– Это небезопасно. Идите на обычное место и ждите меня там.
– Я должен вернуться. Меня хватятся.
– Слушайте, идиот, позвоните в резиденцию и скажите, что заболели. Скажите, что пошли в аптеку за лекарством. Но будьте на месте и ждите.
Он бросил трубку, но тут же поднял ее снова и приказал своему заместителю, бывшему майору из управления пограничных войск КГБ, немедленно явиться к нему в кабинет.
– Возьмите с собой десять человек, самых лучших, в гражданской одежде, и три машины. – Он положил перед заместителем фотографию сэра Найджела Ирвина. – Вот он. Вероятно, его сопровождает человек – моложе его, черноволосый, крепкий на вид. Они в «Национале». Мне нужны двое в холле, чтобы держать под наблюдением лифты, стол администратора и двери, двое – в кафе на нижнем этаже, двое – на улице, четверо – в двух машинах. Если он появится, проследите, когда он войдет, и сообщите мне. Если он там, я не хочу, чтобы он ушел незаметно. Я должен знать.
– Если он уедет на машине?
– Следуйте за ним, пока не станет ясно, что он едет в аэропорт. Тогда организуйте автокатастрофу. Он не должен доехать до аэропорта.
– Есть, полковник.
Когда заместитель ушел, чтобы проинструктировать свою команду, Гришин позвонил другому специалисту, состоявшему у него на службе, – бывшему вору, специализировавшемуся на отелях; считалось, что он может открыть любую дверь в Москве.
– Возьми свой набор инструментов, отправляйся в гостиницу «Интурист», садись в холле и держи телефон включенным. Ты должен открыть дверь номера, мне это нужно сегодня вечером, время пока не знаю. Позвоню, когда ты потребуешься.
Гостиница «Интурист» расположена в ста метрах от «Националя», за углом на Тверской улице.
Спустя полчаса полковник Гришин появился в церкви Всех Святых на Кулишках. Обеспокоенный отец Максим, покрытый потом, ожидал его.
– Когда он приезжал?
– Без предупреждения, около четырех часов. Но его святейшество, должно быть, ожидал его. Мне велели сразу же ею проводить. С переводчиком.
– Сколько времени они пробыли вместе?
– Около часа. Я принес им самовар, но они молчали, пока я был в комнате.
– Слушали за дверью?
– Я пытался, полковник. Это непросто. Там делали уборку те две монахини. И еще архидьякон, личный секретарь ею святейшества.
– Что вы слышали?
– Немного. Они говорили о каком-то принце. Англичанин предлагал патриарху иностранного принца для какой-то цели. Я слышал только обрывки фраз – «кровь Романовых» и «в высшей степени подходит». Старик говорил тихо, но это не имело значения, я не понимаю по-английски. К счастью, голос переводчика звучал громче. Большей частью говорил англичанин; его святейшество в основном слушал. Один раз я увидел, как он рассматривает какой-то план. Потом мне пришлось как-то оправдать свое присутствие поблизости. Я постучал и вошел, спрашивая, не надо ли подогреть самовар. Они в это время молчали, потому что его святейшество писал письмо. Он сказал мне «нет» и махнул рукой, чтобы я вышел.
Гришин задумался. Слово «принц» имело для него четкий смысл, не то что для отца Максима.
– Что-нибудь еще?
– Да, последнее. Когда они уходили, дверь приоткрылась. Я был снаружи, с их пальто. Я услышал, как патриарх сказал: «Я поговорю с исполняющим обязанности президента в первый же удобный момент». Это было отчетливо слышно, единственное целое предложение.
Полковник Гришин посмотрел на отца Максима и улыбнулся.
– Боюсь, что патриарх вступает в заговор в пользу иностранных интересов против нашего будущего президента. Очень печально, очень прискорбно, потому что ничего из этого не получится. Я уверен, у его святейшества добрые намерения, но он делает глупости. После выборов всю эту чепуху можно будет забыть. Но вы, мой друг, не будете забыты. Работая в свое время в КГБ, я научился распознавать разницу между предателем и патриотом. Предатели при определенных обстоятельствах могут быть прощены. Его святейшество, например. Но истинный патриот всегда получит награду.
