«Дешевка, – с симпатией подумала я об азиатском мальчике с тонко вырезанными ноздрями, – копеечный жиголо, пардон, альфонсик…»
– А две не дадите? – Гею откровенно хотелось понравиться мне, это было чисто женское кокетство.
– Две – это уже вымогательство, – конечно же, хочет вызвать ревность своего дружка, дешевый приемчик, Эрик никогда бы таким не воспользовался.
Но сигарету я все-таки дала, а когда азиат отошел от столика, все мои мысли были поглощены убитым молочным братцем, владельцем подержанного «Фольксвагена» и всех моих тайн. Как это он сказал тогда – «я выполняла деликатные поручения»? Я была девочка что надо, я могла выйти сухой из воды при любых обстоятельствах…
Решение, которое пришло, поначалу показалось мне безумием чистой воды. Но в этом безумии я увидела единственный выход, единственный свет в конце тоннеля. Не стоит ждать, пока первый же сержант из ближнего Подмосковья схватит тебя за руку и предъявит обвинение в бродяжничестве. Не стоит ждать, пока первый же человек из окружения Ильи схватит тебя за руку и пустит пулю в лоб.
Я расстегнула шубу и осторожно опустила руку в карман халата, успев загадать при этом: если я найду там то, что хочу найти, – у меня есть шанс выбраться и вспомнить о своем прошлом в более спокойной обстановке.
И среди клочков собственных волос, скатанных в шарики, среди двух засохших лепестков гвоздики из того давнего Настиного букета я нашла то, что искала, – смятую визитку капитана Лапицкого. Я вытащила ее, расправила и принялась изучать.
Она отразила сущность капитана – нахрапистость и дешевый шик. Отвратительная полиграфия, плохо пропечатанные буквы всего лишь двух слов – «Константин Лапицкий». Два телефона с одинаково начинающимися первыми цифрами – очевидно, служебные. И еще один, дописанный от руки телефон. Есть из чего выбирать.
Я допила кофе, еще раз улыбнулась аспиранту философского факультета, его ненадежному любовнику и вышла из кафе.
На оставшиеся деньги я купила несколько жетонов для таксофона. Первый звонок оказался неудачным – мне никто не ответил. По второму телефону вежливо поинтересовались, по какому вопросу я звоню, и, услышав жизнеутверждающее «по личному», так же жизнеутверждающе ответили: «У него сегодня выходной».
У него сегодня выходной. Очень мило. Оставался только один телефон, написанный от руки. Это мой единственный шанс. Февральскую ночь в Москве, без денег, без документов, в больничном халате и роскошной шубе, которую хочется снять каждому кому не лень, я не переживу.
Длинные гудки.
«Ну давай же, давай, не подведи, капитанишко-неудачник, за меня вполне могут дать звезду, и не одну», – умоляла я, прижимаясь разгоряченным лбом к телефонному диску.
Наконец трубку сняли. «Лапицкий на проводе». Боже мой, какое счастье, Лапицкий на проводе. У меня перехватило дыхание.
– Кто говорит?
Действительно, кто говорит, не могу же я представиться своим настоящим именем – Анна Александрова, он не имеет о нем ни малейшего понятия…
– Алло, вас не слышно, перезвоните. Сейчас он положит трубку…
– Это я, – наконец-то выдавила из себя я.
– Кто – я?
– Это та дамочка из клиники, ваша головная боль. На том конце трубки повисло гробовое молчание.
Я почти физически ощущала молчаливое напряжение капитана.
– Где вы? Куда вы пропали? – выдохнул он.
– Нам необходимо встретиться. Это конфиденциальный разговор. Важная информация. Только вы и я.
– Где ты? Где ты находишься, черт возьми?! – сорвался капитан.
– Только вы и я. Вы обещали помочь мне.
– Где ты?!
– Если вы придете не один…
– Я приеду один, – заорал он. – Где ты?
– Если вы приедете не один, я не сообщу вам того, что знаю. И вы ничего не сможете со мной поделать. Любая экспертиза подтвердит, что у меня действительно амнезия…
– Хорошо.
– Я у метро «Кузнецкий Мост».
– Жди меня там.
