И вправду остался что ли?
- Остался. Нам с женой тут нравится.
- Может с вас и возродятся Козлищи. Хоть и проспорил, да не помню, когда так радовался.
А вскоре заехал председатель на газике и протянул плотный рюкзачок.
- Хозяйке твоей, может сгодится. Мне, как ветерану сразу два презентовали. А на кой ляд? С крыши, что ли, сигать?
В подаренном тюке оказался парашют. Как раскинула Мара на лужайке снежно-белый необъятный купол с оранжевой середкой, так руками и всплеснула:
- Теперь сумасшедшую красоту в доме наведу!
В начале парашют в союзе с дырявым самоваром породил лампу. Самовар начистили, просверлили в днище отверстие, просунули шнур, сверху, используя мельхиоровую конфетницу, пристроили патрон. А затем расцвел над преображенным самоваром огромный солнечный тюльпан. Каркас от валявшегося на деревенской свалке абажура Маргарита обтянула парашютной оранжевой сердцевиной и даже по низу пришила кисти.
Пуск лампы превратился в праздник. В доме появился тот самый свет, который решительно необходим для семейного счастья.
- Чудесно будет зимой. Представь, за окнами сугробы и вьюга, а у нас горячая печь и свое солнышко! - Маргарита нахмурилась вдруг и проговорила совсем тихо: - Путь лучше зимы никогда не будет.
...- Я хочу, что бы лето было всегда, - шептала она, проснувшись от солнечного луча на подушке. - Когда я открываю глаза, вижу птиц на ветке яблони, вижу тебя рядом, то не могу поверить, что на свете бывает такое полное счастье. Все оно - мое! Я даже забор, который ты сделал, люблю как живой. И лавку на берегу. И наше Тихое озеро...
- А я тебя, тебя, и опять - тебя!
Они бросались обниматься, обласкивали словами окружавшие их вещи и, притихнув, грустили. Сколько ни заклинай мгновение остановиться, река времени течет, унося золотые песчинки. И всякое счастье подстерегает хмурая осень.
Глава 6
Спуск к Тихому озеру, сделанный Максом в ивняке, вел к мелкой прозрачной заводи. По сторонам в торжественном карауле стоял частокол осоки и плавали на зеркальной воде желтые кувшинки.
Маргарита умела входить в воду не слышно. Лишь разбегалась в обе стороны зыбкая рябь и узкое тело, зеленоватое сквозь слой воды, скользило в глубь озера. Отплыв чуть ни на середину, она оборачивалась, призывно махала Максиму рукой и плыла навстречу солнцу - утром - влево, на восток, вечером - прямо на закат, окрашивающий пурпуром потемневшую воду. За спиной по русалочьи колыхались длинные волосы и летел следом аромат радости, словно раскололи спелый арбуз.
Однажды теплым июльским вечером, особенно тихим и пахучим после прошумевших дождей, она попросила Максима подождать на берегу и припустилась к дому. В горнице вытащила из шкафа нечто белое, пышное и нырнула в шуршащий шелк.
Мысль о платье из парашютных занавесок пришла внезапно, когда собранные на бечевку полотнища образовали длинную бальную юбку. Оставшимся широким куском ткани Маргарита обернула торс и завязала на талии большущий бант. Из маленького овального зеркала на нее глянуло лицо, покрытое розовым загаром и золотой пыльцой веснушек. Глаза сияли темные и великолепные, как омуты, прячущие вековые тайны, а на губах играла загадочная улыбка - знак приобщения к высшему таинству. Показав себе язык, Маргарита закружилась, чувствуя податливую упругость шелков. Видеть себя она целиком не могла, но когда бежала через поле к озеру, подобрав юбки, они развевались легким облаком и таинственно по бальному шуршали. Ничего не понимает и не сумеет понять в самых шикарных туалетах та, которую не пьянит этот шорох шелков, дышащих июльскими лугами, туманами, сознанием собственной единственной неотразимости!
