.. - она перебирала обломки погибших пластинок. - "Танго и фокстроты". Смотри отбит только краешек! Можно ведь пустить с середины?
Игла встала в бороздку, переливаясь волнами пошла вертеться черная толстая пластинка и явились откуда-то первые такты исподволь вступающего танго.
- "Компарсита!" - узнала Маргарита.
- Это жизненно необходимое нам танго. Позвольте? - Макси подхватил даму по всем правилам бальной выправки, но сделав два шага сбился, наступил на юбку и, лихо раскрутив партнершу, вместе с ней рухнул на диван. Последовали законные, супружеские, но от этого не менее страстные поцелуи.
- Похоже, к исполнению танго нам надо упорно готовиться. Репетиции начнем завтра, - Маргарита поправила оборванную юбку. - И диван, кажется сломали. Надо поискать что-нибудь менее бурное.
Максим склонился над коробкой с останками пластинок, извлек маленький диск и поднял над головой:
- Ага! Я так и знал! "Если уж везет, то везет во всем" - первый закон любимчиков Фортуны. Вот именно то, что непременно должно было оказаться здесь: "Музыка к кинофильмам. И.О.Дунаевский".
- Чудеса... - Маргарита взяла пластинку. - Маленькая, но совершенно целая. Ты ее искал?
- Именно ее! - Максим включил патефон. - Послушай, нет ты послушай этот голос и слова: "...Сердце в груди бьется как птица..." - Он сел рядом, обнял Маргариту так, что ее голова устроилась на его плече и с вкрадчивыми интонациями Арины Родионовны начал: - Представь - Москва, ночь, канун Первого мая 1937 года...
Глава 7
" - Ну куда, куда ты меня тащишь? Нет, ты серьезно? Обалдел совсем! Я ж в тапках, - упиралась Варя, но муж, приложив палец к губам с видом строжайшей секретности, достал из кармана связку ключей и потряс у ее носа. Затем снова потянул в коридор. В темноте светлели на вешалке летние плащи, топорщился спицами мамин клетчатый зонтик. На отрывном календаре последние часы доживал листок "30 апреля. 1937 год".
- Вот еще тайны! Ничего не понимаю, - Варя надула по-детски пухлые губы, обрисованные сердечком. Лев подумал, что в долгие часы разлуки не мог вообразить ничего желаннее этих губ, этих тонких, высоко выгнутых бровей, черных глаз - капризных и манящих одновременно. Не удержался, притиснул жену к черному дермантину входной двери и жадно набросился с поцелуями.
- Теперь что, остаемся? - переведя дух после затяжного поцелуя и упираясь ладонями в его грудь, спросила Варя. Она призывно и томно смотрела в красивое лицо Льва снизу вверх, соблазнительно шепча: - У мамы последние предпраздничные репетиции с вундеркиндами, придет поздно. Клавдия личные дела устраивает. У нее романы, романы!
- Мишка спит, тесть заседает, распределяя праздничные награды, продолжил Лев. - Мы одни во всей квартире. Но это вовсе не то, что в ДОМЕ! Я предлагаю вам волшебное свидание, графиня Горчакова-Люксембург!
- Фи! Какие теперь графини. Растолстела, как знатная свинарка, - Варя кокетничала, поймав взгляд мужа, нырнувший в вырез ее легкого халатика. Ладно, прогуляться согласна. Только переоденусь.
- Э, нет! - Лев поймал жену за руку. - Этот роскошный туалет как раз то, что требуется в моем представлении. - Он открыл дверь и вытащил упирающуюся Варю на лестничную клетку.
На цыпочках, воровской пробежкой они поднялись на один пролет к чердачному этажу, откуда вела к закрытой оцинкованной двери чердака металлическая пожарная лестница.
- Извольте следовать за мной, прелестнейшая.
