Ему казалось, что мучавший его двойник обнаружит себя.
Беседы с бесом стали привычным и даже обязательным занятием. Странный психоз Жостова прогрессировал, все абсурднее звучали заявления его двойника. Вырисовывалась в рассказах навязчивого собеседника престранная картина. Вроде бы, завладели отрекшейся от Бога землей бесы. Раньше по углам прятались и мелкими делишками промышляли, а теперь засели в Кремле. И вовсе не товарищ Сталин руководит СССР, а могущественный Гнусиралиссимус, имеющий целью извести на этой земле все антибесовские элементы, пуще всего - сострадание, совесть и честность, поскольку с верой уже советские люди успели расправиться. Кто не по зубам оказался дьявольскому десанту, того ликвидирует Гнусиралиссимус Сталин, имеющий на одной ноге, между прочим, шесть пальцев. Вот и последовал под уничтожение в процессе коллективизации работящий и праведный крестьянский люд, приняли смерть "предатели" да "изменники". И сами их прежние товарищи, ставшие Гнусариями, травили не сдавшихся лютее охотничьих псов. На суде над фашистским шпионом Тухачевским председательствовали Блюхер и Буденный.
- А через год - тридцатого мая - будет арестован и сам Блюхер - твой сподвижник и верный друг еще с взятия Перекопа. Арестован и расстрелян как опасный шпион, враг советского народа, - нашептывал мерзкий голос откуда-то снизу, как будто бы из-под пола.
- Врешь, тварь! Не может такого случиться! - грозно, словно командовал артиллерией, выкрикнул Жостов и опорожнил стакан коньяка. Привычная доза увеличилась, но не производила желаемого эффекта - даже преследовавший Жостова запах козла не перебили коньячные пары.
Воняло же козлом от шерсти Гнуса, частенько спавшего под диваном. Проживая в комфортабельной квартире, бес совсем запаршивел и постоянно хворал поскольку находился на полулегальном положении. Запланированная спайка с Жостовым так и не произошла. Прорываться Гнусу в жостовскую душу удавалось лишь изредка и таиться там приходилось изо всех сил, будто бездомному воришке, преследуемому полицией. Только расположится на садовой скамейке вздремнуть, уже бегут, свистят, стреляют. Уноси ноги пока цел под диван и жди случая для нового "заселения". Уж очень крепкой оказалась совесть этого замороченного идеями, сбитого с толку русского интеллигента. Последняя оставалась надежда у Гнуса на арест Блюхера. Придется Жостову выбирать: давать показания против друга или же нести свою упрямую голову на плаху. Первое, конечно же, предпочтительней. Если не устоит, сломается, предаст, то, глядишь, и станет, как все другие государственные товарищи оборотнем, Гнусарием. И начнется тогда привольное сатанинское житье. Вот и готовил Гнус почву для ответственного шага.
- А ты припомни, Коля, как делился с тобой Василий Константинович Блюхер планами антиправительственного заговора, - шептал он, притаившись за бархатной портьерой. - Припомни-ка, как дезертиров да нерадивых солдат от трибунала спасал, трусов жалел. Вот сейчас народ товарища Маршала Советского Союза Блюхера в депутаты Верховного Совета выдвинули, а он, сучья лапа, камень за пазухой держит. Ответственный же коммунист Жостов помалкивает, врага прикрывает. Подскажи товарищам, что бы смотрели бдительней вокруг. Вспомни о долге коммуниста, красный комиссар...
- А вот и вспомню! - взьярился, алебастрово побелев, Жостов. - Я сейчас все вспомню! И как Храм взрывать меня вынудил, и как на друга науськиваешь!
Громыхнув ящиком стола, он выхватил именной наган и прицелился в штору. Но не выстрелил, а гаркнул, старорежимная душонка, гаркнул такое, от чего Гнуса свела судорога и предсмертный вопль огласил ночь.
- Изыди, бес! - молвили белые губы Жостова слова отца Георгия, а правая рука, уронив наган, осенила грудь крестным знаменем.
