Она никогда не была красавицей (как-то услышав, что один из коллег назвал ее лицо «свиным рылом», она даже подумывала о самоубийстве, пока к ней не вернулось внутреннее равновесие), и возраст не способствовал улучшению этой ситуации. Да и сила земного притяжения внезапно заняла враждебную позицию по отношению к ней, и теперь ее когда-то впечатляющая грудь мешала ее устойчивости. Она или мешковато свисала вниз, когда Алисон стояла, или сплющивалась и расползалась по сторонам, как мешки на спине у осла, когда она лежала, как сейчас.
Однако Тревору ее грудь нравилась, и это вызвало у нее улыбку. Он называл ее своей молочной матерью и считал ее грудь бесконечным источником наслаждения; особенно ему нравилось, когда она садилась сверху, а ее груди начинали елозить по его лицу. Когда он припадал к ее соскам, она думала о том, насколько он похож на ребенка, и это пробуждало в ней фрейдистский интерес к тому, как выглядела его мать. Впрочем, эти размышления не доставляли ей удовольствия.
– Ты встаешь?
Он был обнажен, и она была вынуждена признать, что отсутствие одежды не делает его красивее. И тем не менее ее привлекло именно его уродство. Каким-то парадоксальным образом она хотела его именно потому, что он отличался такой очевидной непривлекательностью. Она не могла объяснить этот феномен и убеждала себя в том, что отсутствие красоты Аполлона компенсировалось в нем своеобразием внешности.
Он опустился на край кровати и начал натягивать носки. Эрекция уже закончилась.
– В семь я должен встретить Молли.
Она лежала не шевелясь.
– С тобой все в порядке? – осведомился он, вставая и натягивая на себя свои модные красные трусы.
Понимая, что это надо сказать сейчас, иначе это не будет сказано никогда, она повернула голову и произнесла:
– Похоже, у нас проблема, Тревор.
Тот нахмурился и вздохнул, перестав бороться со своим левым носком.
– Да? Серьезная?
Она приподнялась и оперлась на левый локоть, отчего кровать и сидевший на ней Тревор Людвиг заколыхались.
– Честно говоря, не знаю. Адам Пиринджер очень встревожен, но…
– Пиринджер? – Его изумление граничило с возмущением. – А что ему о нас известно?
Она не сразу поняла, о чем он. Они явно говорили о разных вещах.
– Дело не в нас. – Она махнула рукой, указывая на безвкусное оформление комнаты. – Дело в работе.
– В работе? А что такое? – продолжая хмуриться, осведомился он.
Она прикоснулась к нему правой рукой.
– Поступила жалоба.
На его лице отразилась старческая мука. Не то чтобы для нее это было внове, но сейчас она ощущала, как постарели они оба и как устарел их роман. Уже много лет они приходили в эту грязную квартирку, расположенную в грязном и сомнительном райончике, чтобы заниматься здесь сексом. И каким-то образом ни его жена Молли, ни ее муж Ричард даже не подозревали об этом, а если и подозревали, то не обращали никакого внимания. И Алисон даже не знала, что ее огорчает больше – их слепота или их безразличие.
– Жалоба? – повторил он, словно не понимая, о чем идет речь, хотя Алисон знала, что он все прекрасно понял.
– Да, Джеффри Бенс-Джонсу, – кивнула она.
– И что в ней говорится?
– Что качество твоей работы оставляет желать лучшего. – По мере того как из ее рта вылетали слова, ей все больше начинало казаться, что она участвует в каком-то ритуале унижения. – В письме приведены конкретные примеры.
Он старел прямо па глазах. Казалось, время понеслось во весь опор, словно мироздание вознамерилось ему страшно отомстить.
– И что, его потрясло то, что я допускаю ошибки? – с ухмылкой поинтересовался он, но его циничное безразличие было слишком нарочитым. – Он, наверное, считает, что Пиринджер никогда не ошибается. Да, видимо, в присутствии такого божества человеческие слабости выглядят недопустимыми.
