Танин отец торопился на поезд. Разговор получился сбивчивым. Миша потерял ключ от Таниной квартиры, а телефон молчит целый день. Владимир Алексеевич предложил встретиться в метро по дороге на вокзал, чтобы отдать Мише свои ключи. Торховской от этого предложения отказался и сказал, что будет ждать Таню у себя дома.
Утром 6 августа Эмма Васильевна в 9 часов утра снова попробовала дозвониться до дочери - и снова не получилось. Тогда она стала звонить Торховскому, который сообщил ей, что всю ночь искал Таню и в 2 часа ночи дозвонился до бюро несчастных случаев. Спросил, есть ли у неё ключи, чтобы поехать и посмотреть, нет ли там для него записки.
Договорились встретиться в одиннадцать тридцать.
Когда Эмма Васильевна приехала, Михаил уже ждал её на лестнице.
Оказалось, что ключи она второпях взяла не те.
Стали решать, как быть.
Михаил сразу же предложил взломать дверь. Когда позвонили в соседнюю квартиру, Торховской обратил внимание Эммы Васильевны на огромный букет роз, оставленный им для Тани в ручке двери. К нему была прикреплена записка: "Привет Тане от Миши".
Сосед сказал, что дверь ломать жалко, и пригласил Торховского в свою квартиру: он предложил перелезть на лоджию Таниной квартиры с его лоджии, как всегда делал прежний жилец, если забывал дома ключи. Михаил лезть отказался, сославшись на то, что боится высоты.
Тогда сосед сделал это сам.
Потом он открыл дверь и ушел.
Эмма Васильевна и Михаил вошли в Танину квартиру.
Дверь на кухню была открыта. И там на полу лежала Таня.
Таня лежала ничком с заломленными назад руками.
Все вещи в квартире, включая и дорогую аппаратуру, и дорогую одежду, все было на месте. Порядок нарушала только открытая дверца секретера, из которого были выброшены кое-какие бумаги, да кейс Торховского, бумаги которого тоже были разбросаны на полу. И все.
Михаил не разрешил Эмме Васильевне идти на кухню, и до приезда милиции они сидели у соседей.
- Что же это такое? - спросила Эмма Васильевна. Она ожидала услышать: "Ума не приложу" или что-нибудь вроде этого, однако он вдруг сказал, что уверен: здесь произошло убийство на почве ревности.
И несмотря на то что все, кроме единственного и главного, уже отделилось от сознания, Эмма Васильевна успела возразить Торховскому, что считает такое предположение бессмысленным. Она знала, что цыганских страстей и отвергнутых притязаний в Таниной жизни не было. В ней был один-единственный Миша.
Что обнаружила милиция?
Таня лежала на полу кухни. Руки заломлены назад, рот заклеен лейкопластырем.
"Труп гражданки Панкратовой Татьяны Владимировны, 1964 года рождения, был обнаружен со множеством колото-резаных ранений груди и шеи. По данному факту в тот же день, 6 августа, было возбуждено уголовное дело по ст. 103 УК РСФСР. Согласно заключению судебно-медицинской экспертизы, смерть Панкратовой наступила от острой кровопотери, явившейся следствием колото-резаных ранений шеи и грудной клетки с повреждением сонной артерии, яремных вен, легких и печени в период с 10 часов 35 минут до 14 часов 35 минут 5 августа 1989 года. По заключению медико-криминалистической экспертизы, раны Панкратовой могли быть причинены ножом".
Но ножа не было.
Было только одно символическое обстоятельство, которое могло оказаться концом нити, запутанной в клубок.
Таня была в джинсах. Сзади они оказались распороты по шву. Ровно настолько, сколько могло понадобиться для того, чтобы навести на мысль об изнасиловании. Однако экспертиза отвергла эту подсказку. Значит, то, что лежало на поверхности, - лежало для отвода глаз.
