Рядом с креслом, стоявшим за столом, располагался покрытый пылью обогреватель.
Айзенменгер не знал, производился ли здесь обыск. У него промелькнула странная мысль: а не сюда ли только что заходила Виктория Бенс-Джонс? Он принюхался, но ощутил лишь запах старых книг и пыли.
С чего бы начать?
Он подошел к столу и сел в кресло, предпочтя взглянуть на все глазами Милроя, а не стороннего наблюдателя. С этой точки помещение по-прежнему казалось загроможденным, однако одна деталь тут же бросилась ему в глаза. Перед ним находилось четыре фотографии одной и той же красивой женщины. Она была молода, печальна и застенчива, возможно, ее предки были выходцами из Вест-Индии. Она смотрела в объектив широко раскрытыми, чуть ли не восхищенными глазами.
С обеих сторон стола располагались незапертные ящики, в которых хранились старые документы, и следующие сорок минут он провел, внимательно их изучая, однако это не привело ни к каким результатам. Айзенменгер получил исчерпывающее представление о внештатной деятельности Милроя (вполне удовлетворительной), его работе в региональной ревизионной комиссии (спорадической) и его отчетах о повышении личной квалификации (естественно, выдающихся), однако он так и не узнал, зачем кому-то потребовалось убивать двоих людей, чтобы закамуфлировать его убийство.
Айзенменгер остановился, собираясь с мыслями, и снова оглядел кабинет.
На верхней полке стояли коробки с картотеками. Надписи на них были сделаны неаккуратно: одни – черным маркером, другие – синей шариковой ручкой, одни выглядели вполне понятными, другие – загадочными. Он встал и взялся за трудоемкую задачу их просмотра, поочередно снимая коробку за коробкой.
Через сорок пять минут его скорбный труд был наконец вознагражден. На второй полке стояли коробки с названиями органов. Совершенно непропорционально пять из них были озаглавлены «Анус». В коробке «Анус 1» находились фотокопии отчетов о клинических ошибках, с каждой из которых так или иначе был связан Тревор Людвиг. За предыдущие два года им было допущено четыре такие ошибки, а в этом году уже шесть. Кроме этого, здесь же находились письмо к Джеффри Бенс-Джонсу и недатированный черновик обращения к Главному медицинскому совету.
Более того, здесь были письменные показания частного детектива с подробным описанием любовной интрижки между Людвигом и фон Герке с указанием мест, дат и времени встреч. Приводились также имена, адреса и номера телефонов их супругов.
Вполне веский мотив для убийства.
В коробке «Анус 2», на радость Айзенменгеру, была представлена жизнь Адама Пиринджера. Быстрый успех, достигнутый после работы в Институте патологии вооруженных сил Соединенных Штатов, и незаслуженное назначение на пост профессора патологии в Западной Королевской больнице. Айзенменгер был вынужден согласиться с Милроем, что это назначение было преждевременным, возможно, даже слишком преждевременным. Единственное достижение в исследовательской области было сделано под руководством патологов с мировым именем и не являлось доказательством выдающихся научных способностей. Только теперь Айзенменгер понял, как больно было Милрою обмануться в своих ожиданиях.
Однако чем больше он читал, тем более сдержанным оказывалось его сочувствие. Адам Пиринджер мог быть не самым лучшим профессором, но он не заслуживал столь унизительного описания, в котором основной акцент делался на его гомосексуальных наклонностях и связи с Амром Шахином.
То, что между ними существовали какие-то отношения, было представлено вполне доказательно – в папке Милроя даже присутствовали фотографии какого-то вечера при свечах, на котором они сидели, взявшись за руки, – однако в этом не было ничего предосудительного. Гомосексуальные отношения уже никого не волновали, хотя Шахин и Пиринджер явно не хотели афишировать свою связь. Поэтому Милрой мог воспользоваться ею лишь в том случае, если бы она привела к каким-либо последствиям.
Однако никаких указаний на это в бумагах не было.