Она согласилась, похлопав его по руке и, видимо, ненадолго успокоившись; он продолжил одеваться. Когда он был почти уже готов, она вылезла из постели и прошлепала в ванную. Когда она вернулась, его уже не было, и она смогла одеться в одиночестве.
Он стоял в гостиной перед большим зеркалом, висевшим над газовым очагом, и завязывал себе галстук. Раньше он сдавал квартиру студентам-медикам, пока у него не начался роман с Алисон. И в течение всего этого времени в ней ни разу не было ремонта, вследствие чего она выглядела жалкой, грязной и неуютной, являясь идеальным местом для адюльтера. Алисон никогда не осматривала квартиру, опасаясь наткнуться на грязную посуду, оставленную последними студентами и покрытую плесенью, из которой можно было бы получить пенициллин.
– Я правильно понимаю, что мне не дозволено будет знать, кто из моих коллег исполнил роль Брута? – осведомился он, глядя в зеркало.
«Неужто ты видишь себя в роли Цезаря?» – подумала Алисон.
– Пиринджер сказал, что не знает, но подозревает Айзенменгера.
На его лице появилось изумленное выражение.
– Временный заместитель? – отвернувшись от зеркала, спросил он. – Ну что ж, возможно, возможно, – подумав, заметил он. – Однако у меня есть и другие кандидаты.
– Например?
– По-моему, это очевидно. Эта мелкая тварь Шахин. Он знает, что я его недолюбливаю.
Она уже тысячу раз слышала от него подобные заявления, но так и не смогла к ним привыкнуть.
– Совершенно не обязательно, – не слишком уверенно откликнулась она. – Как ты можешь это утверждать, не имея никаких доказательств?
– Возможно, возможно, – с задумчивым видом согласился он. Он протянул к ней руку, она подошла, и они поцеловались.
– Но если не Шахин, то кто же? – спросил он.
Она слабо улыбнулась, так что ее лицо приняло вид чуть ли не посмертной маски.
– Ну, по-моему, ни один из наших коллег не отличается особой привлекательностью.
– Ну не знаю, – тут же откликнулся он. – По мне, так Милрой вполне симпатичен… – Однако он тут же себя оборвал, и на его лице появилось смущенное выражение. – Ой, прости, Алисон. – Выражение ее лица не изменилось, но его напряженность свидетельствовала о том, что он причинил ей боль. – Я совсем забыл.
– Это было давно, – отмахнулась она, погружаясь в его объятия.
Она изо всех сил старалась не заплакать, потому что это выглядело бы очень глупо. Ей уже было за шестьдесят, и она давно не могла произвести кого-либо на свет. Так какое теперь могло иметь значение то, что она бесплодна?
– Самое ужасное в том, что его даже никогда не мучила совесть, – прошептала она.
– Знаю, знаю.
– Он просто сказал: «Не повезло», как будто это не имело к нему никакого отношения.
Он принялся успокаивать ее и вытирать ей слезы, которых было уже не скрыть. Они стояли обнявшись, и она в который раз думала о том, что все могло бы сложиться совсем иначе.
Воспоминания о последнем случае, когда она пила у него вино, и о том, чем все это закончилось, наполняли Айзенменгера стыдом и восторгом, который был окрашен чувством вины. Когда они устроились за столом у окна, выходившего на кирпичную дорогу, он попытался прочитать в ее глазах какие-либо воспоминания о той ночи и заново ощутил, как глубоки и прекрасны эти глаза.
– Всегда приятно тебя видеть, Беверли, хотя я догадываюсь, что ты, как всегда, по делу.
Он рассчитывал на то, что она рассмеется или хоть как-то отреагирует на его комплимент, но она лишь устало улыбнулась.
– «Потрошитель снова наносит удар»? – предположил он, не отрывая от нее взгляда.
– Я всегда испытывала отвращение к этому имени, – скорчив гримасу, откликнулась она.
– Так какое это имеет отношение ко мне?
Ее интонация ни на йоту не изменилась, но ответ словно опалил его:
– Если выяснится, что Мелькиор Пендред был невиновен, меня уволят.