Быстро отказались и от мысли об ограблении, точней, попытки ограбления. Ни одной даже самой пустяковой вещицы не тронул убийца. Да и вошел он в квартиру не с отмычкой - замок был цел, и быстро выяснили, что был в этом замке только свой, "родной" ключ. Значит, Таня открыла убийце сама - или у него был ключ.
Что же касается друзей и знакомых, которых у такого общительного человека, как Таня, было множество, - их стали проверять. Но логично было с самого начала уяснить, где был и что в этот день делал Михаил Торховской человек, который жил в этой квартире на правах будущего мужа и имел ключ от нее.
Несколько мелочей то и дело всплывали в сознании людей, которым надлежало решить эту задачу.
По свидетельствам подруг Тани, Торховской был скуповат. В день рождения цветов ей он не подарил. С чего же вдруг оставил у дверей, без присмотра, роскошный букет роз?
В день убийства он встречался с неким человеком, который назвал время встречи и её окончания, очень близко подходившее ко времени убийства.
Сам же Торховской упорно сдвигал время встречи на час позже. Из чего следовало, что во время совершения убийства он никак не мог находиться в квартире.
И было, наконец, ещё одно необычайное обстоятельство, на которое обратил внимание старший оперуполномоченный Бабушкинского РУВД Сергей Владимирович Толкачев.
Толкачев осматривал труп, Торховской же в этой время находился в коридоре. В таком месте, откуда не могло быть видно, что происходит на кухне. Так вот, когда Толкачев проводил осмотр, Торховской сказал ему, что вот, мол, ножом исколота, да ещё и шея перерезана.
Увидеть никак не мог - проводили специальный эксперимент.
Восьмого августа 1989 года Торховской был задержан по подозрению в убийстве Панкратовой. 11 августа была избрана мера пресечения - содержание под стражей.
Шестнадцатого августа, находясь в изоляторе временного содержания на Петровке, Торховской сделал чистосердечное признание, в котором рассказал, как убил Таню.
Вот оно, это чистосердечное признание:
"После встречи с К., которая произошла приблизительно с 13.05 до 14.20... я поехал на квартиру к гр. Панкратовой. Когда я пришел, Татьяна разговаривала по телефону, с кем, я не знаю, дверь открывала мне она, на минуту оторвавшись от телефона... Я спросил у нее, есть ли что-нибудь на обед. Она ответила, что ничего не готово, и дальше стала говорить мне, что ей надоело быть домашней хозяйкой, что она не хочет больше со мной жить, что она думала дотерпеть "до Болгарии" (куда собиралась уехать к подруге через несколько дней. - О.Б.), а потом расстаться, но у неё кончилось терпение сегодня, что она больше не хочет жить с самодуром и сволочью. Она стала сравнивать меня со своими прежними ухажерами, показывая мне, насколько они были лучше, чем я... потом она сказала, что сегодня же просит меня убраться и больше никогда не звонить и не приходить. Я Таню очень любил и люблю, и это слышать мне было очень тяжело. Я не могу вспомнить точно конец разговора. Я помню только, что просил её одуматься, а она в ответ говорила мне все больше и больше, я никогда раньше не видел её такой. Потом я помню, что схватил на кухне нож и ударил её сначала один, потом ещё несколько раз на полу в кухне и убил ее".