Коробка «Анус 3» была посвящена жизни Амра Шахина, включая менее чем удовлетворительный отзыв о его академических успехах (он трижды проваливался на вступительных экзаменах в Королевскую коллегию патологоанатомов) и список его предыдущих любовников. Ничего нового из нее Айзенменгер не узнал.
В коробке «Анус 4» содержалось описание жизни и деяний Алисон фон Герке, также изобиловавшее свидетельствами о клинических ошибках (правда, не столь многочисленных, как у Людвига) и деталями ее противозаконной связи. Короче, очередная порция грязи на мельницу шантажа и не более того.
И самой поучительной была коробка «Анус 5», посвященная Виктории Бенс-Джонс. Окажись эти документы в чьих-либо других руках, они стали бы доказательством ее профессионализма, ибо в них не содержалось ни единого свидетельства о допущенных ею промахах, но в данном контексте они тоже почему-то намекали на неудовлетворительность выполнения ею своих служебных обязанностей.
Похоже, Милрой искал очернявшие ее обстоятельства, но так и не нашел их.
– Какого черта, что вы здесь делаете?!
Айзенменгер вздрогнул и чуть не выронил из рук коробку. Он резко обернулся и увидел, что в дверном проеме стоит разъяренный Амр Шахин. Кулаки у него были сжаты, и он едва не трясся от гнева.
– Просматриваю документы доктора Милроя, – невозмутимо ответил Айзенменгер.
– Да как вы смеете! – гневно воскликнул Шахин, входя в кабинет, и Айзенменгер поймал себя на мысли, что его негодование выглядит несколько комично.
Он закрыл папку и поставил ее на место.
– Я не знал, что вы являетесь поверенным в делах доктора Милроя.
– Я им не являюсь.
– Тогда что вы так нервничаете?
В течение нескольких секунд доктор Шахин молчал, будучи не в силах найти подходящий ответ, а затем вяло промямлил:
– Просто мне кажется, это не очень хорошо – рыться в его вещах, когда тело его еще не остыло.
Айзенменгер вернулся за стол Милроя и демонстративно опустился в его кресло.
– За вашей спиной толстая дверь, я вел себя довольно тихо, так позвольте узнать, с какой целью вы сюда зашли?
– Я… я… мне была нужна справка. И я думал, что смогу найти ее у доктора Милроя.
Айзенменгер улыбнулся.
– Попробуйте поискать в коробках, помеченных словом «Анус», – любезно предложил он. – Самые интересные справки у него находятся именно там.
Шахин бросил на него странный, чуть ли не испуганный взгляд и по совету Айзенменгера двинулся к коробкам.
– Особый интерес у вас вызовет коробка номер три, – заметил Айзенменгер.
Брошенный Шахином взгляд свидетельствовал о его все возраставшей тревоге. Он вытащил коробку и раскрыл ее. В течение нескольких минут в кабинете царила гробовая тишина, если не считать долетавших звуков уличного транспорта. Когда же Шахин поднял голову, лицо его было бледным и все его бахвальство как рукой сняло. Казалось, его вот-вот стошнит.
– Вы это читали? – спросил он.
Айзенменгер счел, что этот вопрос продиктован несбыточными ожиданиями, и не стал на него отвечать.
– Так же сильно он ненавидел и других своих коллег, – тихо промолвил он.
Шахин попытался выдавить из себя смешок, но ему это плохо удалось, и слуха Айзенменгера достиг звук, более напоминавший стон.
– Но меня он ненавидел больше всех. Он и Людвиг. – Он подошел к столу и сел. – Это началось сразу, как только я здесь появился. Стали отпускаться ехидные замечания по поводу моей квалификации и качества госпиталей, в которых я стажировался.
Айзенменгер пытался разобраться, что из этого является правдой, а что измышлениями, услужливо подтасованными памятью.
– Конечно, я не осознавал всей степени этой ненависти, пока Льюи не сказал мне. – И тут Шахину удалось рассмеяться.
«Льюи?» – удивился Айзенменгер. Тот не производил впечатления человека, пекущегося об окружающих.
– И что он вам сказал?
– Он сообщил то, что говорил обо мне Людвиг, как он меня обзывал, и процитировал высказывания Милроя о том, как я получил место.
