И еще раньше, в сентябре 1991 года, Михаил Горбачев разрушил крупнейший в мире аппарат службы безопасности и раздал его многочисленные подразделения в разные ведомства.
Отделение внешней разведки, Первое главное управление, осталось в своей старой штаб-квартире в Ясенево, у самой кольцевой дороги, но было переименовано в Службу внешней разведки, или СВР. Что уже было плохо.
Хуже всего было то, что собственное подразделение Гришина, Второе главное управление, до тех пор ответственное за всю внутреннюю безопасность – разоблачение шпионов и подавление диссидентов, – было ослаблено, переименовано в ФСБ, сократило свою численность и превратилось в пародию на прежнюю организацию.
Гришин наблюдал за всем этим с омерзением. Русскому народу нужна дисциплина, твердая, а иногда и жестокая дисциплина, и поэтому существовало Второе главное управление, которое ее обеспечивало. Три года он делал вид, что поддерживает реформы, в надежде получить звание генерал-майора, но потом бросил. Через год он возглавил личную охрану Игоря Комарова, а затем стал еще одним членом политбюро старой либерально-демократической партии.
Они вместе достигли известности и власти, и впереди их ожидало многое, очень многое. За эти годы Гришин создал для Комарова собственный, исключительно преданный отряд обороны. «черную гвардию», сейчас насчитывающий пять тысяч крепких молодых людей, под его личным командованием.
В поддержку гвардии создавалась лига молодых боевиков в количестве двадцати тысяч, подростковое крыло СПС из молодых людей с привитой правильной идеологией, фанатически преданных, и тоже под его командованием. Он был одним из немногих, кто обращался к Комарову по имени и отчеству.
– Ты уверен, что здесь, в здании, папки нет? – спросил Комаров.
– Не может ее здесь быть, Игорь Алексеевич. За два часа мы практически все разобрали на части. Каждый шкаф, каждый ящик, каждый стол, каждый сейф. Все окна и подоконники проверены, каждый метр территории. Взлома не было. Эксперт из фирмы, изготовившей сейф, только что закончил работу. Сейф не пытались открыть. Или его открыл кто-то, кто знал комбинацию, или папки в нем никогда не было. Вчерашний мусор задержали и проверили. Ничего. Собаки бегали на свободе с семи часов вечера. После семи никто не входил в здание – ночная охрана сменила дневную в шесть, и дневная ушла через десять минут. Акопов находился в своем кабинете до восьми. Вызвали собаковода, дежурившего прошлой ночью. Он клянется, что вчера вечером он придерживал собак три раза, чтобы припозднившиеся сотрудники могли покинуть территорию, и Акопов уехал последним. Записи в журнале подтверждают это.
– Итак? – спросил Комаров.
– Ошибка либо злой умысел. Обоих ночных охранников вот-вот привезут. Они отвечали за здание после восьми часов, когда уехал Акопов, до прихода дневной смены сегодня утром в шесть. Затем, в течение двух часов, пока не стали около восьми прибывать сотрудники, здесь оставалась только дневная смена охраны. Но они клянутся, что, когда делали первый обход, двери всех кабинетов на этом этаже были заперты. И все работающие здесь сотрудники подтверждают это, включая Акопова.
– Твои предположения, Анатолий?
– Или Акопов взял папку с собой, случайно или умышленно, или он не запирал ее в сейф и кто-то из ночной смены взял ее. У них есть ключи от всех дверей.
– Итак, это Акопов?
– Первый подозреваемый – несомненно. Его квартиру обыскали. В его присутствии. Ничего. Я подумал, он мог взять папку с собой, а потом потерять атташе-кейс. Так случилось однажды в министерстве обороны. Я вел расследование. Это не был шпионаж – обычная халатность. Виновного отправили в лагерь. Но у Акопова тот же портфель, с которым он всегда ходит. Это подтвердили три человека.
– Так что же, он сделал это умышленно?
– Возможно. Но здесь есть проблема. У него было двенадцать часов, чтобы сбежать, а он пришел утром сюда. Почему? Я бы хотел… э-э… подопрашивать его подольше.
