуждаются в опеке. К тому же у аутистов понижен коэффициент интеллекта. И как Пендредам удавалось жить все эти годы?
– Тяжелая стадия аутизма приводит к полной недееспособности, но это нарушение характеризуется широким диапазоном состояний, и большинство людей, страдающих синдромом Аспергера, вполне успешно социализируются. А то, что аутизм сравнивают с умственной отсталостью, – это чистое недоразумение. Начнем с того, что у них невозможно определить уровень интеллекта с помощью обычного теста; это все равно что пользоваться весами для измерения высоты – инструмент не годится. Люди, страдающие аутизмом или синдромом Аспергера, могут быть очень умными, даже гениальными. Возможно, величайшие художники страдали этим синдромом.
И братья Пендреды далеко не глупы. Если бы не их заболевание, каждый из них смог бы сделать прекрасную карьеру. Но они родились в бедной семье, и их родители, кроме упрямства, ничего такого в своих детях не замечали.
– Если Мелькиор был шизофреником и они оба страдали синдромом Аспергера, почему ими не занимались психиатры?
– Их родители отказывались от помощи. Насколько я могу судить, они предпочитали «страусиную» политику. И в какой-то мере она оказалась успешной. Их отец работал в морге Западной Королевской больницы и туда же пристроил мальчиков. Заниматься бумажной работой они не могли, зато отличились на поприще вскрытий и обработки тел.
– Будучи гениальными кретинами?
– Да, – улыбнулся Айзенменгер.
– Странная профессия.
Айзенменгер допил бренди, откинулся на спинку дивана рядом с Еленой и повернул к ней голову.
– Я же сказал тебе, что аутизм – это изумительное и пугающее состояние.
Однако, похоже, у нее это вызывало другие чувства.
– Больные синдромом Аспергера ведут простую, жестко структурированную жизнь и впадают в полное отчаяние, если та разрушается.
А родители Пендредов погибли в автомобильной катастрофе. Подобное и для нормального человека стало бы немыслимым стрессом. Можно себе представить, до чего это могло довести Пендредов.
– До чего?
– Скорее всего, именно с этого момента у Мелькиора начала развиваться шизофрения, просто его просмотрели наши чудные органы соцобеспечения. О них просто никто не вспомнил. Они жили среди нас, но, как это ни странно, на них никто не обращал внимания, никто не замечал, что они не вписываются в нашу жизнь.
– И тогда Мелькиор спятил и начал убивать людей.
– По крайней мере, именно такого объяснения придерживается полиция, – не слишком уверенным тоном ответил Айзенменгер.
– А на самом деле? – спросила Елена.
– Эта теория не так уж плоха, – вздохнул Айзенменгер. – Однако меня она никогда не убеждала.
Она понимала, что пора бы уже привыкнуть к его манере думать сразу в десяти направлениях, а озвучивать лишь одно, но с таким же успехом Елена могла внушить себе, что не следует есть шоколад.
– Может, ты объяснишь мне подробнее?
– В каком-то смысле Мелькиора обвинили именно из-за его шизофрении, ну и из-за алиби, которое было у Мартина на время последнего убийства. Однако шизофрения, как и аутизм, передается по наследству. Поэтому если смерть родителей привела к проявлению шизофрении у Мелькиора, то есть все основания предполагать, что она могла вызвать аналогичное заболевание у Мартина.
– И при этом он не прошел никакого психиатрического освидетельствования?
– Нет. Да и с чего бы? Когда Мелькиора арестовали, про Мартина вообще забыли. Ему ведь так и не было предъявлено никаких обвинений.
– То есть, возможно, Мартин столь же безумен, как и его брат?
Айзенменгер не ответил, продолжая молча смотреть на свой пустой стакан.
– Или ты хочешь сказать, что Мелькиор не был виновен? – осторожно предположила Елена. – Что все эти убийства были совершены Мартином?