Из протокола допроса подозреваемого Торховского М.В. 17 августа 1989 года:
"...После того как Таня выбросила на пол мой портфель, я схватил её за руки и пытался успокоить, но она вырывалась, говорила, чтобы я к ней не прикасался, и кричала, чтобы я убирался из квартиры. После того, держа Таню за руки, я оттащил Таню на кухню, но она там продолжала кричать... Я пришел в ярость и решил её связать, чтобы она успокоилась и одумалась. Я взял на кухне нож с деревянной ручкой. На кухне отрезал от чего-то кусок провода... Я попробовал стоя связать Тане руки сзади, но она сопротивлялась, и мы в процессе борьбы упали на пол кухни. На полу мне удалось связать... руки. При этом Таня, лежа на полу, пыталась развязать руки, кричала, что я садист, и ничто больше не заставит её жить со мной... От такого поведения, её оскорблений я освирепел и помню, что... в правой руке у меня был нож, которым я отрезал шнур... Таня, когда боролась со мной, видимо, случайно напоролась на нож... После этого я помню, что нанес несколько ударов этим ножом... не отдавая себе отчета в своих действиях и нанося удары куда попало... Сколько именно я нанес ударов - не помню, но, по-моему, около 4 ударов... Я встал и понял, что она убита... Я понял, что должен создать себе алиби и убрать орудие преступления из квартиры Тани. С этой целью я позвонил (из своей квартиры) отцу Тани и сказал ему, что ищу Таню, что забыл ключи от её квартиры и что дома её нет... После этого в тот же день я снова приехал на квартиру Тани... Тем же ножом, которым я наносил удары... я разрезал на Тане брюки сзади... чтобы создать видимость, что с Таней совершена попытка изнасилования. ...Затем я взял нож... вымыл его в ванной в раковине, завернул его в газету "Московский комсомолец"... Около дома Тани, около помойного бачка я выбросил в картонную коробку, которая лежала около бачка, нож в газете..."
Через неделю он от этих показаний отказался, сославшись на то, что сделал их под моральным воздействием работников милиции.
А через четыре месяца Михаил Торховской был освобожден из-под стражи. 4 января 1991 года старший следователь прокуратуры РСФСР Н. Лысенко постановил: уголовное дело в отношении Торховского М.В. прекратить за недоказанностью. Предварительное следствие по уголовному делу № 18/67042-89 приостановить.
Чем же руководствовался старший следователь по особо важным делам при прокуратуре РСФСР старший советник юстиции Н.В. Лысенко, подписав такое постановление?
Срок предварительного расследования истек.
Орудие убийства найдено.
На носовом платке, изъятом у Торховского, и на джинсах из квартиры Панкратовой обнаружена кровь человека - но определить её групповую принадлежность не смогли.
Что же касается отпечатков пальцев - обнаружены как следы Торховского и Панкратовой, так и следы гражданина К. из Новгорода, который, находясь в командировке, ночь с 31 июля на 1 августа провел в квартире Тани с её разрешения. На сброшенном из шкафа на пол календаре также были отпечатки пальцев рук. Но, кому они принадлежат, не выяснили, несмотря на то что из 240 человек, допрошенных по делу, у 50 были получены образцы отпечатков пальцев и проведены дактилоскопические экспертизы.
Одним из мотивов приостановления следствия было также и то, что показания Торховского, данные в чистосердечном признании, "по ряду обстоятельств не соответствуют фактическим данным".
Что имеется в виду?
Торховской ничего не сообщил о лейкопластыре.
Не сказал, что Таня перед тем, как получила первые ножевые ранения, была придушена шнуром.
На трупе обнаружено 26 колото-резаных ножевых ранений - в чистосердечном признании говорится о четырех.
Не знаю, в какой степени логика используется в качестве инструмента при расследовании такого дела, но если все же используется, - тогда у меня есть вопросы.
Всегда ли считаются достоверными только те факты из чистосердечного признания, которые абсолютно совпадают с картиной места и обстоятельств происшествия? Не могут ли 4 вместо 26 ножевых ранений, забытый лейкопластырь и т.п. объясняться естественным стремлением человека, дающего показания, даже и в такой ситуации представить дело несколько иначе, если ему кажется, что это поможет облегчению участи? Кроме того, профессионал не может не знать, что действия, производимые в состоянии сильного волнения, отпечатываются в памяти отрывочно - о чем и может свидетельствовать как раз цифра 4. А если бы запомнилось, что ударов было 26, - это было бы уже совсем другое состояние.