– Разрешение дано.
– А что потом?
Игорь Комаров повернулся во вращающемся кресле лицом к окну. Некоторое время он раздумывал.
– Акопов был очень хорошим личным секретарем, – наконец произнес он. – Но теперь его необходимо заменить. Меня беспокоит, что он видел документ, содержание которого чрезвычайно секретно. Если его понизить в должности или уволить совсем, он будет чувствовать себя обиженным, а это может ввести его в искушение разгласить то, что ему стало известно. Это было бы огорчительно, очень огорчительно.
– Я все понял, – сказал полковник Гришин.
В этот момент привезли ничего не понимающих ночных охранников, и Гришин ушел вниз, чтобы допросить их.
К девяти вечера помещение охранников в казармах «черной гвардии» за городом обыскали, но не нашли ничего, кроме туалетных принадлежностей, как и ожидалось, и порнографических журналов.
В особняке охранников разделили и допрашивали в разных комнатах. Допрос вел лично Гришин. Они явно боялись его, и не без оснований. Репутация его была известна.
Гришин орал прямо в ухо допрашиваемому матерщину. Но не это было самым страшным для двух покрывшихся потом людей. Ужас охватил каждого из них, когда он сел рядом и шепотом стал описывать, что ожидает того, кого он уличит во лжи. К восьми у Гришина сложилась полная картина их дежурства накануне ночью. Он узнал, что охранники делали обходы небрежно и нерегулярно; они не отрывались от телевизора – им хотелось узнать подробности смерти президента. И он впервые услышал о присутствии уборщика служебных помещений.
Этого человека впустили в десять часов. Как обычно. Через подземный ход. Никто не сопровождал его. Чтобы открыть три двери, требовались оба охранника, потому что один знал комбинацию замка к двери на улицу, второй – к внутренней, и только код замка в двери посередине был известен им обоим.
Он узнал, что старик начал уборку с верхнего этажа. Как обычно. Охранники оторвались от телевизора, чтобы открыть кабинеты начальства на втором этаже. Один охранник стоял в дверях личного кабинета господина Комарова, пока уборщик не закончил там свою работу, и снова запер дверь, но когда Зайцев убирал остальные кабинеты второго этажа, оба охранника находились внизу. Как обычно. Итак… уборщик оставался один в кабинете Акопова. И он ушел раньше обычного, перед рассветом.
В девять господина Акопова, страшно бледного, увезли из здания. Его увезли на собственной машине, только за рулем сидел малый из «черной гвардии». Другой расположился на заднем сиденье рядом с теперь уже опальным секретарем. Они не поехали к Акопову домой. Машина направилась за город в один из расположенных там лагерей молодых боевиков.
К девяти полковник Гришин закончил изучать взятое из отдела кадров личное дело некоего Зайцева Леонида, шестидесяти лет, уборщика служебных помещений. Имелся домашний адрес, но человека ведь могло и не быть дома. Он должен прийти на работу в особняк в десять часов вечера.
Он не пришел. В полночь Гришин с тремя черногвардейцами поехал к старику домой.
В это время Селия Стоун со счастливой улыбкой скатилась со своего любовника и потянулась за сигаретой. Вообще-то она курила мало, но это был тот самый особый случай. Хьюго Грей, лежа на спине в ее постели, все еще тяжело дышал. Он был крепким молодым человеком, державшим себя в форме при помощи тенниса и плавания, но в предыдущие два часа ему пришлось выложиться как следует.
Он не в первый раз задумался, почему Бог устроил так, что аппетит жаждущей любви женщины всегда превосходит возможности мужчины. Это крайне несправедливо.
В темноте Селия Стоун с удовольствием затянулась: никотин – это то что надо. Склонившись над любовником, она растрепала его темно-каштановые кудри.
– Как, черт побери, ты можешь быть атташе по культуре? – насмешливо спросила она. – Ты не отличишь Тургенева от Лермонтова.
