Но в чистейшей форме такое влияние может заключаться просто в тихом совете, полученном в избирательном органе от неоспоримых опыта, честности и мудрости. Это называется «тихое слово».
Совет Линкольна, отрицая свое существование и оставаясь незаметным благодаря своей малочисленности, являлся самостоятельной группой, занимавшейся размышлениями над текущими проблемами, оценками, обсуждением этих проблем и вынесением окончательного – с общего согласия – решения. Основанный на достоинствах своих членов и их возможности иметь доступ к самой верхушке избирательного органа, совет, вероятно, имел более реальное влияние, чем любые другие НПО или все они, вместе взятые.
По характеру он был англо-американским и возник на основе глубокого чувства партнерства в трудные времена еще в первую мировую войну, хотя как совет он организовался в начале восьмидесятых, за обедом в клубе для избранных в Вашингтоне, сразу же после Фолклендской войны.
В совет принимали по приглашению, и число его членов ограничивалось только теми, кто, по мнению других участников, обладал определенными качествами. К последним относились большой опыт, безукоризненная честность, проницательность, полная ответственность за свои поступки и доказанный на деле патриотизм.
Кроме того, те, кто занимал государственные должности, должны были уйти в отставку, чтобы исключить всякую предвзятость, в то время как в частном секторе они могли оставаться во главе своих корпораций. Не все члены обладали личным богатством, но по крайней мере двое из частного сектора оценивались в миллиард долларов.
Частный сектор включал в себя опыт в торговле, промышленности, банковском деле, финансах и науке, а в общественный сектор входили управление государственными делами, дипломатия и государственная служба.
Летом 1999 года на совет собрались шестеро англичан, включая одну женщину, и тридцать четыре американца, включая пять женщин.
По характеру мировых проблем, которые они, как предполагалось, вынесут на общее обсуждение, это были люди среднего возраста и несколько старше. Мало кто имел за плечами опыт менее чем шестидесятилетней жизни, а самому старшему, очень крепкому старику, исполнился восемьдесят один год.
Цель образования совета следовало искать в словах Линкольна, что «народное правительство, состоящее из народа, правящее ради народа, не должно исчезнуть с лица земли». Он собирался в тщательно скрываемых местах один раз в год, о чем договаривались по телефону, ведя невинно звучащие разговоры. В каждом случае хозяином оказывался один из богатых членов, и никто никогда не уклонялся от этой чести. Члены совета оплачивали проезд до места встречи, после чего становились гостями хозяина.
На северо-западе штата Вайоминг протянулась долина, известная как Нора Джексона, названная так в честь первого траппера, имевшего мужество перезимовать в ней. Ограниченная с запада высокими Тетонами, а с востока грядой Грос-Вентре, долина на севере граничит с Йеллоустонским парком. К югу горы сходятся, и река Снейк прорывается белой струей между ними в каньон.
К северу от маленького горнолыжного городка Джексон проходит шоссе номер 191 – мимо аэропорта к Моран-Джанкшн, а затем далее, к Иеллоустонскому национальному парку. Сразу за аэропортом, у деревушки Мус, от него ответвляется дорога, по которой туристы попадают к озеру Дженни.
К западу от этого шоссе, у самого подножия Тетонских гор, есть два озера: озеро Брэдди, в которое вода поступает из каньона Гарнет, и озеро Таггарт, питаемое каньоном Аваланш. К этим озерам можно добраться только пешком. На участке между озерами, на узкой полосе, примыкающей к отвесной стене Южного Тетона, финансист из Вашингтона по имени Сол Натансон разбил ранчо для отдыха площадью в сотню акров.
Его расположение гарантировало полное уединение владельцу и его гостям. Ранчо протянулось между двумя озерами, позади – сплошная каменная стена. Спереди тропа, по которой ходили люди, пролегала ниже уровня ранчо, расположенного на возвышенном плато.
