Как будто уже готовится навсегда покинуть бесполезное тело.
– За что? – Я искренне удивляюсь.
– Тогда, в гараже. Я верю, что ты хотела мне помочь.
– Ты тоже прости меня. Теперь удивляется он:
– За что?
– Ну, не знаю… За то, что надежда была лишний раз обманута. Не стоило так поступать с ней. Я просто хотела что-то сделать для тебя. Ты веришь? – Боже мой, ну почему мне так важно, чтобы он поверил?.. Почему мне так важно, чтобы он поверил именно сейчас, когда наши жизни – и его и моя, – ничего не стоят?..
– Да. Я верю. Но теперь это не имеет никакого значения. У тебя есть курево?
Конечно же, у меня есть курево, Лапицкий из особого расположения ко мне исправно снабжает меня «Житаном», должно быть, этот маленький женский каприз гирей висит на финансах капитана.
Я выбиваю сигарету из пачки, протягиваю ее Олегу и предупредительно щелкаю зажигалкой, как какая-нибудь вышколенная официантка в навороченном кабаке. Нужно вживаться в сегодняшнюю роль на банкете, независимо ни от чего трезво думаю я. И все-таки говорю Олегу:
– Ты же вроде не куришь?
– Раньше не курил. Связки берег. Теперь все равно. Думаю, они больше мне не понадобятся, – он жадно и неумело затягивается.
– Все будет хорошо, – говорю я, только для того, чтобы что-то сказать.
– Конечно, – говорит он, только для того, чтобы что-то сказать, – я надеюсь на это, как последний дурак.
– Не в их интересах тебя подставлять.
– Они меня уже подставили. Скажи, ты будешь там для того, чтобы потом, когда все кончится, пристрелить меня? – Он тщательно подбирает слова, он хочет застать меня врасплох этим своим вопросом: стандартный психологизм всех псевдоэкзистенциальных пьес, в которых он принимал участие.
– Нет. Может быть, кто-то другой, – я тщательно подбираю слова, как раз в духе стандартного психологизма.
– Зря я отказывался от сигарет, – мужественно говорит он, глотая дым. – Отличная вещь, и в башке легко.
– Еще не поздно начать.
– Ты думаешь?
– Конечно.
– Это французские сигареты? – Он кивает на пачку с белым летящим силуэтом женщины на ярко-голубом фоне.
– Все говорят, что французские. «Житан Блондз».
– У меня есть шанс?
– Думаю, да.
– Ладно, черт с ним, давай поговорим о чем-нибудь… Я все равно не засну.
Я поощрительно молчу: почему бы не поговорить, в самом деле? Он садится в кресло – любимое кресло моего мучителя Лапицкого – и поджимает колени под подбородок, – такая поза призвана умилять стареющих актрис. Сейчас, когда в комнату проникает только свет одинокого фонаря, он кажется мне совсем юным, не сыгравшим ни одной роли мальчиком.
– У тебя есть кто-нибудь? – спрашивает он.
– В смысле?
– Кто-нибудь, кроме этой банды.
– У меня был… У меня был один человек, – я вспоминаю тело Эрика, лежащее в луже собственной крови в чужой квартире, – но его больше нет. Его убили.
– Потому ты здесь?
– Нет. Я здесь потому, что я убила.
– Это не страшно? Убивать, я имею в виду. Я пожимаю плечами. Если бы я помнила!
– Я знаю, что бы сказала Марго, если бы увидела меня тут. Если бы узнала, что я собираюсь сделать.
Марго – я уже слышала это имя. Марго, которая подарила Олегу «девятку». Марго, которая была голубой мечтой детства Лапицкого…
– Ну и что бы сказала твоя Марго?
– Не промахнись, Ассунта, – вот что бы она сказала. Я был с ней счастлив. Ты была с кем-нибудь счастлива?
– Не знаю.
– Она сделала меня тем, кто я есть… Она сделала меня актером. Лучше ее никого не было. Во всех, с кем я спал, я видел только ее. Я знал ее до мелочей: как она ходит, как она улыбается, как она беспрерывно курит и кладет все свои кольца в пепельницы, чтобы их легче было найти. Она обожает серебро. Она и меня пыталась приучить к нему. Она заказала мне перстень у очень известного ювелира: замечательная работа. Вот только я не люблю перстней. Я надевал его только тогда, когда приходил к ней… Я все время боялся потерять его.
