Маша на цыпочках поднялась на второй этаж, стараясь не задевать пустые бутылки, чашки с заскорузлой кофейной гущей, тарелки, утыканные бычками, обрывки газет с остатками пищи и прочие признаки тоскливого одиночества. Дверь в спальню легко открылась, показав бордельно нарядную комнату с зеркалом на потолке и вместительным ложем под ним. Ковер, кресла, тумбочки беспорядочно покрывали детали верхнего и нижнего туалета, рассчитанные по меньшей мере на трех персон, и листы полусожженной рукописи. Под одеялом горбилось измученное ожиданием Единственной тело поэта.
Сбросив халат со стремительным профессионализмом, Маша юркнула под бок любимого, обняла его, нащупывая нужные для перемирия места и горячо шепча:
- Я пришла, твоя маленькая п...душечка...
Бок нащупался женский и интимные места тоже. Голос у облапанной дамы оказался скверный, но еще ужаснее было ее искаженное отеками и ужасом лицо. Из-под одеяла вынырнули еще две головы, причем только одна из них принадлежала Фарингосептову и по ней, размахнувшись не детским кулаком, съездила Единственная...
...На севере же, а именно в таможенном отделении Шереметьево-2, куда был доставлен литературным агентом знаменитый триллерист, дела обстояли куда серьезней.
Помахав ушедшему за турникет писателю, Экстрактов поспешил к телефону-автомату и противным голосом доложил начальнику смены - что, где, когда и у кого надо искать.
Наводка оказалась точной. Крутые парни таможенники, принявшие поначалу творца любимого героя Ссученного, как родного, попросили писателя достать ноутбук, затем собственноручно вскрыли нижнюю панель и глубоко вздохнули на стойку посыпались пакетики с белым порошком.
- Это не я! - нелепо возмутился Глыбанин. Но человек в начальственном мундире взглянул на него с нескрываемой тоской, словно своим поступком триллерист плюнул ему в душу. И пообещал голосом тени отца Гамлета:
- Разберутся. Но, помяните мое слово, разбираться будут долго и трудно...
... - И вот мы здесь, - закончили свой рассказ о расселении квартиры помощники того, кто называл себя Демосом Мефистовичем.
- Полагаю, вы не зря потрудились. Наши гости почувствовали некую странность и сейчас задают себе массу вопросов, - сказал он. - С этими симпатичными ребятами придется немного повозиться. Стало быть, пора устраиваться основательно.- Деймос вытянул ноги и размял колени. - У меня какое-то странное настроение. Тянет к покою, уюту...
- Рады-с! - хором отозвались остальные.
- Подыщем что-нибудь премиленькое для труда и коллективного проживания. Как, допусти, насчет бывшего адреса? - проявил энтузиазм Шарль.
- Увы, отпадает. Запомните: никогда не возвращайтесь туда, где вы были счастливы. Знаете, что сделать труднее всего? - Не попасть в свои собственные, как казалось, значительные следы. Они окажутся мелковатыми, а новые... новые и вовсе в сравнении с ними - нестоящими... Друзья! Мы начинаем новые приключения и станем заглядывать в прошлые лишь с теплой ностальгической слезой. Прежде всего - обновим досье - БАТОН, АМАРЕЛЛО, ШАРЛЬ. Прощу обращаться ко мне запросто - экселенц. А если официально, то, пожалуй, в качестве первой буквы я предпочту раскатистое Р-р-р...( " Р-рр..." - старательно - повторила свита.) Для проживания требуется нечто уютное, скромное. Здесь как то давит. Груз исторических ошибок чрезвычайно токсичен.
Роанд подошел к окну.
Короткий декабрьский день быстро угасал, сообщая панораме города печальное очарование. Кое-что тут угадывалось сразу - круглая ротонда на крыше дома Пашкова, башни и стены Кремля, золотые купола соборов за ними, трубы серой фабричной громады по правому берегу реки и особняки вдоль набережной, гигантский, горящий огнем шлем Храма Христа с огромным витым крестом.