– И что же говорил Милрой?
Шахин поднял на него взгляд, потом устало опустил глаза и, словно приняв решение, ответил:
– Если вы читали то, что содержится в этой коробке…
Однако Айзенменгер хотел знать точку зрения Шахина, а не домыслы Милроя.
– В этом есть доля правды? – спросил он.
– Нет! – Сил у него не осталось, и он едва не плакал. – Мы с Адамом друзья и коллеги, – жалобным тоном продолжил он. – Близкие друзья, но не любовники. – Последние слова он выделил, вероятно намереваясь придать своему голосу оттенок презрительности, но вместо этого он прозвучал испуганно. Айзенменгер промолчал, и Шахин был вынужден продолжить свои оправдания: – Я понимаю, как это выглядит, но почему окружающие не могут допустить, что двух гетеросексуальных взрослых мужчин могут связывать просто дружеские чувства и общие интересы?
Айзенменгер облокотился на стол и указал на коробку.
– А это? – поинтересовался он.
– Ложь! – прошипел Шахин, поднимая коробку и бросая ее Айзенменгеру.
Тот, не говоря ни слова, поднялся. Подошел к коробке номер два и, вытащив из нее фотографию, передал Шахину.
Шахин долго молчал, бесстрастно уставившись на фотографию.
– Но я его не убивал, – наконец произнес он, не отрывая от нее глаз.
– Никто и не говорит, что это сделали вы, – сухо ответил Айзенменгер.
– Он называл нас ужасными словами. Жополизами, членососами… Он распространял о нас слухи. Ну и что с того, что у нас с Адамом интимные отношения? Я продолжаю утверждать, что мое назначение было основано исключительно на моих заслугах, – как и положено, был созван 1 консультативный совет, который принял это решение, и его стенограмма хранится в отделе кадров.
Однако Айзенменгер был достаточно опытен и циничен, чтобы знать, что стенограммы консультативных советов вызывают такой же интерес и настолько же соответствуют действительности, как реклама мази от геморроя.
– Значит, вы с профессором Пиринджером были в театре, когда убили Милроя?
– А какая разница? – огрызнулся Шахин, вновь занимая оборонительную позицию. – Все знают, кто убил Милроя.
– Правда?
На лице Шахина отразились смущение, подозрительность и страх, которые перетекали друг в друга.
– Пендред. Разве нет?
Айзенменгер откинулся на спинку кресла, не сводя глаз с Шахина.
– Возможно, но когда вы явились сюда в поисках собранного на вас Милроем компромата, я несколько удивился. Может, вы с Пиринджером начали излишне переживать из-за этих инсинуаций Милроя? А вдруг вы воспользовались возможностью избавиться от него в духе Потрошителя, а потом пришли сюда, чтобы уничтожить улики, позволяющие связать вас с убийством?
– Какая чушь! Признаю, я действительно зашел для того, чтобы посмотреть, нет ли у него каких-нибудь бумаг, но я даже не подозревал о существовании этих коробок. Я вообще не был уверен в том, что он хранил какие-то записи. Просто предположил, что с него станется.
И скорее всего, это было правдой, по крайней мере, Айзенменгер не мог доказать противоположного.
– Вы слышали, чтобы Милрой когда-нибудь говорил гадости об Алисон фон Герке или Треворе Людвиге? – чувствуя, что сдает позиции, устало поинтересовался Айзенменгер.
– Он считал Людвига некомпетентным.
Айзенменгер уже решил, что выведал у Шахина все, что мог, поэтому был несказанно удивлен, когда тот вдруг добавил:
– А Алисон фон Герке ненавидела его из чувства мести.
– Серьезно? Почему?
Похоже, Шахин не подозревал, что следующая его фраза произведет эффект разорвавшейся бомбы.
– Потому что двадцать лет назад она от него забеременела, а он ее бросил. Ей пришлось сделать аборт, и с тех пор она уже не могла иметь детей.
– Как Елена?