На его лице появилась ленивая и загадочная улыбка.
– Говоря по совести, у меня никогда не было уверенности в том, кто их совершил. Но я же был всего-навсего судмедэкспертом, и мое мнение мало что значило.
– Ах ты черт.
Гомер в сотый раз за вечер бормотал себе под нос это проклятие, – впрочем, Райт уже потерял им счет и не мог поручиться за точное их количество. Правда, он не сомневался, что Гомер регулярно повторяет его про себя в паузах между своими безапелляционными распоряжениями, которые зачастую противоречили друг другу. При этом выражение его глаз было таким же обреченным, как у бедного капитана Смита, когда в его правый борт с оглушительным грохотом врезался айсберг.
Он явно предвидел ураган, и даже зонтика под рукой не было.
Теплее в часовне не становилось, несмотря на установленное в ней временное освещение и обилие присутствовавших в ней тел, лишь одно из которых было бездыханным. Нойман, Кули и Фишер занимались разнообразными делами, собирая образцы для судмедэкспертизы, помогая Блументалю и просто слоняясь из стороны в сторону. Место наибольшей активности находилось за алтарем и в глубине часовни, где были обнаружены разрозненные частицы человеческого мозга вперемешку с осколками керамики и заваленные горой мусора выпотрошенные останки Патрика Уилмса. Местонахождение его внутренних органов по-прежнему оставалось неизвестным.
Райт оставил раздраженного и озабоченного Гомера наблюдать за группой экспертов, разбиравших и раскладывавших по отдельным мешкам бесконечно разнообразный ассортимент использованных презервативов, иголок, шприцов, серебряной фольги, жевательных резинок, грязной бумаги и других предметов, которые человечество производит лишь для того, чтобы их выбросить, и, держа в руках записную книжку, направился к Блументалю.
Блументаль, облаченный в бесформенный белый комбинезон, придававший его лицу болезненный вид, оторвался от бывшего вояки и поднял голову.
– Вы замечаете, сержант, насколько вы стереотипны?
– Прошу прощения?
– Ваша записная книжка, – пояснил Блументаль, указывая на нее одноразовым скальпелем небесно-голубого цвета. – На дворе уже двадцать первый век. Почему бы вам не заносить свои несомненно проницательные наблюдения и ошарашивающие выводы в такие интересные штучки, которые знающие люди, кажется, называют ноутбуками? Вы фиксируете в нем всю информацию, потом бежите в участок, сгружаете все в центральный компьютер, через час он устанавливает все сходства и взаимосвязи, и преступник пойман. Вот как надо работать, – подвел итог Блументаль.
Райт, заплутавший в тумане сомнений и гадавший, шутит патологоанатом или говорит серьезно, грубит или же блещет остроумием, не сразу нашелся, что ответить, и решил обойтись элементарным:
– Да, сэр. Но у него может сесть батарейка.
Блументаль смотрел на него в течение нескольких секунд, не в силах произнести ни слова, а затем разразился лающим смехом, который был столь же уничижительным, сколь и восхищенным.
– Вы знаете, сержант, я даже не могу понять, кто вы – троглодит или провидец. – Он поднял глаза к терявшемуся во тьме своду потолка. – Что делает вас достойным увековечения.
После этого Райт уже готов был вызвать психиатра, если не для Блументаля, то, по крайней мере, для себя, но в этот момент в поле его зрения снова оказался Гомер, которому как-то удалось вернуть себе более или менее нормальный вид.
– Что у вас есть для меня, доктор? – осведомился он.
Блументаль мгновенно перешел от трансцендентального к земному, оставив Райта в растерянности и недоумении.
– Все как всегда, мой дорогой Гомер, все как всегда. Один труп и масса суеты.
Однако Гомер был далеко не в том настроении, чтобы спокойно реагировать на такое легкомыслие.
– Меня не интересуют взгляды дипломированного мясника. Скажи мне – это убийство такое же, как предыдущее? Это Мартин Пендред?