– Благодарю вас, полковник.
– У вас бывает свободное время?
– Один вечер в неделю.
– После выборов вы должны прийти и пообедать в одном из наших лагерей молодых боевиков. Они неотесанные грубияны, но сердца у них добрые. И конечно, чрезвычайно крепкие. Всем от пятнадцати до девятнадцати. Лучших из них мы берем в «черную гвардию».
– Это было бы очень… приятно.
– И конечно, после выборов я предложу президенту Комарову, чтобы гвардия и боевики имели почтенного капеллана. Безусловно, для этого будет необходимо стать епископом.
– Вы очень добры, полковник.
– Вы узнаете, что я могу быть добрым, отец Максим. А теперь возвращайтесь в резиденцию. Держите меня в курсе.
Когда информатор ушел, Гришин приказал водителю везти его к «Националю». Пришло время, думал он, когда назойливый англичанин и его американский возмутитель спокойствия узнают кое-что о современной Москве.
Глава 17
Полковник Гришин приказал проехать метров сто по Охотному ряду, образующему северо-западную сторону Манежной площади, где находится «Националь», и остановить машину.
Из машины он увидел два автомобиля своих наблюдателей, припаркованные у торговой галереи напротив отеля.
– Подожди здесь, – сказал он водителю и вышел из машины. На улице в семь часов вечера было почти двадцать градусов ниже нуля. Несколько съежившихся фигур брели по тротуару.
Он перешел улицу и постучал по стеклу машины со стороны водителя. Стекло, опускавшееся автоматически, скрипнуло на морозе.
– Слушаю, полковник.
– Где он?
– Должно быть, внутри, если он пришел до нашего приезда. Никто даже слегка напоминающий его не выходил.
– Позвони господину Кузнецову. Скажи: он нужен мне здесь.
Начальник отдела пропаганды появился через двадцать минут.
– Надо, чтобы ты изобразил американского туриста еще раз, – сказал Гришин. Он вытащил из кармана фотографию и показал Кузнецову. – Вот человек, которого я ищу, – сказал он. – Попробуй фамилии Трабшо или Ирвин.
Кузнецов вернулся через десять минут.
– Он там, под фамилией Ирвин. В своей комнате.
– Номер?
– Два пять два. Это все?
– Все, что мне нужно.
Гришин вернулся в свою машину и по мобильному телефону позвонил профессиональному вору, сидевшему в холле гостиницы «Интурист» за углом.
– Ты готов?
– Да, полковник.
– Оставайся наготове. Когда я дам команду, надо будет обыскать комнату два пять два. Один из моих людей в холле. Он пойдет с тобой.
– Понял.
В семь часов один из двух людей Гришина оставил свой наблюдательный пост в холле и вышел на улицу. Он кивнул своим коллегам на противоположной стороне, находившимся в ближайшей к нему машине, и ушел. Через пару минут показались две фигуры в тяжелых зимних пальто и меховых шапках. Гришин разглядел седые пряди, выбившиеся у одного из-под шапки. Мужчины повернули налево и пошли в направлении Большого театра.
Гришин позвонил вору:
– Он вышел из отеля. Комната пуста.
Одна из машин Гришина медленно поползла за идущими. Еще двое наблюдателей, которые сидели в кафе нижнего этажа «Националя», вышли на улицу и пошли за англичанами. Четверо наблюдателей шли по улице, другая четверка сидела в двух машинах. Водитель Гришина спросил:
– Мы возьмем их, полковник?
– Нет, я хочу посмотреть, куда они пойдут.
Не исключено, что Ирвин встретится с американцем, Монком. Если это произойдет, Гришин возьмет их всех.
Двое англичан дошли до угла Тверской, подождали зеленого света и перешли улицу. Тут же из-за угла Тверской появился вор.
Это был человек с большим опытом. Он всегда старался выглядеть как иностранный менеджер – почти единственная категория людей, которые теперь могли позволить себе останавливаться в лучших отелях Москвы. Его пальто и костюм, сшитые в Лондоне, были украдены, а его самоуверенная, свободная манера могла обмануть любого служащего отеля.
