Адрес написан на странном английском: «Пожалуйста (подчеркнуто три раза), передайте мистеру Джейсону Монку в ЦРУ. От друга».
Само письмо лежало внутри этого конверта. Написанное на такой непрочной бумаге, что листочки почти разваливались от прикосновения. Туалетная бумага? Форзацные листы старой дешевой книжки без переплета? Может быть.
Письмо было на русском языке, написанное дрожащей рукой разболтанной шариковой ручкой с черной пастой.
Нижний Тагил, сентябрь, 1994 год
Дорогой друг Джейсон!
Если вы когда-нибудь получите это письмо, то к этому времени меня уже не будет в живых. Понимаете, у меня тиф. Его разносят блохи и вши. Сейчас этот лагерь закрывают, сносят, чтобы стереть с лица земли, словно его и не было, но так делать нельзя.
Человек десять среди политзаключенных амнистировали; в Москве сейчас кто-то по имени Ельцин. Среди освобождаемых мой друг, литовец, писатель и интеллигент. Думаю, что могу доверять ему. Он обещает, что спрячет письмо и отошлет, когда доберется до дома.
А я поеду в другом эшелоне, в вагоне для скота, на новое место, но я никогда его не увижу. Поэтому шлю вам последнее прости и расскажу о том, что было.
В письме описывалось, что произошло после ареста в Восточном Берлине три с половиной года назад. Туркин писал о том, как его били в подвале Лефортова, и о том, что он не видел смысла что-либо скрывать. Он описывал вонючую, покрытую экскрементами камеру, по стенам которой стекала вода, и вечный холод, яркий свет в глаза, грубо выкрикиваемые вопросы, синяки и выбитые зубы, если ответ следовал недостаточно быстро.
Он рассказал о полковнике Анатолии Гришине. Полковник был убежден, что Туркин умрет, и ему доставляло удовольствие хвалиться своими успехами. Туркину он подробно рассказал о людях, о которых тот никогда не слышал, – Круглове, Блинове и Соломине. О том, что Гришин сделал с сибиряком-охотником, чтобы заставить его говорить.
Когда это кончилось, я просил у Бога смерти и впоследствии молил о ней не раз. В этом лагере самоубийства случались часто, но я сохранял веру в то, что если я продержусь, то, может быть, придет день, когда я буду свободен. Вы бы не узнали меня, как не узнала бы Людмила или мой мальчик Юрий. У меня не осталось волос на голове, нет зубов, и мало что осталось от моего тела, да и оно истерзано ранами и лихорадкой. Я не сожалею о том, что сделал, потому что это был гнусный режим. Может быть, теперь мой народ получит свободу. Где-то живет моя жена, надеюсь, она счастлива. И мой сын Юрий, который обязан своей жизнью вам. Спасибо вам за это. Прощайте, мой друг.
Николай Ильич.
Джейсон Монк сложил письмо, положил его рядом на стол и, обхватив голову руками, разрыдался как ребенок. В этот день он не пошел на работу. Он не позвонил и не объяснил свое отсутствие. Не отвечал на телефонные звонки. В шесть вечера. когда уже стемнело, он нашел нужный адрес в телефонной книге, сел в машину и направился в Арлингтон.
Он очень вежливо постучал в дверь дома, который разыскал, и, когда она открылась, бросив на ходу впустившей его женщине «Добрый вечер, миссис Малгрю», прошел мимо нее, от изумления лишившейся речи.
Кен Малгрю сидел в гостиной без пиджака, с большим стаканом виски в руке. Повернувшись и увидев вошедшего, он сказал: «Эй, какого черта? Вы врываетесь…»
Это были последние слова, которые он произнес не шепелявя, чем так неприятно отличалась его речь в последующие несколько недель. Монк ударил его в челюсть – ударил со всей силой.
Малгрю был крупнее, но он находился не в форме и все еще под влиянием ленча с обилием напитков. В тот день он ходил в офис, но там все только и обсуждали взволнованным шепотом новость, распространившуюся по всему зданию подобно лесному пожару.
Монк нанес ему всего четыре удара, по одному за каждого погибшего агента. Не ограничившись сломанной челюстью, он поставил Малгрю синяки под оба глаза и сломал ему нос. После чего ушел.