– Очень трогательно. Вы расстались?
– Конечно. То есть мы просто перестали жить вместе. Я отдал ей перстень, и мы перестали жить вместе.
– Потому что она намного старше тебя?
– Она на двадцать пять лет старше меня, – с вызовом сказал Олег, – но это не имело никакого значения. Я прожил бы с ней всю жизнь, я бы даже вынимал ее серебро из пепельниц с окурками… Она просто не нашла во мне того, чего искала.
– Чего же?
– Человека, с которым можно перестать притворяться быть сильной. Я не потянул. Я ушел, когда больше всего любил ее… Зачем я тебе все это рассказываю?
– Не знаю. Просто хочешь рассказать, вот и все.
– Нет, – он с вызовом посмотрел на меня. – Нет, не потому… Просто я хочу, чтобы ты знала, что есть вещи, которые делают бессмысленным ваше гнусное ремесло. Только они останутся, и больше ничего. От того, что вы сделаете меня убийцей, и еще сто, двести, триста человек сделаете убийцами, ничего не изменится. Вы никому ничего не докажете. Вы подохнете, и я подохну вместе с вами, потому что согласился на ваши условия, а Марго все равно останется… Я не видел ее два месяца, а теперь думаю, что не увижу никогда.
Олег сжался в комок и закрыл лицо руками:
– Я ненавижу себя… Ненавижу – за то, что позволил вам себя сломать. За то, что больше всего мне хочется выжить. Любой ценой… Вот такая я продажная шкура. Марго бы никогда не позволила манипулировать собой. Она бы лучше умерла. Гордая, как Мария Стюарт… Ненавижу себя.
– Ну, успокойся. Послезавтра в Париже уже ничто не будет важным. Ты как-нибудь договоришься с собой. Все договариваются. Иди спать. – Выслушивать все это невозможно, еще несколько секунд, и я разрыдаюсь. – Дать тебе сигарет?
– Не нужно. Ты права. Все с собой договариваются. Прости, что побеспокоил. До завтра.
Он уходит, оставляя меня одну.
* * *
…Сидя в машине недалеко от дома «влиятельного человечишки» Валентина Константиновича Кожинова (именно так зовут потенциальную жертву), капитан дает нам последние инструкции.
– Олег, сейчас ты пересядешь в то такси, видишь? В нескольких десятках метров от нашей машины действительно стоит невинного вида «Волга» с уже позабытыми шашечками на крыше.
– Доедешь до места как белый человек. Там тебя уже ждут. Приглашение с тобой, актерами занимается администратор. Никаких проблем быть не должно, все это интеллектуальное кабаре – люди известные, засвеченные и орденоносные, так что охрана осматривать тебя не будет. Тем более что сам именинник изъявил желание видеть тебя в программе. Под тебя ему будет особенно приятно мясо с вертела жрать, – подпускает шпильку капитан, – цени. Дальше все делаешь как обычно. Реквизит в порядке, с ним никаких проблем быть не должно. В пушке три патрона, больше все равно не успеешь, выпустишь все, расстояние такое, что не промажешь. И не вздумай козлить, я тебя и там достану. Поменьше контактов с балеринками, у них там тоже вставной номер, что-то типа па-де-де для высокопоставленных членов. Ты понял?
– Да, – актер не смотрит ни на меня, ни на Лапицкого.
– И никаких импровизаций. Все четко по плану. Если облажаешься, начнешь хитрожопые комбинации строить, чтобы зад свой прикрыть и сухим из воды выйти, – я тебя из-под земли достану. Ты понял?
Олег брезгливо морщится, открывает дверцу и выскакивает из машины. Я вижу, как он садится в такси и машина плавно трогается с места. Капитан провожает ее равнодушным взглядом и поворачивается ко мне.
– Ну, девочка, ты готова?
Конечно, я готова. Я киваю, мне не хочется говорить с капитаном.
– Значица, так: до места доберешься на своих двоих, как честная безработная труженица. Здесь рядом. Тебя проводят.
– Кто?