У него было несколько предположений относительно причин ее визита, но это ему даже не приходило в голову, и сейчас он был искренне изумлен.
– Почему?
Она облизнула губы, словно они внезапно пересохли.
– Якобы потому, что я допускаю слишком много ошибок. Загляни в газеты. «Очередная судебная ошибка. Когда полиция научится работать?» Ну и тому подобное.
– И?
– А я раздражаю власть предержащую. К тому же меня не любит человек, который ведет это дело. Все это вместе означает, что я у них в первых рядах на вылет.
– Но ведь ты тогда даже не была старшим следователем, насколько я помню. Этим делом занимался Кокс.
– Который ушел на пенсию. Как бы то ни было, у него хороший послужной список, и его репутация не запятнана такой персоной, как Никки Экснер.
Произнося это имя, она посмотрела ему прямо в глаза, намекая на то, что в этом была его вина.
– Но ведь они не могут обвинять тебя в том, что произошло на Роуне.
Она устало покачала головой:
– Слишком много смертей, слишком много крови. К тому же никто не был арестован. Нам ничего не удалось доказать, и никому не предъявили обвинения. А полицейских оценивают по количеству выигранных процессов, Джон. Именно поэтому полиции нужны преступники. Нет, это дело не принесло мне дивидендов. Так что меня отделяет лишь шаг от выгребной ямы, в которой я и окажусь из-за этого дела.
– Его ведет Гомер?
– К несчастью.
– А ты не принимаешь в нем участия?
Она откинулась назад, лаская своими длинными пальцами ножку бокала. И Айзенменгер, наблюдая за этими манипуляциями, вдруг начал испытывать странные чувства.
– Во время первого дела Гомер был таким же сержантом, как и я. Он настаивал на том, что Мелькиор не является убийцей, и это существенно подорвало его авторитет.
– И теперь он решил отомстить?
– Когда Мелькиору вынесли приговор, Гомер получил выговор. Так что в течение последних четырех лет он пытался восстановить свое реноме и получить заслуженное вознаграждение, что ему удалось в полной мере. – Беверли сухо улыбнулась. – В конце концов, он главный инспектор, а кто я такая?
Айзенменгеру нечем было ее утешить, да, похоже, она и не нуждалась в утешении.
– Как бы там ни было, для него это дар божий, – продолжила она. – Теперь он сможет доказать, что он был прав, а мы ошибались, и одновременно воткнуть мне нож в спину. – Она подняла взгляд на Айзенменгера. – В общем, на этой почве мы окончательно разругались.
Айзенменгер достаточно хорошо ее знал, чтобы предположить, что, скорее всего, она являлась не просто сторонним наблюдателем его краха.
– А что Кокс? Ведь он был хорошим детективом.
– Блестящим. Лучшего начальника у меня никогда не было. К тому же он был отличным полицейским – профессиональным, тонким, честным и терпеливым.
– А теперь он на пенсии?
Она чуть ли не с театральной эффектностью осушила свой бокал.
– Ему повезло, – ставя бокал на стол, произнесла она. – Теперь им до него не добраться.
Он протянул руку, чтобы долить ей вина, ощущая ее красоту и чувствуя, что его по-прежнему влечет к ней, однако он знал, что не может дать себе волю.
– Все это очень интересно, но чем я могу помочь?
Она глубоко вздохнула, нахмурилась, опустила взгляд на свои руки, а затем резко вскинула голову.
– Это было серьезное дело, Джон. Мы не подбрасывали улик и не допускали ошибок. Убийцей был Мелькиор Пендред.
«Странно, если бы ты думала иначе», – мелькнуло у него в голове.
– Ситуация все время была двусмысленной, Беверли, и в течение долгого времени никто не мог с уверенностью сказать, кто это – Мелькиор или Мартин.
– У Мартина было алиби на время последнего убийства, Джон. А у Мелькиора его не было.
Айзенменгер отпил вина из своего бокала.
– Алиби фабрикуются.
Она решительно покачала головой:
– Это делал Мелькиор. Я была уверена в этом тогда, я уверена в этом сейчас.
За окном раздались чьи-то кашель и чихание.