Блументаль, для которого ярость Гомера значила не больше, чем прыщик на языке, снисходительно улыбнулся:
– На трупе имеется лишь один разрез, используемый обычно для изъятия внутренних органов, но поскольку он зашит, я не могу ничего утверждать с уверенностью.
– С какой еще целью человек стал бы делать такой разрез?
– Я патологоанатом, а не психиатр. Я говорю только о том, что, пока я снова не вскрою тело, я не смогу утверждать, что внутренних органов в нем нет.
Лицо Гомера отразило отчаяние, сосредоточенное в области его губ, которые надулись, как у младенца.
– Но по крайней мере вы можете утверждать, что его мозг изъят? Он там, за алтарем, так что, надеюсь, вы в состоянии сделать вывод, что в черепе его нет.
Ответ Блументаля прозвучал настолько простодушно, что трудно было определить, шутит он или говорит серьезно:
– В затылочной области действительно имеется разрез с наложенными на него швами, и, насколько я могу судить, крышка черепа была отделена, однако в настоящий момент, старший инспектор, я не могу разделить с вами вашу уверенность.
– Что? – Жалобность тона не смогла одержать верх над скептическим отношением к авторитетам.
– Ведь нетрудно допустить, что этот мозг не имеет никакого отношения к нашему телу. Возможно, где-нибудь поблизости находится еще один разъятый труп. Пока мы не воспользовались чудесами современной идентификации ДНК, мы только гипотетически можем утверждать, что этот орган находился в этом черепе.
Блументаль расплылся в благостной улыбке, а Гомер от изумления раскрыл рот. По прошествии нескольких секунд этого кататонического состояния Гомер справился с выражением своего лица и резко отвернулся, готовясь разразиться еще ругательной тирадой.
– Не знаю, как вам, сэр, но лично мне кажется, что доктор Блументаль сошел с ума, – сочувственно прошептал ему на ухо Райт.
– Нет, Райт, он не сошел с ума, – он всегда был сумасшедшим, – излишне громко ответил Гомер. – Ты же видишь, чем он зарабатывает себе на жизнь. Патологоанатомы, они все больны на голову.
Гомер не увидел, как улыбка Блументаля стала еще шире, превратившись в ухмылку, и как он слегка кивнул, подтверждая его предположение.
– У нас есть что-нибудь, позволяющее установить его личность? – осведомился он у Райта.
Райт уткнулся в свою верную записную книжку:
– В левом кармане брюк проездной билет на имя Патрика Уилмса.
И впервые за этот вечер на лице Гомера забрезжил проблеск надежды.
– Уилмс? Это имя что-нибудь говорит нам?
Райт нахмурился, но решил не выдавать своего неведения. Гомер в предвкушении успеха глубоко задумался.
– Уилмс! – внезапно вскричал он. – Так ведь это же их сосед!
– Что?
– Патрик Уилмс – сосед Пендредов. Редкостный сквалыга, но, следует отдать ему должное, он всегда утверждал, что Пендреды – убийцы. – Сержант поспешно заносил все это в свою записную книжку. – Срочно отправляйтесь в дом к Уилмсу, – добавил Гомер. – Если никто не ответит, взламывайте дверь.
– Вы уверены, что это разумно, сэр?
– Выполняйте, Райт. Вы всегда сможете сослаться на то, что вас тревожит его безопасность.
– Да, сэр, – ответил Райт с таким страдальческим видом, словно у него был чирей на заднице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Елена задумалась.
– Так к убийству его подтолкнула шизофрения, а не синдром Аспергера?
– Теоретически да, – пожал плечами Айзенменгер.
– А что ты имел в виду, когда сказал, что люди, страдающие аутизмом, изумляют и пугают?
– Они гениальные идиоты.
– Да, я слышала о таких. Умственно отсталые дети, обладающие фантастическими способностями в какой-то определенной области.