– Выглядит как довольно активная мера наказания, – заметил Найджел Ирвин.
– Активнее некуда, – согласился Джордан.
– И что дальше?
– Ну, к счастью, миссис Малгрю не позвонила в полицию, она позвонила в управление. Они прислали нескольких парней, которые прибыли как раз вовремя, чтобы увидеть, как Малгрю укладывают в «скорую помощь», отправлявшуюся в ближайшее травматологическое отделение. Они успокоили жену Малгрю, и она описала Монка. Так что ребята отправились к нему домой. Он уже вернулся, и они спросили его, соображает ли он, что наделал. Тогда он указал на письмо, лежащее на столе. Они, конечно, не смогли прочитать его, но забрали с собой.
– Его выгнали? Монка? – спросил англичанин.
– Точно. На этот раз его выгнали навсегда. Конечно, ему страшно сочувствовали, когда на слушании зачитали то письмо в переводе. Они даже разрешили мне заступиться за него, как будто от этого была польза. Но исход дела был предрешен. Даже после ареста Эймса они не могли позволить бродить по зданию призракам, выражающим недовольство и превращающим начальство в котлету. Они уволили его сразу же.
С грустным видом опять появился официант. Собеседники встали и направились к двери. Обрадованный официант кивнул им и улыбнулся.
– А что с Малгрю?
– По иронии судьбы его с позором уволили через год, когда полная мера того, что сделал Эймс, стала более широко известна.
– А Монк?
– Он уехал. Он жил с девушкой в то время, но она уезжала на семинар, а когда вернулась, они расстались. Я слышал, что Монк забрал свою пенсию единовременно, но в любом случае из Вашингтона он уехал.
– Имеете представление куда?
– Я слышал, будто он находится в ваших краях.
– В Лондоне? В Британии?
– Не совсем. В одной из колоний ее величества.
– Зависимые территории – они больше не называются колониями. В которой?
– Острова Теркс и Кайкос. Помните, я упоминал, что он любит глубоководную рыбалку? Говорят, у него там есть яхта, он работает шкипером и сдает судно по чартеру.
Они стояли на тротуаре перед «Ля Шомье», ожидая такси для Кэри Джордана. Джорджтаун в этот солнечный осенний день выглядел весьма привлекательно.
– Ты действительно хочешь, чтобы он опять поехал в Россию, Найджел?
– Таково было общее мнение.
– Он не поедет. Он дал клятву, что никогда туда не вернется. Мне очень понравились ленч и вино, но это пустая трата времени. Тебе все равно спасибо, но он не поедет. Ни за деньги, ни под угрозами, ни за что на свете.
Подъехало такси. Они пожали друг другу руки, Джордан сел в машину, и такси тронулось. Сэр Найджел Ирвин перешел улицу и направился в отель «Четыре времени года». Ему надо было сделать несколько телефонных звонков.
Глава 11
«Фокси леди» стояла у причала, запертая на ночь. Джейсон Монк попрощался со своими тремя клиентами-итальянцами, которые, несмотря на то что поймали совсем немного, казалось, получили большое удовольствие от прогулки, не меньше чем от вина, которое взяли с собой.
Джулиус стоял у разделочного стола рядом с доком, отрезая головы и вынимая потроха у двух скромных по размеру дорадо. В заднем кармане его брюк лежал дневной заработок плюс доля из чаевых, оставленных итальянцами.
Монк миновал «Тики-хат» и вошел в «Банановую лодку». На открытой, с деревянным полом площадке с баром и столиками уже собрались первые любители выпить. Он подошел к бару и кивком поздоровался с Роки.
– Как обычно? – улыбнулся бармен.
– Почему нет? Я из тех, кто не меняет привычек.
Он уже несколько лет был постоянным клиентом, и существовала договоренность, что «Банановая лодка» принимает телефонные звонки для него, когда он уходит в море. Ее номер телефона был указан на карточках, которые он оставил во всех отелях на острове Провиденсия, чтобы привлечь клиентов на морские прогулки с рыбной ловлей.
Мейбл, жена Роки, окликнула его:
– Звонили из клуба «Грейс-Бей».