Соцветия белоснежного душистого горошка, пучок сорванных на ходу ромашек и васильков превратили в венок торопливые руки, а сердце стучало, как перед алтарем. Маргарита замерла, переводя дух у самого берега. На пне под серебристой ракитой сидел Максим и читал большую потрепанную книгу с тиснением на корешке "Сказки Андерсена". Выгоревшая русая прядь падала на его лоб, а рука машинально отгоняла веточкой комаров, прохаживаясь по спине и шее. В прорехе старых джинсов выглядывало загорелое колено со свежей ссадиной, полученной утром во время велосипедной прогулки. Маргарита задохнулась от любви и чуть слышно шепнула, выступив из-за кустов белого шиповника:
- Макс...
Он обернулся, неловко поднялся, уронив с колен книгу, и обмер.
- Держи меня! - она ринулась прямо в распахнутые объятия. Он подхватил, закружил ее и понеслась вокруг карусель лесов, полей, холмов, вод, лиловых колокольчиков со звенящими шмелями, стрекоз на камышах, круглых облачков в бледном небе, солнечных бликов от воды на серебристых ветвях осоки, глядящейся в озеро - все кружило и ликовало, а потом завалилось набок. Переводя дух, они лежали в траве и смотрели в небо.
- Я стала летучей, как облака!
- Ты лучше. Ты летучая, теплая, живая.
- Я легкая и радостная, как та лимонница!
- Ты прекрасней и нежней всех бабочек в мире, - Максим наклонился над ней, опираясь на руки и погружаясь взглядом в самую глубину зрачков. - Ты озаренная.
- Я такая, потому что ты - мой. Ты научил меня летать, мастер. Научил быть сильной, верить в чудо, беречь радость, как самую редкую драгоценность. И любить себя. Да, да! Потому что я - это ты. Только совершенно необходимо, совершенно обязательно - что бы мы были вместе. Что бы мы - ты и я - были всегда.
- Так будет непременно. Я не отпущу тебя, ни за что не отпущу. Обещаю тебе это! Ты веришь мне, Маргарита?
Она зажмурилась и замотала головой:
- Верю крепко-крепко-крепко... Мы будем всегда. Мы всегда будем вместе! - горячие губы слились, закружил вокруг подаренный им мир.
- Подожди здесь, ладно? - попросил Максим, выныривая из хмельного омута, целуя Маргариту нежно и торопливо. - Приготовь слова клятвы. Сегодня у нас свадьба.
Вскоре он вернулся с цветами из сада: мраморные лилии, голубые незабудки, алые маки, лиловые ирисы - целая охапка в упаковке упоительных ароматов. А сам был причесан и строг.
- Господи, откуда такой пиджак? - Маргарита в изумлении всплеснула руками: - Никогда, клянусь, никогда я не видела ничего подобного!
- Из времен сытых нэпманов и лощеных сутенеров. А точнее с андреапольской барахолки. Прошлой осенью одна старушка подарила мне его в придачу к банке соленых грибов. Она уверяла, что муж шил костюм к свадьбе у самого лучшего портного в городе. Он был, якобы, очень похож на меня и скончался в девяностолетний юбилей! Ушел в иной мир, сносив брюки и сохранив в шкафу с нафталином этот пиджак. Я взял его, потому что не хотел обижать старушку и еще потому, что думал о своем Жостове. Видишь, судьба все предусмотрела и хорошо подготовилась.
- Чудесный пиджак, - Мара погладила ладонями темно-синюю в рубчик ткань на его груди и вытащила длинный конский волос. - Тогда пользовались стежкой из конского хвоста и все почти шили вручную. Может, и мой парашют был сострочен в годы первых пятилеток, что бы прыгать с дирижаблей? Мы чудесная пара, да?
- Мы единственная пара во всем мире. Ничто на свете не способно разлучить нас. Вот! - Максим вытащил из кармана медную проволочку. - Сейчас в присутствии новобрачной и всех имеющихся свидетелей на земле и в небесах я изготовлю уникальное кольцо, достойное алмазного фонда. - Смотри! Это хрустальная бусина извлечена мной из щели в полу. Она ждала нас может, целых сто лет. Сверкала, словно капля росы, а я выковырял ее ручкой. Вот... - Максим старательно свернул проволочный жгут, нанизал хрусталину и спрятал колючие концы. - Вот так. Примерь!
- Получилось! - залюбовалась Маргарита кольцом на своем пальце. Теперь я сделаю для тебя. Я умею. В школе плела из разноцветных проводков ремешки. Смотри! - Насупив брови она старательно принялась за дело. Вскоре на ее ладони лежало кольцо. - Скромное, но прочное. Не уколись.