– Да нет, они не являются умственно отсталыми, просто они – аутисты, но вот что касается способностей, тут ты абсолютно права. Они могут в совершенстве исполнить на рояле раз услышанное произведение или идеально воспроизвести на бумаге сложную, единожды виденную сцену. В результате начинаешь понимать, что отклонение от нормы не всегда является злом.
– Но подобные люди не способны вести самостоятельную жизнь; они постоянно нуждаются в опеке. К тому же у аутистов понижен коэффициент интеллекта. И как Пендредам удавалось жить все эти годы?
– Тяжелая стадия аутизма приводит к полной недееспособности, но это нарушение характеризуется широким диапазоном состояний, и большинство людей, страдающих синдромом Аспергера, вполне успешно социализируются. А то, что аутизм сравнивают с умственной отсталостью, – это чистое недоразумение. Начнем с того, что у них невозможно определить уровень интеллекта с помощью обычного теста; это все равно что пользоваться весами для измерения высоты – инструмент не годится. Люди, страдающие аутизмом или синдромом Аспергера, могут быть очень умными, даже гениальными. Возможно, величайшие художники страдали этим синдромом.
И братья Пендреды далеко не глупы. Если бы не их заболевание, каждый из них смог бы сделать прекрасную карьеру. Но они родились в бедной семье, и их родители, кроме упрямства, ничего такого в своих детях не замечали.
– Если Мелькиор был шизофреником и они оба страдали синдромом Аспергера, почему ими не занимались психиатры?
– Их родители отказывались от помощи. Насколько я могу судить, они предпочитали «страусиную» политику. И в какой-то мере она оказалась успешной. Их отец работал в морге Западной Королевской больницы и туда же пристроил мальчиков. Заниматься бумажной работой они не могли, зато отличились на поприще вскрытий и обработки тел.
– Будучи гениальными кретинами?
– Да, – улыбнулся Айзенменгер.
– Странная профессия.
Айзенменгер допил бренди, откинулся на спинку дивана рядом с Еленой и повернул к ней голову.
– Я же сказал тебе, что аутизм – это изумительное и пугающее состояние.
Однако, похоже, у нее это вызывало другие чувства.
– Больные синдромом Аспергера ведут простую, жестко структурированную жизнь и впадают в полное отчаяние, если та разрушается.
А родители Пендредов погибли в автомобильной катастрофе. Подобное и для нормального человека стало бы немыслимым стрессом. Можно себе представить, до чего это могло довести Пендредов.
– До чего?
– Скорее всего, именно с этого момента у Мелькиора начала развиваться шизофрения, просто его просмотрели наши чудные органы соцобеспечения. О них просто никто не вспомнил. Они жили среди нас, но, как это ни странно, на них никто не обращал внимания, никто не замечал, что они не вписываются в нашу жизнь.
– И тогда Мелькиор спятил и начал убивать людей.
– По крайней мере, именно такого объяснения придерживается полиция, – не слишком уверенным тоном ответил Айзенменгер.
– А на самом деле? – спросила Елена.
– Эта теория не так уж плоха, – вздохнул Айзенменгер. – Однако меня она никогда не убеждала.
Она понимала, что пора бы уже привыкнуть к его манере думать сразу в десяти направлениях, а озвучивать лишь одно, но с таким же успехом Елена могла внушить себе, что не следует есть шоколад.
– Может, ты объяснишь мне подробнее?
– В каком-то смысле Мелькиора обвинили именно из-за его шизофрении, ну и из-за алиби, которое было у Мартина на время последнего убийства. Однако шизофрения, как и аутизм, передается по наследству. Поэтому если смерть родителей привела к проявлению шизофрении у Мелькиора, то есть все основания предполагать, что она могла вызвать аналогичное заболевание у Мартина.
– И при этом он не прошел никакого психиатрического освидетельствования?