– Серьезные люди. Думаю, тебя предупреждать не стоит: шаг влево, шаг вправо – расстрел. Шучу. Но мои ребята шутить не будут, учти. Зайдешь с тыла, там, где вся ваша братия официантская сшивается. К вам приставлена туша, зовут Герберт Рафаилович. Найдешь его, скажешь, что ты Лена Рябовичева, которая вместо Марины. Вопросов быть не должно. Включишься в обслугу, займешься непосредственно своим скорбным делом, за юнцом присматривай… Хотя нет, там будет кому присмотреть. Возле кухни есть подсобка, ты знаешь, такая же, как у нас в доме. Отделана кирпичом. Вынимаешь кирпич, слева, второй от двери, на уровне твоего плеча. Также, как…
– Я знаю, – весь прошлый день, в особняке Лапицкого, я доводила до автоматизма это движение: вынуть кирпич, слева, второй от двери, на уровне плеча.
– Я знаю, что ты знаешь. Повторяю на всякий случай. Там пушка. Дальше действуешь, как договаривались. Пушку в официантскую наколку, все это хозяйство маскируешь подносом. Потом занимаешь позицию, которую отрабатывали. Как только он сжирает предпоследний шоколадный пистолет, будь готова. Пушку тем же макаром на то же место. У выхода тебя будут ждать. Вопросы есть?
– У него действительно нет шанса? – тщательно подбирая слова, спросила я.
– У кого? У нашего человечишки?
– У Олега?
– Не хочу тебя огорчать, – капитан смотрел прямо перед собой, – но чем черт не шутит, шанс для баловней судьбы всегда есть…
* * *
…С Гербертом Рафаиловичем, толстым обходительным армянином, все прошло гладко: неизвестная мне Марина, видимо, дала мне самые лестные характеристики. Благодушный, почти опереточный армянин внимательно осмотрел меня, ущипнул за задницу и, кажется, остался доволен.
– Нэ знал, что у нашей Марины такая очаровательная подружка. Попрошу ее, чтобы болэла почаще. Вы как добирались сюда?
Действительно, как я добиралась сюда?
– Пешком, – брякнула я.
– Я вас отвезу домой, когда закончим мероприятие. Не возражаете?
– Буду признательна, – я нацепила на лицо самую сладострастную из своих улыбок, оказывается, и такие имелись в моем арсенале. И похоже, действовали безотказно. Герберт Рафаилович был сражен наповал.
Капитан не соврал – особняки действительно были близнецами. Я настолько не могла отделаться от мысли, что все время искала глазами не только Виталика, постоянного спутника моего затворничества, но и самого капитана Лапицкого. Впрочем, когда стали появляться гости, сам дом напрочь вылетел у меня из головы. Должно быть, я была не очень хорошей официанткой, во всяком случае, мне не хватало подобострастного изящества, чтобы разносить и расставлять по столам приборы.
Введенная в заблуждение россказнями капитана, я ожидала увидеть нечто вроде воровской сходки, своеобразной малины со всеми ее атрибутами, но просчиталась. Люди, собравшиеся на чествование, были удивительно респектабельны: смокинги, упругие, поддерживающие шеи воротнички рубашек, терпкие запахи дорогих одеколонов, сталкивающиеся в воздухе; обилие драгоценностей, от которого рябило в глазах, – этим грешили молодые спутницы респектабельной публики. В этих женщинах даже при желании нельзя было найти никакого изъяна – такими красивыми могут быть только любовницы, которым покупают квартиры в центре и обставляют их изысканной мебелью. Карманные девочки откровенно скучали в обществе своих спутников – те разговаривали только друг с другом, на ходу отвечая на звонки сотовых телефонов и решая, казалось бы, глобальные проблемы.
В униформе официантки я чувствовала себя невидимкой – никому не было до меня ровным счетом никакого дела. Лишь изредка самые юные из любовниц влиятельных людей, видимо, недавно купленные по очень высокой цене «мисс» всевозможных конкурсов, бросали на меня снисходительные и одновременно полные презрения взгляды. Девочки из маленьких райцентров какой-нибудь Брянской или Орловской области, выгодно продавшие высокую грудь, длинные ноги и глаза, которые еще совсем недавно не видели ничего, кроме бессмысленных драк поселкового хулиганья, были исполнены достоинства и скрытого торжества.
Среди гостей было несколько смутно знакомых лиц – их я видела в журналах с кроссвордами, которые Виталик разбрасывал где попало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– За что? – Я искренне удивляюсь.