Но было и новое, не московское: узкие башни, поднимающиеся над центральными кварталами, сплошь стеклянные, залитые изломанным ослепительным солнцем, монументальный монолит президентского отеля, похожий на многопалубный океанский лайнер, нечто гигантское, черное, торчащее на шипастой стелле прямо из вод Москвы-реки.
Чем ярче и обманчивей горело в окнах опускающееся за Воробьевыми горами солнце, тем сумрачней становилось в комнате.
- Займитесь устройством жилья. Мне надо отдохнуть, - переместив кресло к окну, Роланд извлек из папки с ботиночными шнурками измятые листы и, подставляя их бледному свету угасающего дня, начал читать.
"...Морозный день 5 декабря 1931 года приближался к середине..."
Глава 12
Морозный декабрьский день приближался к середине. Легкий дымок поднимался над московскими крышами, оранжевым шаром стояло в молочной пелене низкое солнце. Оно не слепило и не грело, лишь розовым райским отсветом заливало заиндевевший, словно из сахара вылепленный город.
На заснеженной набережной тихо и безлюдно. Заблаговременно огородили высоким забором Храм, выселили жильцов из близлежащих домов ветхой застройки, перекрыли ведущие к площадке улицы. Только рабочие в темных спецовках суетились у опустевшей громадины, переругиваясь и похрустывая морозным снежком.
С куполов Храма сорван позолоченный убор, выломаны двери и резные мраморные плиты, в провалы разбитых окон заметает снег. Весь в ранах, следах увечий и пыток, приговоренный стоял крепко, поднимая к декабрьскому небу кружевной остов обнаженной главы. В скорбном облике собора, лишенного праздничного убранства, резче обозначились черты сурового древнего зодчества. Опушенная инеем арматура куполов серебряным кружевом таяла в прозрачном воздухе, искрящиеся стены, залитые розовым солнцем, казались прозрачными. Глядящим на него сейчас людям являлась странная мысль: не разрушится Храм, вознесется. Оставит предавшую его землю, уйдет в тот мир, которому принадлежит по праву.
Люди толпились за пределами оцепленных улиц, потопывали валенками, колотили бока рукавицами и ждали. Кто-то молился, кто-то лузгал семечки, кто-то плакал...
К этому дню готовились давно. Он должен был стать всенародным праздником - праздником убиения Господня. Момент для истории страны крайне знаменательный.
14 июля 1931 года ТАСС с ликованием сообщил советскому народу: "Совнаркомом СССР принято решение о постройке Дворца Советов, в котором должны происходить съезды Советов, партии, профсоюзов и т.д., а так же массовые рабочие собрания. Местом постройки избрана площадь Храма Христа Спасителя. К подготовительным работам уже приступлено".
Специалисты заспорили о способах уничтожения огромного здания. Одни полагали, что строение надлежит разобрать по частям, сохранив в качестве музейных экспонатов кое-что из его отделки. Другие были настроены более практично и радикально. Когда речь идет о расправе с врагом сентимены и деликатность не уместны, действовать надо быстро и решительно. Расправа должна быть скорой, наглядной и постыдной, а в при таком раскладе лучшее средство - взрывчатка.
Президиум ВЦИК поручил Мособлисполкому произвести ликвидацию Храма в декадный срок. Пришлось поторопиться.
Всю осень вокруг обреченного Храма кипела работа. Словно муравьи облепили купола черные фигурки верхолазов, которым надлежало сорвать с крыши и куполов листы позолоченной обшивки. Из разоренных проемов огромных порталов вытаскивали мраморные статуи, обвязав веревками за шею, словно туши на бойне. Они остались лежать под дождем и снегом, погибая от ударов падающих с кровли листов.
В конце ноября на ободранных куполах вновь появились люди. Звеня пилами и стуча молотками они облепили основание семиметрового креста. Прохожие останавливались, задрав головы, стягивались из отдаленных районов любопытные: разнеслась весть - нынче будут валить крест.
Не простое это, как оказалось, дело. Вначале металл со всех сторон хорошенько подпилили, затем обвязали толстым канатом, а канат прикрепили к грузовику, стоящему во Всесвятском проезде. Осталось лишь хорошенько дернуть. Шофер откатил и, выжав до отказа газ, рванул вперед. Женщины в толпе взвизгнули, закрыв ладонями лица. Взревев, машина как тетиву натянула канат, задрожала от напряжения, отрывая от земли задние колеса. Но крест не шелохнулся.