– Нет. Да и с чего бы? Когда Мелькиора арестовали, про Мартина вообще забыли. Ему ведь так и не было предъявлено никаких обвинений.
– То есть, возможно, Мартин столь же безумен, как и его брат?
Айзенменгер не ответил, продолжая молча смотреть на свой пустой стакан.
– Или ты хочешь сказать, что Мелькиор не был виновен? – осторожно предположила Елена. – Что все эти убийства были совершены Мартином?
На его лице появилась ленивая и загадочная улыбка.
– Говоря по совести, у меня никогда не было уверенности в том, кто их совершил. Но я же был всего-навсего судмедэкспертом, и мое мнение мало что значило.
– Ах ты черт.
Гомер в сотый раз за вечер бормотал себе под нос это проклятие, – впрочем, Райт уже потерял им счет и не мог поручиться за точное их количество. Правда, он не сомневался, что Гомер регулярно повторяет его про себя в паузах между своими безапелляционными распоряжениями, которые зачастую противоречили друг другу. При этом выражение его глаз было таким же обреченным, как у бедного капитана Смита, когда в его правый борт с оглушительным грохотом врезался айсберг.
Он явно предвидел ураган, и даже зонтика под рукой не было.
Теплее в часовне не становилось, несмотря на установленное в ней временное освещение и обилие присутствовавших в ней тел, лишь одно из которых было бездыханным. Нойман, Кули и Фишер занимались разнообразными делами, собирая образцы для судмедэкспертизы, помогая Блументалю и просто слоняясь из стороны в сторону. Место наибольшей активности находилось за алтарем и в глубине часовни, где были обнаружены разрозненные частицы человеческого мозга вперемешку с осколками керамики и заваленные горой мусора выпотрошенные останки Патрика Уилмса. Местонахождение его внутренних органов по-прежнему оставалось неизвестным.
Райт оставил раздраженного и озабоченного Гомера наблюдать за группой экспертов, разбиравших и раскладывавших по отдельным мешкам бесконечно разнообразный ассортимент использованных презервативов, иголок, шприцов, серебряной фольги, жевательных резинок, грязной бумаги и других предметов, которые человечество производит лишь для того, чтобы их выбросить, и, держа в руках записную книжку, направился к Блументалю.
Блументаль, облаченный в бесформенный белый комбинезон, придававший его лицу болезненный вид, оторвался от бывшего вояки и поднял голову.
– Вы замечаете, сержант, насколько вы стереотипны?
– Прошу прощения?
– Ваша записная книжка, – пояснил Блументаль, указывая на нее одноразовым скальпелем небесно-голубого цвета. – На дворе уже двадцать первый век. Почему бы вам не заносить свои несомненно проницательные наблюдения и ошарашивающие выводы в такие интересные штучки, которые знающие люди, кажется, называют ноутбуками? Вы фиксируете в нем всю информацию, потом бежите в участок, сгружаете все в центральный компьютер, через час он устанавливает все сходства и взаимосвязи, и преступник пойман. Вот как надо работать, – подвел итог Блументаль.
Райт, заплутавший в тумане сомнений и гадавший, шутит патологоанатом или говорит серьезно, грубит или же блещет остроумием, не сразу нашелся, что ответить, и решил обойтись элементарным:
– Да, сэр. Но у него может сесть батарейка.
Блументаль смотрел на него в течение нескольких секунд, не в силах произнести ни слова, а затем разразился лающим смехом, который был столь же уничижительным, сколь и восхищенным.
– Вы знаете, сержант, я даже не могу понять, кто вы – троглодит или провидец. – Он поднял глаза к терявшемуся во тьме своду потолка. – Что делает вас достойным увековечения.
После этого Райт уже готов был вызвать психиатра, если не для Блументаля, то, по крайней мере, для себя, но в этот момент в поле его зрения снова оказался Гомер, которому как-то удалось вернуть себе более или менее нормальный вид.
– Что у вас есть для меня, доктор? – осведомился он.