Если само по себе чистосердечное признание, не нашедшее подтверждения, может считаться самооговором, сделанным в состоянии шока, стресса или под давлением лиц, ведущих дознание, - отчего же расхождение в деталях, расхождение не качественное, а количественное, - прошу прощения за топорную формулировку - не может приниматься во внимание с соответствующими поправками? Здесь я имею в виду опять же только логику, согласно которой можно как оговорить себя, так и стараться приукрасить то, что украшению уже не подлежит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Утром 6 августа Эмма Васильевна в 9 часов утра снова попробовала дозвониться до дочери - и снова не получилось. Тогда она стала звонить Торховскому, который сообщил ей, что всю ночь искал Таню и в 2 часа ночи дозвонился до бюро несчастных случаев. Спросил, есть ли у неё ключи, чтобы поехать и посмотреть, нет ли там для него записки.
Договорились встретиться в одиннадцать тридцать.
Когда Эмма Васильевна приехала, Михаил уже ждал её на лестнице.
Оказалось, что ключи она второпях взяла не те.
Стали решать, как быть.
Михаил сразу же предложил взломать дверь. Когда позвонили в соседнюю квартиру, Торховской обратил внимание Эммы Васильевны на огромный букет роз, оставленный им для Тани в ручке двери. К нему была прикреплена записка: "Привет Тане от Миши".
Сосед сказал, что дверь ломать жалко, и пригласил Торховского в свою квартиру: он предложил перелезть на лоджию Таниной квартиры с его лоджии, как всегда делал прежний жилец, если забывал дома ключи. Михаил лезть отказался, сославшись на то, что боится высоты.
Тогда сосед сделал это сам.
Потом он открыл дверь и ушел.
Эмма Васильевна и Михаил вошли в Танину квартиру.
Дверь на кухню была открыта. И там на полу лежала Таня.
Таня лежала ничком с заломленными назад руками.
Все вещи в квартире, включая и дорогую аппаратуру, и дорогую одежду, все было на месте. Порядок нарушала только открытая дверца секретера, из которого были выброшены кое-какие бумаги, да кейс Торховского, бумаги которого тоже были разбросаны на полу. И все.
Михаил не разрешил Эмме Васильевне идти на кухню, и до приезда милиции они сидели у соседей.
- Что же это такое? - спросила Эмма Васильевна. Она ожидала услышать: "Ума не приложу" или что-нибудь вроде этого, однако он вдруг сказал, что уверен: здесь произошло убийство на почве ревности.
И несмотря на то что все, кроме единственного и главного, уже отделилось от сознания, Эмма Васильевна успела возразить Торховскому, что считает такое предположение бессмысленным. Она знала, что цыганских страстей и отвергнутых притязаний в Таниной жизни не было. В ней был один-единственный Миша.
Что обнаружила милиция?
Таня лежала на полу кухни. Руки заломлены назад, рот заклеен лейкопластырем.
"Труп гражданки Панкратовой Татьяны Владимировны, 1964 года рождения, был обнаружен со множеством колото-резаных ранений груди и шеи. По данному факту в тот же день, 6 августа, было возбуждено уголовное дело по ст. 103 УК РСФСР. Согласно заключению судебно-медицинской экспертизы, смерть Панкратовой наступила от острой кровопотери, явившейся следствием колото-резаных ранений шеи и грудной клетки с повреждением сонной артерии, яремных вен, легких и печени в период с 10 часов 35 минут до 14 часов 35 минут 5 августа 1989 года. По заключению медико-криминалистической экспертизы, раны Панкратовой могли быть причинены ножом".
Но ножа не было.
Было только одно символическое обстоятельство, которое могло оказаться концом нити, запутанной в клубок.
Таня была в джинсах. Сзади они оказались распороты по шву. Ровно настолько, сколько могло понадобиться для того, чтобы навести на мысль об изнасиловании. Однако экспертиза отвергла эту подсказку. Значит, то, что лежало на поверхности, - лежало для отвода глаз.
Быстро отказались и от мысли об ограблении, точней, попытки ограбления. Ни одной даже самой пустяковой вещицы не тронул убийца. Да и вошел он в квартиру не с отмычкой - замок был цел, и быстро выяснили, что был в этом замке только свой, "родной" ключ. Значит, Таня открыла убийце сама - или у него был ключ.