- Но там заперто! Где ты взял ключи? Крыша - стратегически важный объект. Оттуда шпионы могут наблюдать за Кремлем. Нас ведь столько раз предупреждали, чтобы следили за посторонними, - придерживая полы длинного крепдешинового халата с луговыми букетами по сливочному полю, Варя поднималась вслед за мужем. Вверху лязгнул замок, проскрипела дверь. Вцепившись в руку Левы Варя нырнула в темноту. Лев достал фонарик и пошарил вокруг. Свет выхватил переплетение труб, электрических кабелей, мощные бетонные стропила, держащие перекрытия.
- Не ротозейничай, здесь пыльно и душно. За мной, за мной, товарищ Горчакова!
- Пахнет мышами. А стрелки зачем?
- Указывают выход к люку на крыше. Если бы, допустим, началась война и кто-нибудь стал кидать в наш дом бомбы, мирные жители вышли бы на крышу, что бы их ловить.
- Дурацкие шутки... Я и так боюсь. Не войны, мышей...
- Мы уже пришли. А ну, держись за мою шею... - Лев обнял жену. Крепче. Еще крепче. Поцелуи отставить. Закрыть глаза! Здесь секретные объекты, подглядывать строго воспрещается.
Варя зажмурилась и почувствовала, что ее поднимают вверх, затем ставят. Тут же лязгнул под каблучками домашних тапочек металл, омыло лицо ночным весенним воздухом.
- Ой... Красота... - Варя открыла глаза, но не выпустила шею Левы. Зрелище захватило дух. Они стояли на площадке гигантской плоской крыши, похожей на спящий фантастический город. Портики с колоннами, лесенки, тумбы, массивные прямоугольники труб, "суфлерские будки" чердачных окон все было залито голубым, призрачным лунным светом.
- Снизу тянет теплом, а свет как на сцене!
- Сегодня весь день палило солнце. Цемент разогрелся, железо тоже. Я не сомневался, что мы не простудимся.
- Так ты уже здесь побывал, хитрюга!
- Забываешь, милая, кто твой муж. Глянь-ка вон туда и туда. Мощные прожектора, направленные на мост. Праздничное освещение Кремля, центральных артерий столицы, Красной площади! Устанавливали мои ребята и иллюминацию в виде гирлянд тоже. Впечатляет, а?
Варя подбежала к высокому парапету, заглянула вниз, отпрянула. Посмотрела в счастливое лицо мужа и расхохоталась - звонко, рассыпчато, откинув голову с уложенными в парикмахерской кудряшками.
- Левушка, это же чудо - весь Кремль в огнях! И звезды на башнях горят рубинами. А гирлянды, а флаги! Ой! Там аэростат, вон в небе весь светится а под ним портрет товарища Сталина! Прямо как в сказке! Неужели это все придумал ты?
- Ну... - Лев смущенно замялся. - В спецотделе Моссовета по устройству праздничного оформления твоего мужа считают приличным специалистом. Схема размещения прожекторов в этом районе моя. Иллюминация в Кремле и на Красной площади - тоже.
- Я знаю, знаю теперь, кто мой муж! Мой супруг - Лев Всеволодович Горчаков - обыкновенный волшебник.
- Ах, Варенька, это потому, что тебе не известно, что изобрели американцы, - Лев покачал головой с явным огорчением.
- Что ж они изобрели, противные?
- Вообрази, стеклянные трубки наполняют газом и пропускают электричество. И они светятся очень ярко и при этом остаются холодными. Расход энергии минимальный, а эффект! Ну просто Северное сияние! Мы приступили к собственной разработке. - Смущенно улыбнулся Лев.
- Этим ты и занимался в своей загадочной командировке?
- Там нет, - он внезапно сник и отвернулся к барьеру, разглядывая мост. - Меня вызвали на один из заводов оборонной промышленности для консультации... Взрослая уже девочка, сама понимаешь - распространяться здесь не о чем.