Вопрос был задан без малейшего намека на искренний интерес, и Айзенменгер, понимая, что Елене не хотелось бы, чтобы Беверли Уортон знала о том, что с ней происходит, отделался скупым ответом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Айзенменгер не знал, производился ли здесь обыск. У него промелькнула странная мысль: а не сюда ли только что заходила Виктория Бенс-Джонс? Он принюхался, но ощутил лишь запах старых книг и пыли.
С чего бы начать?
Он подошел к столу и сел в кресло, предпочтя взглянуть на все глазами Милроя, а не стороннего наблюдателя. С этой точки помещение по-прежнему казалось загроможденным, однако одна деталь тут же бросилась ему в глаза. Перед ним находилось четыре фотографии одной и той же красивой женщины. Она была молода, печальна и застенчива, возможно, ее предки были выходцами из Вест-Индии. Она смотрела в объектив широко раскрытыми, чуть ли не восхищенными глазами.
С обеих сторон стола располагались незапертные ящики, в которых хранились старые документы, и следующие сорок минут он провел, внимательно их изучая, однако это не привело ни к каким результатам. Айзенменгер получил исчерпывающее представление о внештатной деятельности Милроя (вполне удовлетворительной), его работе в региональной ревизионной комиссии (спорадической) и его отчетах о повышении личной квалификации (естественно, выдающихся), однако он так и не узнал, зачем кому-то потребовалось убивать двоих людей, чтобы закамуфлировать его убийство.
Айзенменгер остановился, собираясь с мыслями, и снова оглядел кабинет.
На верхней полке стояли коробки с картотеками. Надписи на них были сделаны неаккуратно: одни – черным маркером, другие – синей шариковой ручкой, одни выглядели вполне понятными, другие – загадочными. Он встал и взялся за трудоемкую задачу их просмотра, поочередно снимая коробку за коробкой.
Через сорок пять минут его скорбный труд был наконец вознагражден. На второй полке стояли коробки с названиями органов. Совершенно непропорционально пять из них были озаглавлены «Анус». В коробке «Анус 1» находились фотокопии отчетов о клинических ошибках, с каждой из которых так или иначе был связан Тревор Людвиг. За предыдущие два года им было допущено четыре такие ошибки, а в этом году уже шесть. Кроме этого, здесь же находились письмо к Джеффри Бенс-Джонсу и недатированный черновик обращения к Главному медицинскому совету.
Более того, здесь были письменные показания частного детектива с подробным описанием любовной интрижки между Людвигом и фон Герке с указанием мест, дат и времени встреч. Приводились также имена, адреса и номера телефонов их супругов.
Вполне веский мотив для убийства.
В коробке «Анус 2», на радость Айзенменгеру, была представлена жизнь Адама Пиринджера. Быстрый успех, достигнутый после работы в Институте патологии вооруженных сил Соединенных Штатов, и незаслуженное назначение на пост профессора патологии в Западной Королевской больнице. Айзенменгер был вынужден согласиться с Милроем, что это назначение было преждевременным, возможно, даже слишком преждевременным. Единственное достижение в исследовательской области было сделано под руководством патологов с мировым именем и не являлось доказательством выдающихся научных способностей. Только теперь Айзенменгер понял, как больно было Милрою обмануться в своих ожиданиях.
Однако чем больше он читал, тем более сдержанным оказывалось его сочувствие. Адам Пиринджер мог быть не самым лучшим профессором, но он не заслуживал столь унизительного описания, в котором основной акцент делался на его гомосексуальных наклонностях и связи с Амром Шахином.
То, что между ними существовали какие-то отношения, было представлено вполне доказательно – в папке Милроя даже присутствовали фотографии какого-то вечера при свечах, на котором они сидели, взявшись за руки, – однако в этом не было ничего предосудительного. Гомосексуальные отношения уже никого не волновали, хотя Шахин и Пиринджер явно не хотели афишировать свою связь. Поэтому Милрой мог воспользоваться ею лишь в том случае, если бы она привела к каким-либо последствиям.
Однако никаких указаний на это в бумагах не было.
Коробка «Анус 3» была посвящена жизни Амра Шахина, включая менее чем удовлетворительный отзыв о его академических успехах (он трижды проваливался на вступительных экзаменах в Королевскую коллегию патологоанатомов) и список его предыдущих любовников. Ничего нового из нее Айзенменгер не узнал.