Что же касается друзей и знакомых, которых у такого общительного человека, как Таня, было множество, - их стали проверять. Но логично было с самого начала уяснить, где был и что в этот день делал Михаил Торховской человек, который жил в этой квартире на правах будущего мужа и имел ключ от нее.
Несколько мелочей то и дело всплывали в сознании людей, которым надлежало решить эту задачу.
По свидетельствам подруг Тани, Торховской был скуповат. В день рождения цветов ей он не подарил. С чего же вдруг оставил у дверей, без присмотра, роскошный букет роз?
В день убийства он встречался с неким человеком, который назвал время встречи и её окончания, очень близко подходившее ко времени убийства.
Сам же Торховской упорно сдвигал время встречи на час позже. Из чего следовало, что во время совершения убийства он никак не мог находиться в квартире.
И было, наконец, ещё одно необычайное обстоятельство, на которое обратил внимание старший оперуполномоченный Бабушкинского РУВД Сергей Владимирович Толкачев.
Толкачев осматривал труп, Торховской же в этой время находился в коридоре. В таком месте, откуда не могло быть видно, что происходит на кухне. Так вот, когда Толкачев проводил осмотр, Торховской сказал ему, что вот, мол, ножом исколота, да ещё и шея перерезана.
Увидеть никак не мог - проводили специальный эксперимент.
Восьмого августа 1989 года Торховской был задержан по подозрению в убийстве Панкратовой. 11 августа была избрана мера пресечения - содержание под стражей.
Шестнадцатого августа, находясь в изоляторе временного содержания на Петровке, Торховской сделал чистосердечное признание, в котором рассказал, как убил Таню.
Вот оно, это чистосердечное признание:
"После встречи с К., которая произошла приблизительно с 13.05 до 14.20... я поехал на квартиру к гр. Панкратовой. Когда я пришел, Татьяна разговаривала по телефону, с кем, я не знаю, дверь открывала мне она, на минуту оторвавшись от телефона... Я спросил у нее, есть ли что-нибудь на обед. Она ответила, что ничего не готово, и дальше стала говорить мне, что ей надоело быть домашней хозяйкой, что она не хочет больше со мной жить, что она думала дотерпеть "до Болгарии" (куда собиралась уехать к подруге через несколько дней. - О.Б.), а потом расстаться, но у неё кончилось терпение сегодня, что она больше не хочет жить с самодуром и сволочью. Она стала сравнивать меня со своими прежними ухажерами, показывая мне, насколько они были лучше, чем я... потом она сказала, что сегодня же просит меня убраться и больше никогда не звонить и не приходить. Я Таню очень любил и люблю, и это слышать мне было очень тяжело. Я не могу вспомнить точно конец разговора. Я помню только, что просил её одуматься, а она в ответ говорила мне все больше и больше, я никогда раньше не видел её такой. Потом я помню, что схватил на кухне нож и ударил её сначала один, потом ещё несколько раз на полу в кухне и убил ее".
Из протокола допроса подозреваемого Торховского М.В. 17 августа 1989 года:
"...После того как Таня выбросила на пол мой портфель, я схватил её за руки и пытался успокоить, но она вырывалась, говорила, чтобы я к ней не прикасался, и кричала, чтобы я убирался из квартиры. После того, держа Таню за руки, я оттащил Таню на кухню, но она там продолжала кричать... Я пришел в ярость и решил её связать, чтобы она успокоилась и одумалась. Я взял на кухне нож с деревянной ручкой. На кухне отрезал от чего-то кусок провода... Я попробовал стоя связать Тане руки сзади, но она сопротивлялась, и мы в процессе борьбы упали на пол кухни. На полу мне удалось связать... руки. При этом Таня, лежа на полу, пыталась развязать руки, кричала, что я садист, и ничто больше не заставит её жить со мной... От такого поведения, её оскорблений я освирепел и помню, что... в правой руке у меня был нож, которым я отрезал шнур... Таня, когда боролась со мной, видимо, случайно напоролась на нож... После этого я помню, что нанес несколько ударов этим ножом... не отдавая себе отчета в своих действиях и нанося удары куда попало... Сколько именно я нанес ударов - не помню, но, по-моему, около 4 ударов... Я встал и понял, что она убита... Я понял, что должен создать себе алиби и убрать орудие преступления из квартиры Тани. С этой целью я позвонил (из своей квартиры) отцу Тани и сказал ему, что ищу Таню, что забыл ключи от её квартиры и что дома её нет... После этого в тот же день я снова приехал на квартиру Тани... Тем же ножом, которым я наносил удары... я разрезал на Тане брюки сзади... чтобы создать видимость, что с Таней совершена попытка изнасилования. ...Затем я взял нож... вымыл его в ванной в раковине, завернул его в газету "Московский комсомолец"... Около дома Тани, около помойного бачка я выбросил в картонную коробку, которая лежала около бачка, нож в газете..."