- Но это не шутка, Марго. Совсем не шутка, - взяв ее за руку Максим повел за собой на холм, покрытый цветами тысячелистника, колокольчиками и мелкой ромашкой. Там остановился и развернулся лицом к западу. Огромное солнце, наливаясь рубином, опускалось к елкам.
- Смотри на него и загадай самое главное.
- Я уже загадала. Давно, - вздернув подбородок, Марго подставила лучам лицо и зашевелила губами. Максим замер, сжимая ее руки.
- Солнце повенчало нас. Оно станет нашим свидетелем и защитником. Клянусь, что буду с тобой в горе и в радости, в болезни и в здравии. Клянусь - ничто на свете не разлучит нас.
- Клянусь... вторила Маргарита, прижимаясь к его груди, где под древним пиджаком, под жесткими хвостами неведомых, давно почивших коней, билось родное, навсегда принадлежавшее ей сердце...
Ехавший на велосипеде по тропинке человек с удочками и пластиковым пакетом, свернул шею, уронил пакет, остановился и протер глаза.
В пакете находилась банка свежих навозных червей, полкруга краковской колбасы, буханка ситного, малосольные огурчики и четвертинка - все, что требуется рыбаку, круто завязавшему с выпивкой.
В результате недельного запоя зоотехник Кащенко был избит женой, потом ею же отпоен парным молоком, вымыт в бане, приведен в божеский вид. Он заметно посвежел, сдал квартальный отчет и перестал видеть лебедей, являвшихся где попало после насильственного просмотра по телевизору балета Чайковского в обществе жены и тещи. Вернулся вкус к столярничанью, краковской колбасе, рыбалке. И вдруг - е-мое!
Набравшись смелости Кащенко шагнул вперед, что бы посмотреть правде в глаза. Никаких лебедей в человеческий рост, слава тебе, господи, у озера не было. Но то, что он увидел, оказалось совсем уж невозможным.
Прямо на верхушке холма стояли двое в невиданном и ненужном в пустынных сих местах очаровании. Невеста в сказочном белоснежном уборе с охапкой цветов в руках и волосами, падающими до пояса, повернула лицо к закату. Ее суженый - высокий и статный, как в иностранном журнале, то же смотрел вдаль.
Закатные лучи щедро покрывали белоснежные вуали невесты и стройный стан молодца, словно окатывая их жарким золотом. Двое стали Единым целым, но вовсе не в том смысле, к которому привык наблюдавший. И для того, что бы выразить этот новый смысл, существовало слово, которое вспомнил вдруг зоотехник, озаренный приобщением к таинству.
Прижимая обеими руками пакет к груди, Кащенко таращил глаза и переживал минуты высокого просветления. Он ясно осознал сейчас, что на свете не все так просто, как казалось до сих пор. Не зря на сцене танцуют лебеди, садится за елки солнце, синеет гладь озера. Помимо всего обрыдлого, тягостного, ненужного, есть наиглавнейшая Красота, в тайну которой Кащенко проник в эти мгновения, осознал к ней свою причастность и стал от этого иным человеком - со своим гордым умыслом.
... Свадебная ночь оказалась очень длинной. Был пир на деревянном столе в саду под яблонями, среди замершего сиреневого роскошества летних сумерек, были и танцы. Как оказалась, старый дом хранил много удивительных вещей. Котелки, чугунки, пудовые весы с одной чашей, коромысло и ломанные хомуты вытащил Максим из кладовой, прорываясь к нужному. И вот возник темно-зеленый коленкоровый чехол патефона и коробка пластинок в заплесневелых обложках.
- Неужели он будет работать? - не верила Маргарита, наблюдая за действиями Максима.
- Довоенная модель. Должен, - он открыл крышку, обнаружив атласное нутро с бархатным диском посередине. Покрутил осторожно ручку и диск начал медленно вращаться. В специальной коробочке, выскакивающей из корпуса, нашлись иголки.
- Ну?! - восторжествовал Максим. - Больше полувека прошло, а все-таки он вертится! И целый ящик пластинок. Мы будем танцевать каждый день!
- О... - присев у ящика, Маргарита горестно нахмурилась: - Его бросали. В конвертах сплошные осколки. Шульженко, Утесов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90