Разрывая под кадыком ворот гимнастерки, Николай Игнатьевич рванулся к окну, распахнул рамы и замер, хватая ртом воздух. Внезапно полегчало отпустила грудная жаба и в голове стало прозрачно. Внизу светилась огнями предпраздничная Москва. Жостов поднял глаза к бледному весеннему небу и стоял так долго, словно погружался в бездну. При этом внутри его освободившегося существа пела тихая, торжественно-печальная музыка. Она частенько звучала там, шелестя неразборчивыми словами и сообщая ему некий очень важный смысл. Николай Игнатьевич не знал, откуда залетает к нему мелодия и не подозревал, что слова ее уже существуют. Их написал человек, затравленный веком - волкодавом. И они выпорхнули из тайника заветной тетрадки в общий для всех людей воздух истины.
...О тихая моя свобода, о вещая моя печаль,
И неживого небосвода всегда смеющийся хрусталь...
Билось в висках Жостова невысказанное слово, обращенное к бледному от огней небу над Красной площадью.
В дверь позвонили бодро, требовательно. Вошли двое, в служебной принадлежности которых Николай Игнатьевич не мог сомневаться. Его не ввели в заблуждение легкие плащи и фетровые шляпы.
- Ко мне?
- К вам, Николай Игнатьевич, - засмущался высокий, молодой, породистый.
- Проходите в кабинет. Чем обязан?
- Не стоит топтать... Здесь у вас убрано. Собственно, лучше уж вы, поскольку одеты, прямо с нами выходите, - с улыбкой посоветовал второй курносый, низкорослый, простоватый.
- Выходить? Куда ж прикажете?
- Машина во дворе.
- Ага... - сообразил Жостов. И хмыкнул зло: - Неудачный момент для служебных ошибок. Вы в курсе, что завтра праздник и я должен быть на трибуне?
- У нас и по праздникам трудятся, - вздохнул круглолицый.
- Кто вас прислал? - Жостов взялся за телефон. - Я сообщу начальству, что подобные шутки у меня не пройдут.
Высокий перехватил трубку и заслонил телефон телом:
- Не надо ничего трогать. Поедемте с нами, там на месте сами и разберетесь.
Жостов молча повернулся, чтобы пройти в кабинет. Его остановили.
- Объясняем же добром: ничего не трогать, никуда не ходить, спускаться с нами, - укоризненно прогундосил круглолицый. - Сами ведь все прекрасно понимаете.
- Я хотел оставить записку жене. Она на занятиях. Готовит выступление пионеров в Кремле.
- Знаем, знаем. Серафима Генриховна - ответственный педагог. Только писать ей ничего не надо. Зачем волновать? Мы сами сообщим, - высокий улыбался всем лицом и одновременно показывал, что уполномочен в случае необходимости проявить жесткость.
- Подождите несколько минут. Сейчас вернутся зять с дочерью. Они зашли к соседям.
- У супругов Горчаковых лирическое свидание при луне, - хихикнул курносый. - Сам видел. На крыше. Чего ж людей беспокоить в такой момент?
Высокий отворил дверь:
- Идите вперед, Николай Игнатьевич. Ни с кем не заговаривайте, если кто из соседей попадется. "Здрасьте" - и все. Как обычно.
Жостова нерешительно попятился:
- У меня внук один спит!
- Спит, говорите? Ну и ладненько, - мордатый оттеснил Жостова на площадку. - Это для него теперь самое милое дело. - Он захлопнул дверь. Мужчины в шляпах сопроводили Жостова к лифту. В квартире актрисы раздавался смех и высокие колоратурные трели.
" Со-о-о-ловей мой, с-о-о-о-ловей! Го-о-о-лосистый ..." - доносилось сверху вместе с запахом пирогов, пока лифт уходил в шахту. Увидав свое лицо в зеркале над узким диванчиком, Жостов неожиданно улыбнулся и даже подмигнул себе. Стало ясно, что болезнь отступила и что бы не случилось теперь, мысли сохранят привычную ясность и забытая легкость не покинет гордо развернувшуюся грудь.
В кровати отца, свернувшись клубком спал Миша. На тумбочке горела лампа под розовым абажуром, у щеки блестела металлическая трубка. Мальчик долго смотрел в калейдоскоп, воображая то цирк, то Африку, то завтрашний праздник. По Красной площади будут шагать колонны и он, вознесенный на высоту дедовского плеча, станет махать флажком проплывающим мимо знаменам и транспарантам - алым, оранжевым, голубым, мелькающим, как стеклышки в калейдоскопе. А мамин голос, как сейчас, будет петь откуда-то сверху: "И хочешь знать, что ждет
впереди, и хочется счастья добиться..."