Через неделю он от этих показаний отказался, сославшись на то, что сделал их под моральным воздействием работников милиции.
А через четыре месяца Михаил Торховской был освобожден из-под стражи. 4 января 1991 года старший следователь прокуратуры РСФСР Н. Лысенко постановил: уголовное дело в отношении Торховского М.В. прекратить за недоказанностью. Предварительное следствие по уголовному делу № 18/67042-89 приостановить.
Чем же руководствовался старший следователь по особо важным делам при прокуратуре РСФСР старший советник юстиции Н.В. Лысенко, подписав такое постановление?
Срок предварительного расследования истек.
Орудие убийства найдено.
На носовом платке, изъятом у Торховского, и на джинсах из квартиры Панкратовой обнаружена кровь человека - но определить её групповую принадлежность не смогли.
Что же касается отпечатков пальцев - обнаружены как следы Торховского и Панкратовой, так и следы гражданина К. из Новгорода, который, находясь в командировке, ночь с 31 июля на 1 августа провел в квартире Тани с её разрешения. На сброшенном из шкафа на пол календаре также были отпечатки пальцев рук. Но, кому они принадлежат, не выяснили, несмотря на то что из 240 человек, допрошенных по делу, у 50 были получены образцы отпечатков пальцев и проведены дактилоскопические экспертизы.
Одним из мотивов приостановления следствия было также и то, что показания Торховского, данные в чистосердечном признании, "по ряду обстоятельств не соответствуют фактическим данным".
Что имеется в виду?
Торховской ничего не сообщил о лейкопластыре.
Не сказал, что Таня перед тем, как получила первые ножевые ранения, была придушена шнуром.
На трупе обнаружено 26 колото-резаных ножевых ранений - в чистосердечном признании говорится о четырех.
Не знаю, в какой степени логика используется в качестве инструмента при расследовании такого дела, но если все же используется, - тогда у меня есть вопросы.
Всегда ли считаются достоверными только те факты из чистосердечного признания, которые абсолютно совпадают с картиной места и обстоятельств происшествия? Не могут ли 4 вместо 26 ножевых ранений, забытый лейкопластырь и т.п. объясняться естественным стремлением человека, дающего показания, даже и в такой ситуации представить дело несколько иначе, если ему кажется, что это поможет облегчению участи? Кроме того, профессионал не может не знать, что действия, производимые в состоянии сильного волнения, отпечатываются в памяти отрывочно - о чем и может свидетельствовать как раз цифра 4. А если бы запомнилось, что ударов было 26, - это было бы уже совсем другое состояние.
Если само по себе чистосердечное признание, не нашедшее подтверждения, может считаться самооговором, сделанным в состоянии шока, стресса или под давлением лиц, ведущих дознание, - отчего же расхождение в деталях, расхождение не качественное, а количественное, - прошу прощения за топорную формулировку - не может приниматься во внимание с соответствующими поправками? Здесь я имею в виду опять же только логику, согласно которой можно как оговорить себя, так и стараться приукрасить то, что украшению уже не подлежит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89