– А мне и не надо, – проворчал Грей. – Предполагается, что я должен рассказывать русским о нашей культуре – Шекспире, Бронте и все такое.
– И поэтому ты должен ходить на совещания к начальнику отдела?
Грей рывком приподнялся и, схватив ее за плечо, прошипел в ухо:
– Замолчи, Селия. Здесь могут прослушивать.
Обиженная Селия встала с постели и пошла на кухню сварить кофе. Она не понимала, почему Хьюго так задевают ее шутки. Ведь то, чем он занимался в посольстве на самом деле, не было для большинства коллег секретом. И они не ошибались в своих догадках, конечно. В прошлом месяце Хьюго Грей стал третьим и младшим членом московского отделения Интеллидженс сервис. Когда-то, в старое доброе время, в разгар «холодной войны», оно было значительно больше. Но времена меняются, а бюджет сокращается. Находящаяся в состоянии разрухи Россия не представляла теперь значительной угрозы для Запада.
Более важным было то, что девяносто процентов секретов стали доступны, и подчас за минимальную плату. Даже в бывшем КГБ появился офицер по связям с прессой. А на другой стороне центра города, в посольстве США, работников ЦРУ едва хватило бы на футбольную команду.
Но Хьюго Грей был молод, полон энтузиазма и убежден, что квартиры дипломатов до сих пор прослушиваются. Коммунизм, может быть, и ушел, но рожденная им паранойя процветала. Конечно, он был прав, но агенты ФСБ уже вычислили его и были вполне счастливы.
Неизвестно почему названный так, бульвар Энтузиастов – самая ветхая, неприглядная и нищая часть Москвы. Эта улица расположена таким образом, что на нее стекают потоки загрязненного воздуха из цехов химического комбината, на трубах которого установлены фильтры, больше похожие на сетку теннисной ракетки. Поэтому энтузиазм был заметен только среди тех жителей, которым предстояло уехать отсюда.
Согласно личному делу, Леонид Зайцев жил со своей дочерью, ее мужем, водителем грузовика, и их ребенком. В половине первого по-летнему теплой ночи, когда к дому подъехала блестящая черная «чайка», ее водитель высунул голову наружу, пытаясь разглядеть грязные таблички с названиями улиц.
У зятя, конечно, была другая фамилия, и им пришлось потратить время, чтобы узнать у разбуженного соседа на первом этаже, что нужная семья живет на пятом. Лифт отсутствовал. Четыре человека тяжелым шагом поднялись по лестнице и забарабанили в облупившуюся дверь.
Открывшая им женщина, заспанная, с тупым взглядом опухших глаз, выглядела лет на десять старше своих тридцати пяти. Гришин действовал вежливо, но настойчиво. Его люди, оттолкнув женщину, вошли в квартиру и начали обыск. Обыскивать было почти нечего – квартирка была крошечной: две комнаты, вонючая уборная и кухонная ниша за занавеской.
Женщина спала на двуспальной кровати со своим шестилетним сыном в одной из комнат. Ребенок проснулся и начал хныкать, а затем, когда кровать перевернули, чтобы убедиться, что под ней никто не прячется, громко заплакал. Открыли и обыскали два жалких фанерных шкафа.
В соседней комнате дочь Зайцева беспомощно показала на стоящую у стены раскладушку, на которой обычно спал ее отец, и объяснила, что ее муж уже два дня как уехал в Минск. Разрыдавшись (ребенок последовал ее примеру), она сообщила, что отец накануне не вернулся утром с работы. Она беспокоилась, но не заявила о его исчезновении. Подумала – может быть, заснул где-нибудь на скамейке в парке.
Оказалось достаточно десяти минут, чтобы убедиться, что в квартире никто не прячется. Гришину было ясно, что женщина слишком напугана и к тому же глупа, чтобы лгать. Через полчаса они уехали.
Гришин приказал не возвращаться в центр Москвы, а ехать за город, где в лагере, в сорока километрах от Москвы, держали Акопова. И до утра он сам допрашивал несчастного секретаря. Перед рассветом тот, рыдая, признался, что мог оставить этот важный документ на столе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80