– Угу. Что-нибудь передали?
– Нет, только просили позвонить им.
Она вытащила из-под стойки телефон и подвинула к Монку. Он набрал номер. Ответившая оператор узнала его по голосу:
– Привет, Джейсон, удачный был лень?
– Неплохой, Люси. Бывают и хуже. Ты звонила?
– Да. Что ты делаешь завтра?
– Скверная девчонка, что у тебя на уме?
Крупная веселая женщина в отеле в трех милях от него залилась звонким смехом.
Постоянные жители острова Провиденсия составляли не очень большую группу, и внутри этой общины, обслуживающей туристов, являвшихся единственным источником долларовых поступлений на остров, почти все знали друг друга, островитяне или поселенцы, и добродушное подшучивание друг над другом скрашивало жизнь. Теркс и Кайкос оставались карибскими островами, какими были и раньше: дружелюбными, беззаботными и не слишком торопливыми.
– Перестань, Джейсон Монк. Ты завтра свободен для клиента?
Он подумал. Он собирался потратить день на ремонт яхты – дело, не имеющее конца для владельцев, но чартер есть чартер, а финансовая компания в Майами, все еще владевшая половиной «Фокси леди», не уставала требовать выплаты долга.
– Думаю, свободен. Целый день или полдня?
– Полдня. Утро. Скажем, часов в девять…
– О'кей. Объясни группе, где меня найти. Я буду готов.
– Это не группа, Джейсон. Всего один человек, некий мистер Ирвин. Я передам ему. Пока.
Джейсон положил трубку. Обычно никто не отправлялся на рыбную ловлю в одиночку; как правило, туристов бывало двое или больше. Возможно, на сей раз на отдых прибыл человек, чья жена не захотела поехать; что тоже вполне нормально. Монк допил дайкири и вернулся к яхте сказать Джулиусу, что они встретятся в семь, чтобы заправиться и взять наживку.
Клиент, явившийся на следующее утро без четверти девять, казался старше, чем обычные рыболовы. По правде говоря, он был совсем старым, в бежевых брюках, хлопчатобумажной рубашке и белой панаме. Он окликнул:
– Капитан Монк?
Джейсон спустился с мостика и подошел к нему поздороваться. Судя по акценту, клиент, очевидно, англичанин. Джулиус помог ему подняться на борт.
– Вы раньше так ловили рыбу, мистер Ирвин? – спросил Джейсон.
– Честно говоря, нет. Первый раз. Новичок в некотором роде.
– Не беспокойтесь об этом, сэр. Мы поможем вам. Море довольно спокойное, но если вам будет трудно, скажите.
Он не переставал удивляться, как много туристов отправляются в плавание с убеждением, что океан будет спокоен, как вода в лагуне. Туристские проспекты никогда не изображали белые барашки на волнах Карибского моря, но и на нем бывает сильное волнение.
Он вывел «Фокси леди» из Черепашьей бухты и сделал полповорота вправо в направлении пролива Селларс. За северо-западным мысом море неспокойно, наверное, слишком неспокойно для старого человека, но он знал место от Пайн-Ки в другом направлении, где море спокойнее, и, согласно сообщениям, там видели дорадо.
Он прошел весь путь за сорок минут и увидел большое пятно плавающих водорослей; в таких местах дорадо, называемые здесь дельфинами, имели обыкновение лежать в тени, чуть ниже поверхности.
Когда яхта замедлила ход, Джулиус установил четыре удилища, и они начали кружить вокруг плавающих водорослей. На третьем круге рыба клюнула.
Одно из удилищ ушло под воду, и из катушки «Пенн сенатор» со скрипом стала разматываться леска. Англичанин вышел из-под тента и с невозмутимым видом сел в закрепленное на корме специальное кресло. Джулиус передал ему удилище, конец которого клиент зажал между коленями, а сам начал вытягивать три остальные лески.
Монк развернул «Фокси леди» кормой к водорослям, включил мотор на минимальную мощность и спустился на корму. Рыба перестала тянуть леску, но удилище оставалось согнутым.
– Слегка отпустите, – мягко посоветовал Монк. – Отпускайте, пока удилище не выпрямится, потом потяните и сматывайте понемногу.