Гришин наблюдал, как он толкнул вращающуюся дверь отеля и исчез внутри. Найджел Ирвин, как с радостью заметил полковник, не взял атташе-кейс с собой. Если он у Ирвина был, значит, он остался в номере.
– Поехали, – велел Гришин водителю. Машина медленно отъехала от тротуара и притормозила в сотне метров от идущих мужчин.
– Вы знаете, что за нами следят? – небрежно спросил Винсент.
– Двое идут впереди, двое сзади, на противоположной стороне медленно движется машина, – сказал сэр Найджел.
– Впечатляет, сэр.
– Дорогой мой мальчик, может быть, я стар и сед, но, надеюсь. я еще могу разглядеть «хвост», когда он такой большой и неуклюжий.
Обладая огромной властью, сотрудники бывшего Второго главного управления редко давали себе труд придерживаться правил конспирации, чтобы оставаться незаметными на улицах Москвы. В отличие от ФБР в Вашингтоне или МИ5 в Лондоне умение вести слежку никогда не являлось отличительной особенностью КГБ.
Пройдя мимо ярко освещенного великолепия Большою театра, а затем Малого, англичане подошли к узкой боковой улочке – Театральному проезду. На углу перед поворотом туда был подъезд, где закутанный в тряпье человек пытался устроиться на ночлег, невзирая на жгучий мороз. Сэр Найджел остановился.
Черногвардейцы впереди и позади него попытались притвориться, будто рассматривают пустые витрины.
В подъезде, тускло освещенном уличным фонарем, тряпичный сверток зашевелился и посмотрел вверх. Он был не пьян, но стар; усталое лицо, прикрытое шерстяным шарфом, худое, изборожденное морщинами от многих лет труда и лишений. На потертом пальто виднелось много выцветших орденских планок. Глубоко запавшие измученные глаза смотрели на иностранца.
Найджел Ирвин, когда работал в Москве, находил время для изучения российских медалей. Среди грязных ленточек была одна, которую он узнал.
– Сталинград? – тихо спросил он по-русски. – Вы были в Сталинграде?
Голова старика, обмотанная шерстяным шарфом, медленно покачнулась.
– Сталинград, – прохрипел старик.
Ему, должно быть, не было и двадцати, когда в моренную зиму 1942 года он сражался за каждый кирпич и подвал города на Волге, против Шестой армии фон Паулюса.
Сэр Найджел опустил руку в карман брюк и достал банкноту. Пятьдесят миллионов рублей, приблизительно тридцать долларов США.
– Еда, – сказал он. – Горячий суп. Глоток водки. За Сталинград. – Он распрямился и пошел дальше, прямой и гневный. Винсент шел рядом. Преследователи отошли от витрин и возобновили свою работу. – Боже милосердный, до чего они дошли?! – сказал Ирвин, ни к кому не обращаясь, и свернул в боковую улицу.
В машине Гришина захрипело радио, когда один из пеших сыщиков воспользовался своим переговорным устройством.
– Они повернули. Входят в ресторан.
«Серебряный век» – еще один русский ресторан, отделанный под старину, – располагался в узком переулке позади театров. Раньше там находилась русская баня, и стены ресторана были облицованы керамической плиткой и украшены мозаикой, изображающей сценки из старинной сельской жизни. Войдя с мороза в ресторан, посетители окунулись в теплую атмосферу заведения.
Ресторан был полон, почти все столики заняты. Метрдотель поспешил им навстречу.
– Боюсь, господа, у нас нет мест, – сказал он по-русски. – Большой частный вечер. Мне очень жаль.
– Я вижу, один столик не занят, – ответил Винсент на том же языке. – Посмотрите, вон там.
Действительно, у задней стены был виден свободный столик на четверых. У метрдотеля был обеспокоенный вид. Он понимал, что эти двое – иностранцы, а значит, будут платить долларами.
– Я должен спросить хозяина вечера, – сказал он и поспешно ушел. Он обратился к красивому смуглому человеку, сидящему в окружении гостей за самым большим столом в зале. Человек внимательно посмотрел на двоих иностранцев у дверей и кивнул.
Метрдотель вернулся.
– Он разрешил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80