– Нет. Очень холодно. Я буду ждать вас в «Букинисте», направо за угол. Вы знаете этот магазин?
– Я еду. Никуда не уходи.
Взмокшая, как мышь, я повесила трубку. Первый шаг ты уже сделала, теперь остается только ждать.
…Он появился в «Букинисте» только через пятьдесят минут, когда я перелистала все собрание сочинений Хемингуэя и несколько раз проиграла в голове возможные варианты нашего предстоящего разговора. Куртка нараспашку, тот самый свитер, который я изгадила ночью в Бронницах, штаны из плотной шерсти, непокрытая голова, плохо выбритое лицо – ничего капитанского. Я видела, как он рыскал глазами по маленькому торговому зальчику, выискивая меня. Я закрыла «Прощай, оружие!» и приветливо помахала ему рукой. Странное веселье овладело мной, хотя ничего веселого в моем положении не было.
– Здравствуйте, Костя! Можно, я буду называть вас Костей?
Он уже был рядом со мной и придерживал меня за рукав шубы.
– Почему вы исчезли из клиники? Что с вами произошло? Вас же пол-Москвы ищет… Главному хирургу строгач грозит…
– Видно, плохо ищут. Другие нашли быстрее. – Откуда эта шуба?
– Это моя собственная шуба. Из прошлой жизни. Шикарная была жизнь, должна вам сказать.
Он тряхнул меня за плечи, не обращая внимания на то, что за нами зорко наблюдает пожилая продавщица.
– Вы наконец-то вспомнили?!
– Нет, – по его лицу пробежала гримаса разочарования, – я ничего не вспомнила о себе, но кое-что узнала о других. Думаю, это заинтересует вас.
Он так пристально посмотрел на меня, как будто видел впервые. Я тоже увидела себя его глазами: теперь я уже не была той безмозглой личинкой шелкопряда, готовой швырнуть в него банкой с гвоздиками и потерять сознание от жалости к себе.
– Вы изменились, – наконец сказал он.
– У меня было некоторое количество времени и хорошие учителя, – моя реплика, относящаяся вовсе не к нему (после аборта и двух убийств, которые произошли у меня на глазах, инцидент на даче в Бронницах казался невинной шуткой), почему-то заставила Лапицкого покраснеть и опустить глаза.
– Я не имела в виду вас и ваших людей, – ободрила я капитана. – У вас есть деньги?
Лапицкий непонимающе посмотрел на меня.
– Я хочу купить книгу.
– Вы поразительный человек.
– Я сама не подозревала, насколько я поразительный человек.
Взяв у капитана двадцать тысяч, я купила толстый том Диккенса, «Записки Пиквикского клуба», заранее зная, что никогда не открою ее. Мы вышли из магазина на улицу и остановились перед витриной.
– Где же шофер Виталик? – истеричная веселость продолжалась, и Лапицкий не мог объяснить ее природу. Он с мрачным недоумением смотрел на меня.
– Вы же сказали, что у нас конфиденциальный разговор.
– Простите. Что ж, поедем. Глупо мерзнуть на улице.
– Куда?
– В ваше управление я всегда успею. К вам, если жена не против.
– Не против. Я не женат.
– Тогда берите машину.
Лицо капитана жалко сморщилось: видимо, двадцатка, уплаченная за Диккенса, была последней.
– Придется на метро, – наконец глухо сказал он…В метро он все время придерживал меня за рукав, как будто боялся, что я исчезну так же внезапно, как и появилась. Но я не собиралась исчезать, сейчас капитан был моим единственным шансом на спасение. После того, что произошло утром, после той неожиданной власти над Витьком я была уверена, что он обязательно поможет мне.
Капитан жил рядом с метро «Семеновская». И пока мы доехали до нее, пока толкались в переходах на станции, забитых продавцами газет и нищими студентами консерватории с их извечной «Две Мария», решимость покинула меня. Капитан Лапицкий повел себя со мной как порядочная скотина, даже смерть друга его не оправдывает. Он хотел выбить любые признания любой ценой, и нет гарантии, что, выслушав все, что я ему расскажу, он не сдаст меня на руки алчной машине правосудия…
…Однокомнатная берлога на двенадцатом этаже выдала Лапицкого с головой – ничего особенного за всю свою жизнь этот сторожевой пес не заработал: книжный шкаф во всю стену, забитый в основном специальной литературой по криминалистике, спартански-узкая кровать, похожая на развороченное гнездо, пара старых кресел и журнальный столик в уныло-буржуазном стиле. На столике стояла фотография – два молодых человека, стоящих в обнимку, в снаряжении на фоне горнолыжного курорта: в одном из них я узнала самого Лапицкого, а в другом – Олега Марилова.