Англичанин попытался последовать совету Монка, но минут через десять сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Само письмо лежало внутри этого конверта. Написанное на такой непрочной бумаге, что листочки почти разваливались от прикосновения. Туалетная бумага? Форзацные листы старой дешевой книжки без переплета? Может быть.
Письмо было на русском языке, написанное дрожащей рукой разболтанной шариковой ручкой с черной пастой.
Нижний Тагил, сентябрь, 1994 год
Дорогой друг Джейсон!
Если вы когда-нибудь получите это письмо, то к этому времени меня уже не будет в живых. Понимаете, у меня тиф. Его разносят блохи и вши. Сейчас этот лагерь закрывают, сносят, чтобы стереть с лица земли, словно его и не было, но так делать нельзя.
Человек десять среди политзаключенных амнистировали; в Москве сейчас кто-то по имени Ельцин. Среди освобождаемых мой друг, литовец, писатель и интеллигент. Думаю, что могу доверять ему. Он обещает, что спрячет письмо и отошлет, когда доберется до дома.
А я поеду в другом эшелоне, в вагоне для скота, на новое место, но я никогда его не увижу. Поэтому шлю вам последнее прости и расскажу о том, что было.
В письме описывалось, что произошло после ареста в Восточном Берлине три с половиной года назад. Туркин писал о том, как его били в подвале Лефортова, и о том, что он не видел смысла что-либо скрывать. Он описывал вонючую, покрытую экскрементами камеру, по стенам которой стекала вода, и вечный холод, яркий свет в глаза, грубо выкрикиваемые вопросы, синяки и выбитые зубы, если ответ следовал недостаточно быстро.
Он рассказал о полковнике Анатолии Гришине. Полковник был убежден, что Туркин умрет, и ему доставляло удовольствие хвалиться своими успехами. Туркину он подробно рассказал о людях, о которых тот никогда не слышал, – Круглове, Блинове и Соломине. О том, что Гришин сделал с сибиряком-охотником, чтобы заставить его говорить.
Когда это кончилось, я просил у Бога смерти и впоследствии молил о ней не раз. В этом лагере самоубийства случались часто, но я сохранял веру в то, что если я продержусь, то, может быть, придет день, когда я буду свободен. Вы бы не узнали меня, как не узнала бы Людмила или мой мальчик Юрий. У меня не осталось волос на голове, нет зубов, и мало что осталось от моего тела, да и оно истерзано ранами и лихорадкой. Я не сожалею о том, что сделал, потому что это был гнусный режим. Может быть, теперь мой народ получит свободу. Где-то живет моя жена, надеюсь, она счастлива. И мой сын Юрий, который обязан своей жизнью вам. Спасибо вам за это. Прощайте, мой друг.
Николай Ильич.
Джейсон Монк сложил письмо, положил его рядом на стол и, обхватив голову руками, разрыдался как ребенок. В этот день он не пошел на работу. Он не позвонил и не объяснил свое отсутствие. Не отвечал на телефонные звонки. В шесть вечера. когда уже стемнело, он нашел нужный адрес в телефонной книге, сел в машину и направился в Арлингтон.
Он очень вежливо постучал в дверь дома, который разыскал, и, когда она открылась, бросив на ходу впустившей его женщине «Добрый вечер, миссис Малгрю», прошел мимо нее, от изумления лишившейся речи.
Кен Малгрю сидел в гостиной без пиджака, с большим стаканом виски в руке. Повернувшись и увидев вошедшего, он сказал: «Эй, какого черта? Вы врываетесь…»
Это были последние слова, которые он произнес не шепелявя, чем так неприятно отличалась его речь в последующие несколько недель. Монк ударил его в челюсть – ударил со всей силой.
Малгрю был крупнее, но он находился не в форме и все еще под влиянием ленча с обилием напитков. В тот день он ходил в офис, но там все только и обсуждали взволнованным шепотом новость, распространившуюся по всему зданию подобно лесному пожару.
Монк нанес ему всего четыре удара, по одному за каждого погибшего агента. Не ограничившись сломанной челюстью, он поставил Малгрю синяки под оба глаза и сломал ему нос. После чего ушел.