Глава 8
Синяя "девятка" остановился возле одуванчикового дома, из нее выгрузился человек в костюме олимпийской сборной. По телосложению и общему физическому статусу олимпиец мог бы претендовать лишь на участие в команде шахматистов - комплекцией он тянул на авитаминизированного подростка, мощным же лбом, не скрытым жесткой медной шевелюрой, - на мыслителя мирового масштаба, достойного быть увековеченным в мраморе.
Мыслитель размял спину, огляделся и кликнул:
- Хозяин, я приехал!
Вскоре у крыльца обнимались, трясли друг другу руки, и говорили наперебой трое: оторвавшаяся от стирки хозяйка, прервавший творческий процесс писатель и "спортсмен" Лион Ласкер. Он был чисто выбрит, подтянут и весел.
- Ага, значит, вон у тебя как вышло. Все правильно, - подвел итог наблюдениям Лион. Круто высморкался, протер очки и достал из машины пакеты: - Здесь телячьи отбивные, баранина на ребрышках и прочие премудрости для пиршества на природе. Кокосовый ликер лично для вас, прекраснейшая. - Он протянул Маргарите бутылку, окинув ласковым взглядом, преисполненным мудрого самопожертвования. Так истинные рыцари смотрят на жену друга - на объект отвлеченный и недосягаемый.
- Угадали, - Маргарита подоткнула на затылке растрепанные волосы и опустила подол сарафана. Визит незваного застал ее у корыта.
- Угадал практически все. Причем, без особого напряга. Расчеты элементарные. Видите ли, Маргарита, Максим Горчаков, как психо-физический объект находился в стадии неустойчивого равновесия, тяготевшего к состоянию стабильности. А для этого ему требовалась половина - он ведь из породы рассекновенных андрогинов.
- Не запугивай Марго. Ей прекрасно известно, что произнесенное тобой слово вовсе не анатомический термин и не ругательство, и означает существо, объединяющее в себе мужское и женское начало, то есть, в экзистенциальном плане - совершенное.
- Мудрено формулируешь, Эйнштейн. Позвольте присесть? На крыльце хорошо обдувает. Запарился я в дороге. - Лион сбросил синюю куртку со спортивными эмблемами, стянул влажную тенниску, обнажив узкогрудый ребрастый торс, сел на ступеньку и обратился к Маргарите: - Платон, прекрасная прачка, во всяком случае, утверждает, что прежде люди были трех полов. Кроме мужчины и женщины существовали некие особые существа, воплотившие придельную гармонию и красоту. Телом они обладали округлым, в котором имелось всего по два комплекта, кроме общей головы. - Он снял кроссовки и с удовольствием вытянул ноги. - Умно придумано? Идеальная конструкция. Потом-то, увы, пошло производство андрогинов другим путем головы две, тела два, а в нем не все рассчитано для обособленного существования. Так я к чему гну - передвигались эти самые одноголовые и двуполые счастливчики либо прямо, либо колесом и обладали чудовищной силой.
- Это точно про нас, - Максим обнял стоящую рядом Маргариту.
- Смешного, между прочим, мало, - Лион подставил лицо солнцу. Совсем захирел в своей конторе. А вы прямо вроде с Карибских островов. Завидки берут, как известного вам Зевса. Поступил громовержец с андрогинами неэтично, мало того - жестоко. На меня в юности эта история произвела кошмарное впечатление.
- Может, вначале в озеро мокнемся, а? - предложил Максим, а потом за страшилки примемся.
- Всему свой черед. Дай остыть. Я ведь не просто язык чешу - душой оттягиваюсь. И про вас свое впечатление излагаю. Короче, испугавшись силе круглых, удачно укомплектованных существ и, разумеется, позавидовав их счастью, неукротимый искатель любви Зевс, много, надо сказать, претерпевший на дамском поприще, приказал разрубить андрогинов пополам и разметать половинки по свету. С тех пор несчастные ищут друг друга. - Лион снял очки, закрыл глаза и забубнил, как по писанному:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90