И никаких занавесок на окне.
Вся одежда капитана была свалена прямо на кресла, на батарее сушились носки, а над кроватью висели горнолыжные ботинки, по дизайну напоминающие хорошего качества гоночные болиды, супердорогая вещь. С противоположной стены на них с состраданием взирала плохая репродукция «Любительницы абсента» Пикассо…
Значит, ты достаточно образованна, Анна. Ты даже можешь выговорить слово «абсент»…
В комнате капитана царил первобытный хаос, и лишь в одном углу был образцовый порядок: там расположилась стойка для горных лыж и всего сопутствующего им снаряжения. Две пары лыж отличного качества, даже я могла судить об этом.
– Поговорим на кухне, – сразу же стушевался капитан и прикрыл дверь в комнату.
Он провел меня на кухню, еще хранящую следы внезапно прерванного обеда: недоеденная тарелка горохового супа и нарезанное аккуратными брусками розовое сало.
Раздеваться я не стала, хотя в квартире было жарко и по моему позвоночнику струился пот. Длинная соболья шуба подавляла капитана, в ней я выглядела совсем другим человеком. А больничный халат сразу же вернет Лапицкому мистическую власть над пациенткой, хвост этой власти тянется еще из клиники, и капитан наверняка не забыл, как он может в отчаянии стучать по полу…
– Слушаю вас, – сказал Лапицкий, неловко убирая со стола остатки обеда.
И тут я почувствовала, что не могу начать разговор.
– У вас есть водка, капитан?
– Вы вспомнили, что такое водка? – насмешливо спросил он.
– Я даже вспомнила, что мои любимые сигареты называются «Житан»… – Я вынула из кармана пачку и нервно закурила. – Вернее, мне сказали об этом.
– Кто?
– Тот, кто рассказал и обо всем остальном… Лапицкий не торопился с вопросами, он понял мое состояние. Из старенького холодильника «Юрюзань» была извлечена початая бутылка «Столичной» и тарелка с подсохшим сыром. Сало так и осталось лежать на столе.
– С закуской напряженка, – извинился капитан, разливая водку в две чистые рюмки.
– Черт с ней. – Я, не глядя, махнула водку и снова подставила рюмку. – Налейте еще.
– Наклюкаетесь, дамочка, что я с вами буду делать?
– Положите спать.
– Не положу.
– Будете устраивать пытки бессонницей? Вы ведь мастер-инквизитор.
– – У меня нет еще одной кровати. – Вторую рюмку капитан выпил вместе со мной, крякнул и потянулся за куском сала. – Выкладывайте, о чем хотели мне рассказать.
Водка оказала свое благотворное действие – нервное напряжение отпустило меня, и я немного успокоилась.
– Вам что-нибудь говорит имя Юлий Моисеевич Дамскер? – спросила я, в упор глядя на капитана. Лапицкий присвистнул и воззрился на меня.
– Допустим. Что дальше?
– Скажите мне, что вы знаете о нем?
– А вы? Вы имеете какое-то отношение к нему?
– Скажем, я знаю людей, которые имели отношение к нему. К его убийству. Ведь его убили, правда?
– Для пациентки закрытой клиники, страдающей амнезией, вы поразительно осведомлены. Да, его убили. В ноябре прошлого года. История была громкая, на всю Москву. Не одна голова полетела.
– Дело тухлое? Убийц, конечно, не нашли? – Я вынула сигарету из пачки и вопросительно посмотрела на капитана. Он чиркнул спичкой о коробок, спичка сломалась. То же самое произошло и со второй спичкой. Лишь на третий раз он справился и поднес спичку к моей сигарете.
Не нужно так волноваться, капитанишко-неудачник!..