Народ, толпившейся вокруг, охватило странное чувство. Задор поругания святыни, сладкий для нищего духом, сник. Увидели тут зеваки, как мизерны они рядом с Храмом, как ничтожны и жалки. Притихла галдевшая толпа, некоторые же, не сумевшие истребить в душе постыдное суеверие, пошли прочь, подгоняемые выкриками юродивого - по виду бывшего попа или бродяги. Дрожа и сотрясаясь от кашля, то заливаясь слезами, то хохоча, он воздевал кривой перст к небу:
- Велико терпение Всевышнего. Неисчерпаема мудрость и любовь Его. Тяжкое испытание посылает он вам, на краю стоящим! Так не гневите, не гневите Отца и Заступника! - стоя на коленях в затоптанной снежной каше, юродивый усердно крестился, ожидая, по-видимому, появления карающей десницы или сокрушающего огненного ливня. Но из облаков, плывущих за остовом купола, никто не явился, не метнулись в глумливых безбожников разящие стрелы.
Вновь завел шофер мотор грузовичка, снова взял разгон и рванул трос. Отшатнулась толпа. Но и во второй раз устоял крест.
Тогда подогнали еще один грузовик, нагрузили кузова камнями и рванули сообща. Рычание моторов огласило тишину, натянулся тетевой металлический трос. Сломился все же крест! Замер на мгновение и страшно рухнул, со скрежетом и железным лязгом. Скользнул вниз по металлическим прутьям каркаса, вздымая снежные фонтаны и фейерверк искр. В паутине арматуры застрял, тяжело раскачиваясь на ветру. Тихо стало внизу. Сотни глаз были прикованы к золотому сиянию креста, упорно не желавшего покидать свое место. Стукнув в последний раз о ребро остова, словно застонав, он заскользил вниз, рухнул наземь и исчез в столбе пыли...
4 декабря в праздник Введения во Храм Пресвятой Богородицы, сквозь выломанные порталы завезли внутрь семь тонн аммонала. Специалисты из Союзвзрывпрома разместили взрывчатку в соответствии с разработанным планом.
Взрыв назначили на двенадцать по полудню. К этому времени оцепила милиция улицы, тесня толпу. Разные здесь собрались элементы - кто веселится, кто молится, кто угрожает. Старушки черные, еле ползающие, матерые румяные здоровяки с пасмурным взглядом - то ли из бывших, то ли их нынешних бунтарей. Пацанье и всяческий люд, что при любых событиях присутствует, хоть то похороны, хоть Первомай, хоть пожар или открытие памятника - бузотеры. А среди них шастают беспризорники, интересуясь очисткой карманов.
Были среди толпы лица незаметные, но значительные. Потомки тех, кто строил и украшал Храм пришли проститься с ним и в немощи своей покаяться. Детям и внукам, что привели с собой, говорили: "Смотри, милый, душой запоминай. Расскажешь детям своим все, как было. Может и опомнятся люди".
Худющий слепой бородач, по виду из священнослужителей, напевно читал по памяти царский манифест: "Да простоит сей Храм многие веки, и да курится в нем перед святым престолом божьим кадило благодарности до позднейших родов, вместе с любовью и подражанием к делам их предков..."
Кашляя кровью и тряся бороденкой причитал что-то о неминуемой каре захудалый попик и рвался к Храму. Крепенький милиционер без особых усилий отволок его по грязному снегу к закрытой машине с красным крестом и сдал санитарам.
Ближе к намеченному сроку подтянулись к Храму чины из разных комиссий и важных организаций. Бригадир подрывников доложил и о полной готовности. Поспешили прочь начальники, покидая опасное место.
Оглядевшись, бригадир поманил к себе опытного сапера комсомольца Валентина Геншина:
- Неспокойно мне что-то, Валька. Всю ночь тут наряды дежурили, чтобы народ взрывчатку не растащил. Никаких инцидентов не отмечено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90