– Выглядит как довольно активная мера наказания, – заметил Найджел Ирвин.
– Активнее некуда, – согласился Джордан.
– И что дальше?
– Ну, к счастью, миссис Малгрю не позвонила в полицию, она позвонила в управление. Они прислали нескольких парней, которые прибыли как раз вовремя, чтобы увидеть, как Малгрю укладывают в «скорую помощь», отправлявшуюся в ближайшее травматологическое отделение. Они успокоили жену Малгрю, и она описала Монка. Так что ребята отправились к нему домой. Он уже вернулся, и они спросили его, соображает ли он, что наделал. Тогда он указал на письмо, лежащее на столе. Они, конечно, не смогли прочитать его, но забрали с собой.
– Его выгнали? Монка? – спросил англичанин.
– Точно. На этот раз его выгнали навсегда. Конечно, ему страшно сочувствовали, когда на слушании зачитали то письмо в переводе. Они даже разрешили мне заступиться за него, как будто от этого была польза. Но исход дела был предрешен. Даже после ареста Эймса они не могли позволить бродить по зданию призракам, выражающим недовольство и превращающим начальство в котлету. Они уволили его сразу же.
С грустным видом опять появился официант. Собеседники встали и направились к двери. Обрадованный официант кивнул им и улыбнулся.
– А что с Малгрю?
– По иронии судьбы его с позором уволили через год, когда полная мера того, что сделал Эймс, стала более широко известна.
– А Монк?
– Он уехал. Он жил с девушкой в то время, но она уезжала на семинар, а когда вернулась, они расстались. Я слышал, что Монк забрал свою пенсию единовременно, но в любом случае из Вашингтона он уехал.
– Имеете представление куда?
– Я слышал, будто он находится в ваших краях.
– В Лондоне? В Британии?
– Не совсем. В одной из колоний ее величества.
– Зависимые территории – они больше не называются колониями. В которой?
– Острова Теркс и Кайкос. Помните, я упоминал, что он любит глубоководную рыбалку? Говорят, у него там есть яхта, он работает шкипером и сдает судно по чартеру.
Они стояли на тротуаре перед «Ля Шомье», ожидая такси для Кэри Джордана. Джорджтаун в этот солнечный осенний день выглядел весьма привлекательно.
– Ты действительно хочешь, чтобы он опять поехал в Россию, Найджел?
– Таково было общее мнение.
– Он не поедет. Он дал клятву, что никогда туда не вернется. Мне очень понравились ленч и вино, но это пустая трата времени. Тебе все равно спасибо, но он не поедет. Ни за деньги, ни под угрозами, ни за что на свете.
Подъехало такси. Они пожали друг другу руки, Джордан сел в машину, и такси тронулось. Сэр Найджел Ирвин перешел улицу и направился в отель «Четыре времени года». Ему надо было сделать несколько телефонных звонков.
Глава 11
«Фокси леди» стояла у причала, запертая на ночь. Джейсон Монк попрощался со своими тремя клиентами-итальянцами, которые, несмотря на то что поймали совсем немного, казалось, получили большое удовольствие от прогулки, не меньше чем от вина, которое взяли с собой.
Джулиус стоял у разделочного стола рядом с доком, отрезая головы и вынимая потроха у двух скромных по размеру дорадо. В заднем кармане его брюк лежал дневной заработок плюс доля из чаевых, оставленных итальянцами.
Монк миновал «Тики-хат» и вошел в «Банановую лодку». На открытой, с деревянным полом площадке с баром и столиками уже собрались первые любители выпить. Он подошел к бару и кивком поздоровался с Роки.
– Как обычно? – улыбнулся бармен.
– Почему нет? Я из тех, кто не меняет привычек.
Он уже несколько лет был постоянным клиентом, и существовала договоренность, что «Банановая лодка» принимает телефонные звонки для него, когда он уходит в море. Ее номер телефона был указан на карточках, которые он оставил во всех отелях на острове Провиденсия, чтобы привлечь клиентов на морские прогулки с рыбной ловлей.
Мейбл, жена Роки, окликнула его:
– Звонили из клуба «Грейс-Бей».
– Угу. Что-нибудь передали?
– Нет, только просили позвонить им.