– Тухловатое, – наконец сознался Лапицкий, внимательно наблюдая, как я выпускаю дым из ноздрей, – дрянь дело. Никаких концов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– А две не дадите? – Гею откровенно хотелось понравиться мне, это было чисто женское кокетство.
– Две – это уже вымогательство, – конечно же, хочет вызвать ревность своего дружка, дешевый приемчик, Эрик никогда бы таким не воспользовался.
Но сигарету я все-таки дала, а когда азиат отошел от столика, все мои мысли были поглощены убитым молочным братцем, владельцем подержанного «Фольксвагена» и всех моих тайн. Как это он сказал тогда – «я выполняла деликатные поручения»? Я была девочка что надо, я могла выйти сухой из воды при любых обстоятельствах…
Решение, которое пришло, поначалу показалось мне безумием чистой воды. Но в этом безумии я увидела единственный выход, единственный свет в конце тоннеля. Не стоит ждать, пока первый же сержант из ближнего Подмосковья схватит тебя за руку и предъявит обвинение в бродяжничестве. Не стоит ждать, пока первый же человек из окружения Ильи схватит тебя за руку и пустит пулю в лоб.
Я расстегнула шубу и осторожно опустила руку в карман халата, успев загадать при этом: если я найду там то, что хочу найти, – у меня есть шанс выбраться и вспомнить о своем прошлом в более спокойной обстановке.
И среди клочков собственных волос, скатанных в шарики, среди двух засохших лепестков гвоздики из того давнего Настиного букета я нашла то, что искала, – смятую визитку капитана Лапицкого. Я вытащила ее, расправила и принялась изучать.
Она отразила сущность капитана – нахрапистость и дешевый шик. Отвратительная полиграфия, плохо пропечатанные буквы всего лишь двух слов – «Константин Лапицкий». Два телефона с одинаково начинающимися первыми цифрами – очевидно, служебные. И еще один, дописанный от руки телефон. Есть из чего выбирать.
Я допила кофе, еще раз улыбнулась аспиранту философского факультета, его ненадежному любовнику и вышла из кафе.
На оставшиеся деньги я купила несколько жетонов для таксофона. Первый звонок оказался неудачным – мне никто не ответил. По второму телефону вежливо поинтересовались, по какому вопросу я звоню, и, услышав жизнеутверждающее «по личному», так же жизнеутверждающе ответили: «У него сегодня выходной».
У него сегодня выходной. Очень мило. Оставался только один телефон, написанный от руки. Это мой единственный шанс. Февральскую ночь в Москве, без денег, без документов, в больничном халате и роскошной шубе, которую хочется снять каждому кому не лень, я не переживу.
Длинные гудки.
«Ну давай же, давай, не подведи, капитанишко-неудачник, за меня вполне могут дать звезду, и не одну», – умоляла я, прижимаясь разгоряченным лбом к телефонному диску.
Наконец трубку сняли. «Лапицкий на проводе». Боже мой, какое счастье, Лапицкий на проводе. У меня перехватило дыхание.
– Кто говорит?
Действительно, кто говорит, не могу же я представиться своим настоящим именем – Анна Александрова, он не имеет о нем ни малейшего понятия…
– Алло, вас не слышно, перезвоните. Сейчас он положит трубку…
– Это я, – наконец-то выдавила из себя я.
– Кто – я?
– Это та дамочка из клиники, ваша головная боль. На том конце трубки повисло гробовое молчание.
Я почти физически ощущала молчаливое напряжение капитана.
– Где вы? Куда вы пропали? – выдохнул он.
– Нам необходимо встретиться. Это конфиденциальный разговор. Важная информация. Только вы и я.
– Где ты? Где ты находишься, черт возьми?! – сорвался капитан.
– Только вы и я. Вы обещали помочь мне.
– Где ты?!
– Если вы придете не один…
– Я приеду один, – заорал он. – Где ты?
– Если вы приедете не один, я не сообщу вам того, что знаю. И вы ничего не сможете со мной поделать. Любая экспертиза подтвердит, что у меня действительно амнезия…
– Хорошо.
– Я у метро «Кузнецкий Мост».
– Жди меня там.
– Нет. Очень холодно. Я буду ждать вас в «Букинисте», направо за угол. Вы знаете этот магазин?