Блументаль мгновенно перешел от трансцендентального к земному, оставив Райта в растерянности и недоумении.
– Все как всегда, мой дорогой Гомер, все как всегда. Один труп и масса суеты.
Однако Гомер был далеко не в том настроении, чтобы спокойно реагировать на такое легкомыслие.
– Меня не интересуют взгляды дипломированного мясника. Скажи мне – это убийство такое же, как предыдущее? Это Мартин Пендред?
Блументаль, для которого ярость Гомера значила не больше, чем прыщик на языке, снисходительно улыбнулся:
– На трупе имеется лишь один разрез, используемый обычно для изъятия внутренних органов, но поскольку он зашит, я не могу ничего утверждать с уверенностью.
– С какой еще целью человек стал бы делать такой разрез?
– Я патологоанатом, а не психиатр. Я говорю только о том, что, пока я снова не вскрою тело, я не смогу утверждать, что внутренних органов в нем нет.
Лицо Гомера отразило отчаяние, сосредоточенное в области его губ, которые надулись, как у младенца.
– Но по крайней мере вы можете утверждать, что его мозг изъят? Он там, за алтарем, так что, надеюсь, вы в состоянии сделать вывод, что в черепе его нет.
Ответ Блументаля прозвучал настолько простодушно, что трудно было определить, шутит он или говорит серьезно:
– В затылочной области действительно имеется разрез с наложенными на него швами, и, насколько я могу судить, крышка черепа была отделена, однако в настоящий момент, старший инспектор, я не могу разделить с вами вашу уверенность.
– Что? – Жалобность тона не смогла одержать верх над скептическим отношением к авторитетам.
– Ведь нетрудно допустить, что этот мозг не имеет никакого отношения к нашему телу. Возможно, где-нибудь поблизости находится еще один разъятый труп. Пока мы не воспользовались чудесами современной идентификации ДНК, мы только гипотетически можем утверждать, что этот орган находился в этом черепе.
Блументаль расплылся в благостной улыбке, а Гомер от изумления раскрыл рот. По прошествии нескольких секунд этого кататонического состояния Гомер справился с выражением своего лица и резко отвернулся, готовясь разразиться еще ругательной тирадой.
– Не знаю, как вам, сэр, но лично мне кажется, что доктор Блументаль сошел с ума, – сочувственно прошептал ему на ухо Райт.
– Нет, Райт, он не сошел с ума, – он всегда был сумасшедшим, – излишне громко ответил Гомер. – Ты же видишь, чем он зарабатывает себе на жизнь. Патологоанатомы, они все больны на голову.
Гомер не увидел, как улыбка Блументаля стала еще шире, превратившись в ухмылку, и как он слегка кивнул, подтверждая его предположение.
– У нас есть что-нибудь, позволяющее установить его личность? – осведомился он у Райта.
Райт уткнулся в свою верную записную книжку:
– В левом кармане брюк проездной билет на имя Патрика Уилмса.
И впервые за этот вечер на лице Гомера забрезжил проблеск надежды.
– Уилмс? Это имя что-нибудь говорит нам?
Райт нахмурился, но решил не выдавать своего неведения. Гомер в предвкушении успеха глубоко задумался.
– Уилмс! – внезапно вскричал он. – Так ведь это же их сосед!
– Что?
– Патрик Уилмс – сосед Пендредов. Редкостный сквалыга, но, следует отдать ему должное, он всегда утверждал, что Пендреды – убийцы. – Сержант поспешно заносил все это в свою записную книжку. – Срочно отправляйтесь в дом к Уилмсу, – добавил Гомер. – Если никто не ответит, взламывайте дверь.
– Вы уверены, что это разумно, сэр?
– Выполняйте, Райт. Вы всегда сможете сослаться на то, что вас тревожит его безопасность.
– Да, сэр, – ответил Райт с таким страдальческим видом, словно у него был чирей на заднице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57