– Тогда как ты объяснишь то, что происходит сейчас? Кто совершает убийства на этот раз?
Она ответила не задумываясь:
– Есть две вероятности. Возможно, кто-то копирует первоначальные убийства, и Гомер ошибается, обвиняя во всем Мартина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Однако Тревору ее грудь нравилась, и это вызвало у нее улыбку. Он называл ее своей молочной матерью и считал ее грудь бесконечным источником наслаждения; особенно ему нравилось, когда она садилась сверху, а ее груди начинали елозить по его лицу. Когда он припадал к ее соскам, она думала о том, насколько он похож на ребенка, и это пробуждало в ней фрейдистский интерес к тому, как выглядела его мать. Впрочем, эти размышления не доставляли ей удовольствия.
– Ты встаешь?
Он был обнажен, и она была вынуждена признать, что отсутствие одежды не делает его красивее. И тем не менее ее привлекло именно его уродство. Каким-то парадоксальным образом она хотела его именно потому, что он отличался такой очевидной непривлекательностью. Она не могла объяснить этот феномен и убеждала себя в том, что отсутствие красоты Аполлона компенсировалось в нем своеобразием внешности.
Он опустился на край кровати и начал натягивать носки. Эрекция уже закончилась.
– В семь я должен встретить Молли.
Она лежала не шевелясь.
– С тобой все в порядке? – осведомился он, вставая и натягивая на себя свои модные красные трусы.
Понимая, что это надо сказать сейчас, иначе это не будет сказано никогда, она повернула голову и произнесла:
– Похоже, у нас проблема, Тревор.
Тот нахмурился и вздохнул, перестав бороться со своим левым носком.
– Да? Серьезная?
Она приподнялась и оперлась на левый локоть, отчего кровать и сидевший на ней Тревор Людвиг заколыхались.
– Честно говоря, не знаю. Адам Пиринджер очень встревожен, но…
– Пиринджер? – Его изумление граничило с возмущением. – А что ему о нас известно?
Она не сразу поняла, о чем он. Они явно говорили о разных вещах.
– Дело не в нас. – Она махнула рукой, указывая на безвкусное оформление комнаты. – Дело в работе.
– В работе? А что такое? – продолжая хмуриться, осведомился он.
Она прикоснулась к нему правой рукой.
– Поступила жалоба.
На его лице отразилась старческая мука. Не то чтобы для нее это было внове, но сейчас она ощущала, как постарели они оба и как устарел их роман. Уже много лет они приходили в эту грязную квартирку, расположенную в грязном и сомнительном райончике, чтобы заниматься здесь сексом. И каким-то образом ни его жена Молли, ни ее муж Ричард даже не подозревали об этом, а если и подозревали, то не обращали никакого внимания. И Алисон даже не знала, что ее огорчает больше – их слепота или их безразличие.
– Жалоба? – повторил он, словно не понимая, о чем идет речь, хотя Алисон знала, что он все прекрасно понял.
– Да, Джеффри Бенс-Джонсу, – кивнула она.
– И что в ней говорится?
– Что качество твоей работы оставляет желать лучшего. – По мере того как из ее рта вылетали слова, ей все больше начинало казаться, что она участвует в каком-то ритуале унижения. – В письме приведены конкретные примеры.
Он старел прямо па глазах. Казалось, время понеслось во весь опор, словно мироздание вознамерилось ему страшно отомстить.
– И что, его потрясло то, что я допускаю ошибки? – с ухмылкой поинтересовался он, но его циничное безразличие было слишком нарочитым. – Он, наверное, считает, что Пиринджер никогда не ошибается. Да, видимо, в присутствии такого божества человеческие слабости выглядят недопустимыми.
Она согласилась, похлопав его по руке и, видимо, ненадолго успокоившись; он продолжил одеваться. Когда он был почти уже готов, она вылезла из постели и прошлепала в ванную. Когда она вернулась, его уже не было, и она смогла одеться в одиночестве.