– Я еду. Никуда не уходи.
Взмокшая, как мышь, я повесила трубку. Первый шаг ты уже сделала, теперь остается только ждать.
…Он появился в «Букинисте» только через пятьдесят минут, когда я перелистала все собрание сочинений Хемингуэя и несколько раз проиграла в голове возможные варианты нашего предстоящего разговора. Куртка нараспашку, тот самый свитер, который я изгадила ночью в Бронницах, штаны из плотной шерсти, непокрытая голова, плохо выбритое лицо – ничего капитанского. Я видела, как он рыскал глазами по маленькому торговому зальчику, выискивая меня. Я закрыла «Прощай, оружие!» и приветливо помахала ему рукой. Странное веселье овладело мной, хотя ничего веселого в моем положении не было.
– Здравствуйте, Костя! Можно, я буду называть вас Костей?
Он уже был рядом со мной и придерживал меня за рукав шубы.
– Почему вы исчезли из клиники? Что с вами произошло? Вас же пол-Москвы ищет… Главному хирургу строгач грозит…
– Видно, плохо ищут. Другие нашли быстрее. – Откуда эта шуба?
– Это моя собственная шуба. Из прошлой жизни. Шикарная была жизнь, должна вам сказать.
Он тряхнул меня за плечи, не обращая внимания на то, что за нами зорко наблюдает пожилая продавщица.
– Вы наконец-то вспомнили?!
– Нет, – по его лицу пробежала гримаса разочарования, – я ничего не вспомнила о себе, но кое-что узнала о других. Думаю, это заинтересует вас.
Он так пристально посмотрел на меня, как будто видел впервые. Я тоже увидела себя его глазами: теперь я уже не была той безмозглой личинкой шелкопряда, готовой швырнуть в него банкой с гвоздиками и потерять сознание от жалости к себе.
– Вы изменились, – наконец сказал он.
– У меня было некоторое количество времени и хорошие учителя, – моя реплика, относящаяся вовсе не к нему (после аборта и двух убийств, которые произошли у меня на глазах, инцидент на даче в Бронницах казался невинной шуткой), почему-то заставила Лапицкого покраснеть и опустить глаза.
– Я не имела в виду вас и ваших людей, – ободрила я капитана. – У вас есть деньги?
Лапицкий непонимающе посмотрел на меня.
– Я хочу купить книгу.
– Вы поразительный человек.
– Я сама не подозревала, насколько я поразительный человек.
Взяв у капитана двадцать тысяч, я купила толстый том Диккенса, «Записки Пиквикского клуба», заранее зная, что никогда не открою ее. Мы вышли из магазина на улицу и остановились перед витриной.
– Где же шофер Виталик? – истеричная веселость продолжалась, и Лапицкий не мог объяснить ее природу. Он с мрачным недоумением смотрел на меня.
– Вы же сказали, что у нас конфиденциальный разговор.
– Простите. Что ж, поедем. Глупо мерзнуть на улице.
– Куда?
– В ваше управление я всегда успею. К вам, если жена не против.
– Не против. Я не женат.
– Тогда берите машину.
Лицо капитана жалко сморщилось: видимо, двадцатка, уплаченная за Диккенса, была последней.
– Придется на метро, – наконец глухо сказал он…В метро он все время придерживал меня за рукав, как будто боялся, что я исчезну так же внезапно, как и появилась. Но я не собиралась исчезать, сейчас капитан был моим единственным шансом на спасение. После того, что произошло утром, после той неожиданной власти над Витьком я была уверена, что он обязательно поможет мне.
Капитан жил рядом с метро «Семеновская». И пока мы доехали до нее, пока толкались в переходах на станции, забитых продавцами газет и нищими студентами консерватории с их извечной «Две Мария», решимость покинула меня. Капитан Лапицкий повел себя со мной как порядочная скотина, даже смерть друга его не оправдывает. Он хотел выбить любые признания любой ценой, и нет гарантии, что, выслушав все, что я ему расскажу, он не сдаст меня на руки алчной машине правосудия…
…Однокомнатная берлога на двенадцатом этаже выдала Лапицкого с головой – ничего особенного за всю свою жизнь этот сторожевой пес не заработал: книжный шкаф во всю стену, забитый в основном специальной литературой по криминалистике, спартански-узкая кровать, похожая на развороченное гнездо, пара старых кресел и журнальный столик в уныло-буржуазном стиле. На столике стояла фотография – два молодых человека, стоящих в обнимку, в снаряжении на фоне горнолыжного курорта: в одном из них я узнала самого Лапицкого, а в другом – Олега Марилова.