Она вытащила из-под стойки телефон и подвинула к Монку. Он набрал номер. Ответившая оператор узнала его по голосу:
– Привет, Джейсон, удачный был лень?
– Неплохой, Люси. Бывают и хуже. Ты звонила?
– Да. Что ты делаешь завтра?
– Скверная девчонка, что у тебя на уме?
Крупная веселая женщина в отеле в трех милях от него залилась звонким смехом.
Постоянные жители острова Провиденсия составляли не очень большую группу, и внутри этой общины, обслуживающей туристов, являвшихся единственным источником долларовых поступлений на остров, почти все знали друг друга, островитяне или поселенцы, и добродушное подшучивание друг над другом скрашивало жизнь. Теркс и Кайкос оставались карибскими островами, какими были и раньше: дружелюбными, беззаботными и не слишком торопливыми.
– Перестань, Джейсон Монк. Ты завтра свободен для клиента?
Он подумал. Он собирался потратить день на ремонт яхты – дело, не имеющее конца для владельцев, но чартер есть чартер, а финансовая компания в Майами, все еще владевшая половиной «Фокси леди», не уставала требовать выплаты долга.
– Думаю, свободен. Целый день или полдня?
– Полдня. Утро. Скажем, часов в девять…
– О'кей. Объясни группе, где меня найти. Я буду готов.
– Это не группа, Джейсон. Всего один человек, некий мистер Ирвин. Я передам ему. Пока.
Джейсон положил трубку. Обычно никто не отправлялся на рыбную ловлю в одиночку; как правило, туристов бывало двое или больше. Возможно, на сей раз на отдых прибыл человек, чья жена не захотела поехать; что тоже вполне нормально. Монк допил дайкири и вернулся к яхте сказать Джулиусу, что они встретятся в семь, чтобы заправиться и взять наживку.
Клиент, явившийся на следующее утро без четверти девять, казался старше, чем обычные рыболовы. По правде говоря, он был совсем старым, в бежевых брюках, хлопчатобумажной рубашке и белой панаме. Он окликнул:
– Капитан Монк?
Джейсон спустился с мостика и подошел к нему поздороваться. Судя по акценту, клиент, очевидно, англичанин. Джулиус помог ему подняться на борт.
– Вы раньше так ловили рыбу, мистер Ирвин? – спросил Джейсон.
– Честно говоря, нет. Первый раз. Новичок в некотором роде.
– Не беспокойтесь об этом, сэр. Мы поможем вам. Море довольно спокойное, но если вам будет трудно, скажите.
Он не переставал удивляться, как много туристов отправляются в плавание с убеждением, что океан будет спокоен, как вода в лагуне. Туристские проспекты никогда не изображали белые барашки на волнах Карибского моря, но и на нем бывает сильное волнение.
Он вывел «Фокси леди» из Черепашьей бухты и сделал полповорота вправо в направлении пролива Селларс. За северо-западным мысом море неспокойно, наверное, слишком неспокойно для старого человека, но он знал место от Пайн-Ки в другом направлении, где море спокойнее, и, согласно сообщениям, там видели дорадо.
Он прошел весь путь за сорок минут и увидел большое пятно плавающих водорослей; в таких местах дорадо, называемые здесь дельфинами, имели обыкновение лежать в тени, чуть ниже поверхности.
Когда яхта замедлила ход, Джулиус установил четыре удилища, и они начали кружить вокруг плавающих водорослей. На третьем круге рыба клюнула.
Одно из удилищ ушло под воду, и из катушки «Пенн сенатор» со скрипом стала разматываться леска. Англичанин вышел из-под тента и с невозмутимым видом сел в закрепленное на корме специальное кресло. Джулиус передал ему удилище, конец которого клиент зажал между коленями, а сам начал вытягивать три остальные лески.
Монк развернул «Фокси леди» кормой к водорослям, включил мотор на минимальную мощность и спустился на корму. Рыба перестала тянуть леску, но удилище оставалось согнутым.
– Слегка отпустите, – мягко посоветовал Монк. – Отпускайте, пока удилище не выпрямится, потом потяните и сматывайте понемногу.
Англичанин попытался последовать совету Монка, но минут через десять сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80