Он стоял в гостиной перед большим зеркалом, висевшим над газовым очагом, и завязывал себе галстук. Раньше он сдавал квартиру студентам-медикам, пока у него не начался роман с Алисон. И в течение всего этого времени в ней ни разу не было ремонта, вследствие чего она выглядела жалкой, грязной и неуютной, являясь идеальным местом для адюльтера. Алисон никогда не осматривала квартиру, опасаясь наткнуться на грязную посуду, оставленную последними студентами и покрытую плесенью, из которой можно было бы получить пенициллин.
– Я правильно понимаю, что мне не дозволено будет знать, кто из моих коллег исполнил роль Брута? – осведомился он, глядя в зеркало.
«Неужто ты видишь себя в роли Цезаря?» – подумала Алисон.
– Пиринджер сказал, что не знает, но подозревает Айзенменгера.
На его лице появилось изумленное выражение.
– Временный заместитель? – отвернувшись от зеркала, спросил он. – Ну что ж, возможно, возможно, – подумав, заметил он. – Однако у меня есть и другие кандидаты.
– Например?
– По-моему, это очевидно. Эта мелкая тварь Шахин. Он знает, что я его недолюбливаю.
Она уже тысячу раз слышала от него подобные заявления, но так и не смогла к ним привыкнуть.
– Совершенно не обязательно, – не слишком уверенно откликнулась она. – Как ты можешь это утверждать, не имея никаких доказательств?
– Возможно, возможно, – с задумчивым видом согласился он. Он протянул к ней руку, она подошла, и они поцеловались.
– Но если не Шахин, то кто же? – спросил он.
Она слабо улыбнулась, так что ее лицо приняло вид чуть ли не посмертной маски.
– Ну, по-моему, ни один из наших коллег не отличается особой привлекательностью.
– Ну не знаю, – тут же откликнулся он. – По мне, так Милрой вполне симпатичен… – Однако он тут же себя оборвал, и на его лице появилось смущенное выражение. – Ой, прости, Алисон. – Выражение ее лица не изменилось, но его напряженность свидетельствовала о том, что он причинил ей боль. – Я совсем забыл.
– Это было давно, – отмахнулась она, погружаясь в его объятия.
Она изо всех сил старалась не заплакать, потому что это выглядело бы очень глупо. Ей уже было за шестьдесят, и она давно не могла произвести кого-либо на свет. Так какое теперь могло иметь значение то, что она бесплодна?
– Самое ужасное в том, что его даже никогда не мучила совесть, – прошептала она.
– Знаю, знаю.
– Он просто сказал: «Не повезло», как будто это не имело к нему никакого отношения.
Он принялся успокаивать ее и вытирать ей слезы, которых было уже не скрыть. Они стояли обнявшись, и она в который раз думала о том, что все могло бы сложиться совсем иначе.
Воспоминания о последнем случае, когда она пила у него вино, и о том, чем все это закончилось, наполняли Айзенменгера стыдом и восторгом, который был окрашен чувством вины. Когда они устроились за столом у окна, выходившего на кирпичную дорогу, он попытался прочитать в ее глазах какие-либо воспоминания о той ночи и заново ощутил, как глубоки и прекрасны эти глаза.
– Всегда приятно тебя видеть, Беверли, хотя я догадываюсь, что ты, как всегда, по делу.
Он рассчитывал на то, что она рассмеется или хоть как-то отреагирует на его комплимент, но она лишь устало улыбнулась.
– «Потрошитель снова наносит удар»? – предположил он, не отрывая от нее взгляда.
– Я всегда испытывала отвращение к этому имени, – скорчив гримасу, откликнулась она.
– Так какое это имеет отношение ко мне?
Ее интонация ни на йоту не изменилась, но ответ словно опалил его:
– Если выяснится, что Мелькиор Пендред был невиновен, меня уволят.
У него было несколько предположений относительно причин ее визита, но это ему даже не приходило в голову, и сейчас он был искренне изумлен.
– Почему?
Она облизнула губы, словно они внезапно пересохли.
– Якобы потому, что я допускаю слишком много ошибок. Загляни в газеты. «Очередная судебная ошибка. Когда полиция научится работать?» Ну и тому подобное.