Седьмого сентября, согласно договоренности, первые гости прибыли в Денвер, где их встретили на личном самолете «Грамман» Натансона и переправили через горы в аэропорт Джексона. Вдалеке от аэровокзала они пересели на вертолет хозяина и через пять минут оказались на ранчо. Британский контингент прошел через иммиграционную службу на Восточном побережье, и поэтому они могли миновать авиатерминал и пересесть на вертолет вдалеке от посторонних глаз.
На ранчо имелось двадцать домиков с двумя спальнями и общей гостиной в каждом. Поскольку погода стояла теплая и солнечная и прохладно становилось лишь после захода солнца, многие гости охотно сидели на верандах перед домиками.
Еда, весьма изысканная, подавалась в единственном большом коттедже в центре комплекса. После еды со столов все убиралось, и их расставляли по-другому для проведения конференций.
Обслуживающий персонал работал только на Натансона, был не болтлив, его привозили специально на время конференции. Для полной безопасности частные охранники, выдавая себя за туристов в палатках, охраняли нижние склоны от заблудившихся следопытов.
Конференция совета Линкольна 1999 года длилась пять дней, и, когда она окончилась, никто не узнал, что сюда приезжали гости, пробыли какое-то время и уехали.
В первый день сэр Найджел Ирвин распаковал свои вещи, принял душ, переоделся в легкие брюки и твидовую рубашку и вышел посидеть на деревянную веранду перед домиком, который отделил с бывшим госсекретарем США.
С этого места он мог видеть других гостей, вышедших размять ноги. Среди елей, берез и сосен вились тропинки для приятных прогулок, а к каждому озеру спускалась дорожка.
Он заметил бывшего британского министра иностранных дел и бывшего генерального секретаря НАТО лорда Каррингтона, прогуливающегося с банкиром Чарльзом Прайсом – одним из самых популярных и удачливых американских послов, когда-либо аккредитованных при Сент-Джеймсском дворе. Ирвин был шефом СИС, когда Питер Каррингтон трудился в министерстве иностранных дел, и. следовательно, являлся его боссом. Прайс, ростом шесть футов четыре дюйма, возвышался над британским пэром. Чуть дальше их хозяин Сол Натансон сидел на солнышке на скамье с американским банкиром, специалистом по капиталовложениям, и бывшим генеральным прокурором Эллиотом Ричардсоном.
В стороне лорд Армстронг, секретарь кабинета министров и глава Хоум сивил сервис, стучал в дверь домика, в котором все еще распаковывала чемоданы леди Тэтчер.
Еще один вертолет прострекотал к посадочной площадке, чтобы высадить бывшего президента Джорджа Буша, которого встречал бывший госсекретарь Генри Киссинджер. На один из столиков около центрального коттеджа официанты в униформе поставили чайник перед другим бывшим послом, англичанином сэром Николасом Гендерсоном, который сидел и пил чай с лондонским финансистом и банкиром сэром Эвелином Ротшильдом.
Найджел Ирвин взглянул на программу пятидневной конференции. Сегодня вечером – отдых. На следующий день члены совета разобьются, как обычно, на три комитета – геополитический, стратегический и экономический. Они будут работать раздельно два дня. Третий будет посвящен слушанию результатов их размышлений и дискуссий. День четвертый отводится для пленарного заседания. Ирвину предоставили по его просьбе час в конце этого дня. Последний день предназначался для дальнейших действий и рекомендаций.
В густых лесах на склоне Тетона одинокий олень, чувствуя приближение брачной поры, звучно призывал подругу. Над рекой Снейк на крыльях с белыми перьями парила скопа, мяукающими криками выражая возмущение вторжением лысого орла на ее рыболовную территорию. Идиллическое место, подумал старый шпион, омраченное только черным злом, которое он привез в документах, пришедших к нему из России.