В коробке «Анус 4» содержалось описание жизни и деяний Алисон фон Герке, также изобиловавшее свидетельствами о клинических ошибках (правда, не столь многочисленных, как у Людвига) и деталями ее противозаконной связи. Короче, очередная порция грязи на мельницу шантажа и не более того.
И самой поучительной была коробка «Анус 5», посвященная Виктории Бенс-Джонс. Окажись эти документы в чьих-либо других руках, они стали бы доказательством ее профессионализма, ибо в них не содержалось ни единого свидетельства о допущенных ею промахах, но в данном контексте они тоже почему-то намекали на неудовлетворительность выполнения ею своих служебных обязанностей.
Похоже, Милрой искал очернявшие ее обстоятельства, но так и не нашел их.
– Какого черта, что вы здесь делаете?!
Айзенменгер вздрогнул и чуть не выронил из рук коробку. Он резко обернулся и увидел, что в дверном проеме стоит разъяренный Амр Шахин. Кулаки у него были сжаты, и он едва не трясся от гнева.
– Просматриваю документы доктора Милроя, – невозмутимо ответил Айзенменгер.
– Да как вы смеете! – гневно воскликнул Шахин, входя в кабинет, и Айзенменгер поймал себя на мысли, что его негодование выглядит несколько комично.
Он закрыл папку и поставил ее на место.
– Я не знал, что вы являетесь поверенным в делах доктора Милроя.
– Я им не являюсь.
– Тогда что вы так нервничаете?
В течение нескольких секунд доктор Шахин молчал, будучи не в силах найти подходящий ответ, а затем вяло промямлил:
– Просто мне кажется, это не очень хорошо – рыться в его вещах, когда тело его еще не остыло.
Айзенменгер вернулся за стол Милроя и демонстративно опустился в его кресло.
– За вашей спиной толстая дверь, я вел себя довольно тихо, так позвольте узнать, с какой целью вы сюда зашли?
– Я… я… мне была нужна справка. И я думал, что смогу найти ее у доктора Милроя.
Айзенменгер улыбнулся.
– Попробуйте поискать в коробках, помеченных словом «Анус», – любезно предложил он. – Самые интересные справки у него находятся именно там.
Шахин бросил на него странный, чуть ли не испуганный взгляд и по совету Айзенменгера двинулся к коробкам.
– Особый интерес у вас вызовет коробка номер три, – заметил Айзенменгер.
Брошенный Шахином взгляд свидетельствовал о его все возраставшей тревоге. Он вытащил коробку и раскрыл ее. В течение нескольких минут в кабинете царила гробовая тишина, если не считать долетавших звуков уличного транспорта. Когда же Шахин поднял голову, лицо его было бледным и все его бахвальство как рукой сняло. Казалось, его вот-вот стошнит.
– Вы это читали? – спросил он.
Айзенменгер счел, что этот вопрос продиктован несбыточными ожиданиями, и не стал на него отвечать.
– Так же сильно он ненавидел и других своих коллег, – тихо промолвил он.
Шахин попытался выдавить из себя смешок, но ему это плохо удалось, и слуха Айзенменгера достиг звук, более напоминавший стон.
– Но меня он ненавидел больше всех. Он и Людвиг. – Он подошел к столу и сел. – Это началось сразу, как только я здесь появился. Стали отпускаться ехидные замечания по поводу моей квалификации и качества госпиталей, в которых я стажировался.
Айзенменгер пытался разобраться, что из этого является правдой, а что измышлениями, услужливо подтасованными памятью.
– Конечно, я не осознавал всей степени этой ненависти, пока Льюи не сказал мне. – И тут Шахину удалось рассмеяться.
«Льюи?» – удивился Айзенменгер. Тот не производил впечатления человека, пекущегося об окружающих.
– И что он вам сказал?
– Он сообщил то, что говорил обо мне Людвиг, как он меня обзывал, и процитировал высказывания Милроя о том, как я получил место.
– И что же говорил Милрой?