– И?
– А я раздражаю власть предержащую. К тому же меня не любит человек, который ведет это дело. Все это вместе означает, что я у них в первых рядах на вылет.
– Но ведь ты тогда даже не была старшим следователем, насколько я помню. Этим делом занимался Кокс.
– Который ушел на пенсию. Как бы то ни было, у него хороший послужной список, и его репутация не запятнана такой персоной, как Никки Экснер.
Произнося это имя, она посмотрела ему прямо в глаза, намекая на то, что в этом была его вина.
– Но ведь они не могут обвинять тебя в том, что произошло на Роуне.
Она устало покачала головой:
– Слишком много смертей, слишком много крови. К тому же никто не был арестован. Нам ничего не удалось доказать, и никому не предъявили обвинения. А полицейских оценивают по количеству выигранных процессов, Джон. Именно поэтому полиции нужны преступники. Нет, это дело не принесло мне дивидендов. Так что меня отделяет лишь шаг от выгребной ямы, в которой я и окажусь из-за этого дела.
– Его ведет Гомер?
– К несчастью.
– А ты не принимаешь в нем участия?
Она откинулась назад, лаская своими длинными пальцами ножку бокала. И Айзенменгер, наблюдая за этими манипуляциями, вдруг начал испытывать странные чувства.
– Во время первого дела Гомер был таким же сержантом, как и я. Он настаивал на том, что Мелькиор не является убийцей, и это существенно подорвало его авторитет.
– И теперь он решил отомстить?
– Когда Мелькиору вынесли приговор, Гомер получил выговор. Так что в течение последних четырех лет он пытался восстановить свое реноме и получить заслуженное вознаграждение, что ему удалось в полной мере. – Беверли сухо улыбнулась. – В конце концов, он главный инспектор, а кто я такая?
Айзенменгеру нечем было ее утешить, да, похоже, она и не нуждалась в утешении.
– Как бы там ни было, для него это дар божий, – продолжила она. – Теперь он сможет доказать, что он был прав, а мы ошибались, и одновременно воткнуть мне нож в спину. – Она подняла взгляд на Айзенменгера. – В общем, на этой почве мы окончательно разругались.
Айзенменгер достаточно хорошо ее знал, чтобы предположить, что, скорее всего, она являлась не просто сторонним наблюдателем его краха.
– А что Кокс? Ведь он был хорошим детективом.
– Блестящим. Лучшего начальника у меня никогда не было. К тому же он был отличным полицейским – профессиональным, тонким, честным и терпеливым.
– А теперь он на пенсии?
Она чуть ли не с театральной эффектностью осушила свой бокал.
– Ему повезло, – ставя бокал на стол, произнесла она. – Теперь им до него не добраться.
Он протянул руку, чтобы долить ей вина, ощущая ее красоту и чувствуя, что его по-прежнему влечет к ней, однако он знал, что не может дать себе волю.
– Все это очень интересно, но чем я могу помочь?
Она глубоко вздохнула, нахмурилась, опустила взгляд на свои руки, а затем резко вскинула голову.
– Это было серьезное дело, Джон. Мы не подбрасывали улик и не допускали ошибок. Убийцей был Мелькиор Пендред.
«Странно, если бы ты думала иначе», – мелькнуло у него в голове.
– Ситуация все время была двусмысленной, Беверли, и в течение долгого времени никто не мог с уверенностью сказать, кто это – Мелькиор или Мартин.
– У Мартина было алиби на время последнего убийства, Джон. А у Мелькиора его не было.
Айзенменгер отпил вина из своего бокала.
– Алиби фабрикуются.
Она решительно покачала головой:
– Это делал Мелькиор. Я была уверена в этом тогда, я уверена в этом сейчас.
За окном раздались чьи-то кашель и чихание.
– Тогда как ты объяснишь то, что происходит сейчас? Кто совершает убийства на этот раз?
Она ответила не задумываясь:
– Есть две вероятности. Возможно, кто-то копирует первоначальные убийства, и Гомер ошибается, обвиняя во всем Мартина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57