– Тогда, в гараже. Я верю, что ты хотела мне помочь.
– Ты тоже прости меня. Теперь удивляется он:
– За что?
– Ну, не знаю… За то, что надежда была лишний раз обманута. Не стоило так поступать с ней. Я просто хотела что-то сделать для тебя. Ты веришь? – Боже мой, ну почему мне так важно, чтобы он поверил?.. Почему мне так важно, чтобы он поверил именно сейчас, когда наши жизни – и его и моя, – ничего не стоят?..
– Да. Я верю. Но теперь это не имеет никакого значения. У тебя есть курево?
Конечно же, у меня есть курево, Лапицкий из особого расположения ко мне исправно снабжает меня «Житаном», должно быть, этот маленький женский каприз гирей висит на финансах капитана.
Я выбиваю сигарету из пачки, протягиваю ее Олегу и предупредительно щелкаю зажигалкой, как какая-нибудь вышколенная официантка в навороченном кабаке. Нужно вживаться в сегодняшнюю роль на банкете, независимо ни от чего трезво думаю я. И все-таки говорю Олегу:
– Ты же вроде не куришь?
– Раньше не курил. Связки берег. Теперь все равно. Думаю, они больше мне не понадобятся, – он жадно и неумело затягивается.
– Все будет хорошо, – говорю я, только для того, чтобы что-то сказать.
– Конечно, – говорит он, только для того, чтобы что-то сказать, – я надеюсь на это, как последний дурак.
– Не в их интересах тебя подставлять.
– Они меня уже подставили. Скажи, ты будешь там для того, чтобы потом, когда все кончится, пристрелить меня? – Он тщательно подбирает слова, он хочет застать меня врасплох этим своим вопросом: стандартный психологизм всех псевдоэкзистенциальных пьес, в которых он принимал участие.
– Нет. Может быть, кто-то другой, – я тщательно подбираю слова, как раз в духе стандартного психологизма.
– Зря я отказывался от сигарет, – мужественно говорит он, глотая дым. – Отличная вещь, и в башке легко.
– Еще не поздно начать.
– Ты думаешь?
– Конечно.
– Это французские сигареты? – Он кивает на пачку с белым летящим силуэтом женщины на ярко-голубом фоне.
– Все говорят, что французские. «Житан Блондз».
– У меня есть шанс?
– Думаю, да.
– Ладно, черт с ним, давай поговорим о чем-нибудь… Я все равно не засну.
Я поощрительно молчу: почему бы не поговорить, в самом деле? Он садится в кресло – любимое кресло моего мучителя Лапицкого – и поджимает колени под подбородок, – такая поза призвана умилять стареющих актрис. Сейчас, когда в комнату проникает только свет одинокого фонаря, он кажется мне совсем юным, не сыгравшим ни одной роли мальчиком.
– У тебя есть кто-нибудь? – спрашивает он.
– В смысле?
– Кто-нибудь, кроме этой банды.
– У меня был… У меня был один человек, – я вспоминаю тело Эрика, лежащее в луже собственной крови в чужой квартире, – но его больше нет. Его убили.
– Потому ты здесь?
– Нет. Я здесь потому, что я убила.
– Это не страшно? Убивать, я имею в виду. Я пожимаю плечами. Если бы я помнила!
– Я знаю, что бы сказала Марго, если бы увидела меня тут. Если бы узнала, что я собираюсь сделать.
Марго – я уже слышала это имя. Марго, которая подарила Олегу «девятку». Марго, которая была голубой мечтой детства Лапицкого…
– Ну и что бы сказала твоя Марго?
– Не промахнись, Ассунта, – вот что бы она сказала. Я был с ней счастлив. Ты была с кем-нибудь счастлива?
– Не знаю.
– Она сделала меня тем, кто я есть… Она сделала меня актером. Лучше ее никого не было. Во всех, с кем я спал, я видел только ее. Я знал ее до мелочей: как она ходит, как она улыбается, как она беспрерывно курит и кладет все свои кольца в пепельницы, чтобы их легче было найти. Она обожает серебро. Она и меня пыталась приучить к нему. Она заказала мне перстень у очень известного ювелира: замечательная работа. Вот только я не люблю перстней. Я надевал его только тогда, когда приходил к ней… Я все время боялся потерять его.