Шахин поднял на него взгляд, потом устало опустил глаза и, словно приняв решение, ответил:
– Если вы читали то, что содержится в этой коробке…
Однако Айзенменгер хотел знать точку зрения Шахина, а не домыслы Милроя.
– В этом есть доля правды? – спросил он.
– Нет! – Сил у него не осталось, и он едва не плакал. – Мы с Адамом друзья и коллеги, – жалобным тоном продолжил он. – Близкие друзья, но не любовники. – Последние слова он выделил, вероятно намереваясь придать своему голосу оттенок презрительности, но вместо этого он прозвучал испуганно. Айзенменгер промолчал, и Шахин был вынужден продолжить свои оправдания: – Я понимаю, как это выглядит, но почему окружающие не могут допустить, что двух гетеросексуальных взрослых мужчин могут связывать просто дружеские чувства и общие интересы?
Айзенменгер облокотился на стол и указал на коробку.
– А это? – поинтересовался он.
– Ложь! – прошипел Шахин, поднимая коробку и бросая ее Айзенменгеру.
Тот, не говоря ни слова, поднялся. Подошел к коробке номер два и, вытащив из нее фотографию, передал Шахину.
Шахин долго молчал, бесстрастно уставившись на фотографию.
– Но я его не убивал, – наконец произнес он, не отрывая от нее глаз.
– Никто и не говорит, что это сделали вы, – сухо ответил Айзенменгер.
– Он называл нас ужасными словами. Жополизами, членососами… Он распространял о нас слухи. Ну и что с того, что у нас с Адамом интимные отношения? Я продолжаю утверждать, что мое назначение было основано исключительно на моих заслугах, – как и положено, был созван 1 консультативный совет, который принял это решение, и его стенограмма хранится в отделе кадров.
Однако Айзенменгер был достаточно опытен и циничен, чтобы знать, что стенограммы консультативных советов вызывают такой же интерес и настолько же соответствуют действительности, как реклама мази от геморроя.
– Значит, вы с профессором Пиринджером были в театре, когда убили Милроя?
– А какая разница? – огрызнулся Шахин, вновь занимая оборонительную позицию. – Все знают, кто убил Милроя.
– Правда?
На лице Шахина отразились смущение, подозрительность и страх, которые перетекали друг в друга.
– Пендред. Разве нет?
Айзенменгер откинулся на спинку кресла, не сводя глаз с Шахина.
– Возможно, но когда вы явились сюда в поисках собранного на вас Милроем компромата, я несколько удивился. Может, вы с Пиринджером начали излишне переживать из-за этих инсинуаций Милроя? А вдруг вы воспользовались возможностью избавиться от него в духе Потрошителя, а потом пришли сюда, чтобы уничтожить улики, позволяющие связать вас с убийством?
– Какая чушь! Признаю, я действительно зашел для того, чтобы посмотреть, нет ли у него каких-нибудь бумаг, но я даже не подозревал о существовании этих коробок. Я вообще не был уверен в том, что он хранил какие-то записи. Просто предположил, что с него станется.
И скорее всего, это было правдой, по крайней мере, Айзенменгер не мог доказать противоположного.
– Вы слышали, чтобы Милрой когда-нибудь говорил гадости об Алисон фон Герке или Треворе Людвиге? – чувствуя, что сдает позиции, устало поинтересовался Айзенменгер.
– Он считал Людвига некомпетентным.
Айзенменгер уже решил, что выведал у Шахина все, что мог, поэтому был несказанно удивлен, когда тот вдруг добавил:
– А Алисон фон Герке ненавидела его из чувства мести.
– Серьезно? Почему?
Похоже, Шахин не подозревал, что следующая его фраза произведет эффект разорвавшейся бомбы.
– Потому что двадцать лет назад она от него забеременела, а он ее бросил. Ей пришлось сделать аборт, и с тех пор она уже не могла иметь детей.
– Как Елена?
Вопрос был задан без малейшего намека на искренний интерес, и Айзенменгер, понимая, что Елене не хотелось бы, чтобы Беверли Уортон знала о том, что с ней происходит, отделался скупым ответом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57