И никаких занавесок на окне.
Вся одежда капитана была свалена прямо на кресла, на батарее сушились носки, а над кроватью висели горнолыжные ботинки, по дизайну напоминающие хорошего качества гоночные болиды, супердорогая вещь. С противоположной стены на них с состраданием взирала плохая репродукция «Любительницы абсента» Пикассо…
Значит, ты достаточно образованна, Анна. Ты даже можешь выговорить слово «абсент»…
В комнате капитана царил первобытный хаос, и лишь в одном углу был образцовый порядок: там расположилась стойка для горных лыж и всего сопутствующего им снаряжения. Две пары лыж отличного качества, даже я могла судить об этом.
– Поговорим на кухне, – сразу же стушевался капитан и прикрыл дверь в комнату.
Он провел меня на кухню, еще хранящую следы внезапно прерванного обеда: недоеденная тарелка горохового супа и нарезанное аккуратными брусками розовое сало.
Раздеваться я не стала, хотя в квартире было жарко и по моему позвоночнику струился пот. Длинная соболья шуба подавляла капитана, в ней я выглядела совсем другим человеком. А больничный халат сразу же вернет Лапицкому мистическую власть над пациенткой, хвост этой власти тянется еще из клиники, и капитан наверняка не забыл, как он может в отчаянии стучать по полу…
– Слушаю вас, – сказал Лапицкий, неловко убирая со стола остатки обеда.
И тут я почувствовала, что не могу начать разговор.
– У вас есть водка, капитан?
– Вы вспомнили, что такое водка? – насмешливо спросил он.
– Я даже вспомнила, что мои любимые сигареты называются «Житан»… – Я вынула из кармана пачку и нервно закурила. – Вернее, мне сказали об этом.
– Кто?
– Тот, кто рассказал и обо всем остальном… Лапицкий не торопился с вопросами, он понял мое состояние. Из старенького холодильника «Юрюзань» была извлечена початая бутылка «Столичной» и тарелка с подсохшим сыром. Сало так и осталось лежать на столе.
– С закуской напряженка, – извинился капитан, разливая водку в две чистые рюмки.
– Черт с ней. – Я, не глядя, махнула водку и снова подставила рюмку. – Налейте еще.
– Наклюкаетесь, дамочка, что я с вами буду делать?
– Положите спать.
– Не положу.
– Будете устраивать пытки бессонницей? Вы ведь мастер-инквизитор.
– – У меня нет еще одной кровати. – Вторую рюмку капитан выпил вместе со мной, крякнул и потянулся за куском сала. – Выкладывайте, о чем хотели мне рассказать.
Водка оказала свое благотворное действие – нервное напряжение отпустило меня, и я немного успокоилась.
– Вам что-нибудь говорит имя Юлий Моисеевич Дамскер? – спросила я, в упор глядя на капитана. Лапицкий присвистнул и воззрился на меня.
– Допустим. Что дальше?
– Скажите мне, что вы знаете о нем?
– А вы? Вы имеете какое-то отношение к нему?
– Скажем, я знаю людей, которые имели отношение к нему. К его убийству. Ведь его убили, правда?
– Для пациентки закрытой клиники, страдающей амнезией, вы поразительно осведомлены. Да, его убили. В ноябре прошлого года. История была громкая, на всю Москву. Не одна голова полетела.
– Дело тухлое? Убийц, конечно, не нашли? – Я вынула сигарету из пачки и вопросительно посмотрела на капитана. Он чиркнул спичкой о коробок, спичка сломалась. То же самое произошло и со второй спичкой. Лишь на третий раз он справился и поднес спичку к моей сигарете.
Не нужно так волноваться, капитанишко-неудачник!..
– Тухловатое, – наконец сознался Лапицкий, внимательно наблюдая, как я выпускаю дым из ноздрей, – дрянь дело. Никаких концов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66