– Очень трогательно. Вы расстались?
– Конечно. То есть мы просто перестали жить вместе. Я отдал ей перстень, и мы перестали жить вместе.
– Потому что она намного старше тебя?
– Она на двадцать пять лет старше меня, – с вызовом сказал Олег, – но это не имело никакого значения. Я прожил бы с ней всю жизнь, я бы даже вынимал ее серебро из пепельниц с окурками… Она просто не нашла во мне того, чего искала.
– Чего же?
– Человека, с которым можно перестать притворяться быть сильной. Я не потянул. Я ушел, когда больше всего любил ее… Зачем я тебе все это рассказываю?
– Не знаю. Просто хочешь рассказать, вот и все.
– Нет, – он с вызовом посмотрел на меня. – Нет, не потому… Просто я хочу, чтобы ты знала, что есть вещи, которые делают бессмысленным ваше гнусное ремесло. Только они останутся, и больше ничего. От того, что вы сделаете меня убийцей, и еще сто, двести, триста человек сделаете убийцами, ничего не изменится. Вы никому ничего не докажете. Вы подохнете, и я подохну вместе с вами, потому что согласился на ваши условия, а Марго все равно останется… Я не видел ее два месяца, а теперь думаю, что не увижу никогда.
Олег сжался в комок и закрыл лицо руками:
– Я ненавижу себя… Ненавижу – за то, что позволил вам себя сломать. За то, что больше всего мне хочется выжить. Любой ценой… Вот такая я продажная шкура. Марго бы никогда не позволила манипулировать собой. Она бы лучше умерла. Гордая, как Мария Стюарт… Ненавижу себя.
– Ну, успокойся. Послезавтра в Париже уже ничто не будет важным. Ты как-нибудь договоришься с собой. Все договариваются. Иди спать. – Выслушивать все это невозможно, еще несколько секунд, и я разрыдаюсь. – Дать тебе сигарет?
– Не нужно. Ты права. Все с собой договариваются. Прости, что побеспокоил. До завтра.
Он уходит, оставляя меня одну.
* * *
…Сидя в машине недалеко от дома «влиятельного человечишки» Валентина Константиновича Кожинова (именно так зовут потенциальную жертву), капитан дает нам последние инструкции.
– Олег, сейчас ты пересядешь в то такси, видишь? В нескольких десятках метров от нашей машины действительно стоит невинного вида «Волга» с уже позабытыми шашечками на крыше.
– Доедешь до места как белый человек. Там тебя уже ждут. Приглашение с тобой, актерами занимается администратор. Никаких проблем быть не должно, все это интеллектуальное кабаре – люди известные, засвеченные и орденоносные, так что охрана осматривать тебя не будет. Тем более что сам именинник изъявил желание видеть тебя в программе. Под тебя ему будет особенно приятно мясо с вертела жрать, – подпускает шпильку капитан, – цени. Дальше все делаешь как обычно. Реквизит в порядке, с ним никаких проблем быть не должно. В пушке три патрона, больше все равно не успеешь, выпустишь все, расстояние такое, что не промажешь. И не вздумай козлить, я тебя и там достану. Поменьше контактов с балеринками, у них там тоже вставной номер, что-то типа па-де-де для высокопоставленных членов. Ты понял?
– Да, – актер не смотрит ни на меня, ни на Лапицкого.
– И никаких импровизаций. Все четко по плану. Если облажаешься, начнешь хитрожопые комбинации строить, чтобы зад свой прикрыть и сухим из воды выйти, – я тебя из-под земли достану. Ты понял?
Олег брезгливо морщится, открывает дверцу и выскакивает из машины. Я вижу, как он садится в такси и машина плавно трогается с места. Капитан провожает ее равнодушным взглядом и поворачивается ко мне.
– Ну, девочка, ты готова?
Конечно, я готова. Я киваю, мне не хочется говорить с капитаном.
– Значица, так: до места доберешься на своих двоих, как честная безработная труженица. Здесь рядом. Тебя проводят.
– Кто?