Вена, июнь 1990 года
В декабре предыдущего года работа Эймса в группе внешних операций советского отдела подошла к концу. Он снова оказался незанятым и еще дальше от файлов 301. Затем он получил свою третью со времени возвращения из Рима должность начальника сектора по чешским операциям. Но она не давала права на доступ к кодам, открывающим самую засекреченную часть файлов 301 с описанием агентов ЦРУ, работающих внутри советского блока.
Эймс пожаловался Малгрю. Это неразумно, убеждал он. Он уже однажды возглавлял всю контрразведку в этой самой секции. Более того, ему необходимо перепроверить агентов ЦРУ, русских по национальности, направленных на работу в Чехословакию. Малгрю обещал помочь, если это ему удастся. Наконец в мае Малгрю предоставил своему другу код доступа. С этого момента, сидя за столом в своем чешском секторе, Эймс мог просматривать файлы, пока не натолкнулся на директорию «Монк – агенты».
В июне 1990 года Эймс полетел в Вену для очередной встречи со споим давним куратором Владом – полковником Владимиром Мечулаевым. Со времени возвращения Эймса в Вашингтон считалось, что из-за слежки ФБР для него небезопасно встречаться с советскими дипломатами на родине. Поэтому выбрали Вену.
Он оставался трезвым некоторое время, достаточное для того, чтобы получить огромную сумму наличными и вызвать восхищение Мечулаева. Он принес сведения о трех агентах.
Один служил в армии, полковник, вероятно, из ГРУ, в данное время работает в Москве в Министерстве обороны, но завербован на Ближнем Востоке в конце 1985 года. Другой был ученым, который жил в засекреченном закрытом городе, но завербован в Калифорнии. Третьим оказался полковник КГБ, завербованный внутри советского блока, но не в СССР, говоривший по-испански.
Через три дня в здании Первого главного управления в Ясенево была объявлена охота.
"Разве вы не слышите ее голос в ночном ветерке, мои братья и сестры? Разве вы не слышите, как она зовет вас? Как вы, ее дети, можете не слышать голоса нашей любимой матери России?
Я слышу ее, друзья мои. Я слышу в лесах, как она вздыхает, я слышу в снегах ее рыдания. Почему вы так поступаете со мной, спрашивает она. Разве мало предавали меня? Разве я недостаточно истекала кровью ради вас? Разве я недостаточно страдала, чтобы вы сотворили со мной такое?
Почему вы продаете меня, как уличную девку, в руки иностранцев и чужаков, которые терзают мое страдающее тело, словно черные вороны?…"
Экран, установленный в зале большого коттеджа, был самым большим из всех найденных. У задней стены зала стоял проектор.
Сорок пар глаз не отрываясь смотрели на изображение человека, обращавшегося к массовому митингу в Тучкове в начале этого лета. Выразительно, то поднимаясь, то понижаясь, звучал по-русски голос оратора, а записанный на звуковой дорожке перевод в противоположность ему был приглушен.
«Да, братья, да, сестры, мы можем услышать ее. Люди в Москве, в своих шубах и со своей верой, не могут слышать ее. Иностранцы и преступный сброд, пирующие на ее теле, не слышат ее. Но мы слышим, как наша мать зовет нас в своих страданиях. потому что мы – люди великой страны».
Молодой режиссер Литвинов выполнил свою работу блестяще. В фильм были вставлены трогательные кадры: молодая светловолосая мать, прижимающая ребенка к груди, с обожанием поднявшая глаза к подиуму; невероятно красивый солдат с бегущими по щекам слезами; морщинистый крестьянин с серпом – годы тяжелого труда отпечатались на его лице.
Никто не мог знать, что вставленные кадры снимались отдельно с участием актеров. Но толпа не была поддельной: съемка с высоты запечатлела на пленке тысяч десять сторонников, ряд за рядом; по бокам стояли одетые в форму молодые боевики-черногвардейцы, дирижирующие приветственными и прочими криками толпы.
Игорь Комаров перешел от громкого рыка почти к шепоту, но микрофоны уловили его и голос разнесли по стадиону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80