– Серьезные люди. Думаю, тебя предупреждать не стоит: шаг влево, шаг вправо – расстрел. Шучу. Но мои ребята шутить не будут, учти. Зайдешь с тыла, там, где вся ваша братия официантская сшивается. К вам приставлена туша, зовут Герберт Рафаилович. Найдешь его, скажешь, что ты Лена Рябовичева, которая вместо Марины. Вопросов быть не должно. Включишься в обслугу, займешься непосредственно своим скорбным делом, за юнцом присматривай… Хотя нет, там будет кому присмотреть. Возле кухни есть подсобка, ты знаешь, такая же, как у нас в доме. Отделана кирпичом. Вынимаешь кирпич, слева, второй от двери, на уровне твоего плеча. Также, как…
– Я знаю, – весь прошлый день, в особняке Лапицкого, я доводила до автоматизма это движение: вынуть кирпич, слева, второй от двери, на уровне плеча.
– Я знаю, что ты знаешь. Повторяю на всякий случай. Там пушка. Дальше действуешь, как договаривались. Пушку в официантскую наколку, все это хозяйство маскируешь подносом. Потом занимаешь позицию, которую отрабатывали. Как только он сжирает предпоследний шоколадный пистолет, будь готова. Пушку тем же макаром на то же место. У выхода тебя будут ждать. Вопросы есть?
– У него действительно нет шанса? – тщательно подбирая слова, спросила я.
– У кого? У нашего человечишки?
– У Олега?
– Не хочу тебя огорчать, – капитан смотрел прямо перед собой, – но чем черт не шутит, шанс для баловней судьбы всегда есть…
* * *
…С Гербертом Рафаиловичем, толстым обходительным армянином, все прошло гладко: неизвестная мне Марина, видимо, дала мне самые лестные характеристики. Благодушный, почти опереточный армянин внимательно осмотрел меня, ущипнул за задницу и, кажется, остался доволен.
– Нэ знал, что у нашей Марины такая очаровательная подружка. Попрошу ее, чтобы болэла почаще. Вы как добирались сюда?
Действительно, как я добиралась сюда?
– Пешком, – брякнула я.
– Я вас отвезу домой, когда закончим мероприятие. Не возражаете?
– Буду признательна, – я нацепила на лицо самую сладострастную из своих улыбок, оказывается, и такие имелись в моем арсенале. И похоже, действовали безотказно. Герберт Рафаилович был сражен наповал.
Капитан не соврал – особняки действительно были близнецами. Я настолько не могла отделаться от мысли, что все время искала глазами не только Виталика, постоянного спутника моего затворничества, но и самого капитана Лапицкого. Впрочем, когда стали появляться гости, сам дом напрочь вылетел у меня из головы. Должно быть, я была не очень хорошей официанткой, во всяком случае, мне не хватало подобострастного изящества, чтобы разносить и расставлять по столам приборы.
Введенная в заблуждение россказнями капитана, я ожидала увидеть нечто вроде воровской сходки, своеобразной малины со всеми ее атрибутами, но просчиталась. Люди, собравшиеся на чествование, были удивительно респектабельны: смокинги, упругие, поддерживающие шеи воротнички рубашек, терпкие запахи дорогих одеколонов, сталкивающиеся в воздухе; обилие драгоценностей, от которого рябило в глазах, – этим грешили молодые спутницы респектабельной публики. В этих женщинах даже при желании нельзя было найти никакого изъяна – такими красивыми могут быть только любовницы, которым покупают квартиры в центре и обставляют их изысканной мебелью. Карманные девочки откровенно скучали в обществе своих спутников – те разговаривали только друг с другом, на ходу отвечая на звонки сотовых телефонов и решая, казалось бы, глобальные проблемы.
В униформе официантки я чувствовала себя невидимкой – никому не было до меня ровным счетом никакого дела. Лишь изредка самые юные из любовниц влиятельных людей, видимо, недавно купленные по очень высокой цене «мисс» всевозможных конкурсов, бросали на меня снисходительные и одновременно полные презрения взгляды. Девочки из маленьких райцентров какой-нибудь Брянской или Орловской области, выгодно продавшие высокую грудь, длинные ноги и глаза, которые еще совсем недавно не видели ничего, кроме бессмысленных драк поселкового хулиганья, были исполнены достоинства и скрытого торжества.
Среди гостей было несколько смутно знакомых лиц – их я видела в журналах с кроссвордами, которые Виталик разбрасывал где попало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66