- Замнем для ясности, - Варя лукаво подняла бровки, делая вид, что ревнует.. Хотя отлично смекнула, что вернулся муж не после двухмесячного отпуска или волнующего романа. Усталый, мрачный, истосковавшийся по ее объятиям.
- Оборонная промышленность для меня святое. Ш-ш-ш... Никому! Варенька Горчакова кокетливо приложила палец к губам. - И от кого же мы будем обороняться?
- От капиталистов завистливых, - Лев обнял ее за плечи, прижал.
- Скорее от Гитлера. Он противный и евреев преследует. Его гестаповцы замучили в своих застенках спортсмена Вилли Гроссейна. Ой, такой был красавчик.
- У Адольфа бульдожья хватка. Хочет историю перекроить на расистских основах. И самое обидное, что у нас эта зараза распространяется.
- Ну перестань, Левушка, - надув губ Варя обняла мужа за шею. Фашистский заговор Тухачевского уже ликвидирован. И вообще - для этого есть НКВД, армия. Они нас защитят. - Варе, наконец, удалось втянуть мужа в долгий поцелуй. Освободившись от объятий, Лев некоторое время смотрел туманно, но сквозь туман прорезалась владевшая им мысль и в глазах засветился энтузиазм, свидетельствующий о профессиональной озабоченности.
- А он нам позавидовал - Гитлер! Представляешь, посносил в Германии дворцы и кирхи, что бы возводить на их месте монументальные величественные сооружения. Намерен увековечить память о собственном правлении. В Нюрнберге затеял безумный Адольф построить колоссальное здание для партийных съездов, увенчанное женской фигурой на четырнадцать метров выше статуи Свободы. И тут доложили ему о нашем Дворце Советов! Говорят, фашистский вождь прямо заболел, - ведь мы его по всем статьям переплюнули!
- Теперь он от злости и зависти точно воевать пойдет, - Варя вздохнула, глядя в темноту на то место, где был Храм. - Молодец, конечно, наш Архитектор, Дворец классно спроектировал, всех на конкурсах обставил, но... Но Храм зря разгромил. Зря, зря, зря! - Она упрямо притопнула ногой, шутливо наступая на мужа. Тот слегка отстранился, поглощенный своими мыслями.
- Перестань, Варенька! Через год начнут закладывать фундамент высотной части. Темпы стройки будут самые ударные. Я надеюсь продержаться бодрячком до полного завершения здания и разработать систему его праздничного освещения, используя те самые светящиеся газовые трубки. Представляешь, красота какая!?
- Ты меня для этих разговоров сюда заманил? Ну прямо как на рабочем собрании... Голосую "за" по всем пунктам. Переходим к художественной части. Кажется кто-то обещал сказочное свидание. - Застыв у колонны в соблазнительной позе, Варя медленно приподняла полу халата. Словно это не халат - а шикарное платье Сильвы, и стоит она перед замершим в темноте залом, незаметно косясь на дирижерскую палочку. Кончается вступление, сейчас зазвучит звенящий чистый голос...
Лева зааплодировал:
- Ты непременно станешь примадонной. Гигантские афиши по всей Москве запузырю в обрамлении из люминесцентных мигающих лампочек! - он ринулся к жене, но она увернулась. Прислушалась и подняла пальчик: - У кого-то открыто окно и патефон играет... Вот теперь совсем громко: "...я вся горю, не пойму от чего..." Слышишь? Из "Веселых ребят"! Любовь Орлова, Утесов! "Я вся горю не пойму от чего, сердце, но как же мне быть? Ну почему изо всех одного в жизни мы можем любить..." - подпевая, она медленно шла к Леве, гипнотизируя его чарующим взглядом. И он совсем, как прежде, когда ходил в женихах, почти, как Утесов, вступил тихо, но точно, присоединяя к ее гибкому звонкому голосу свой шепчущий, бархатный.
"... И хочешь знать, что ждет впереди, и хочется счастья добиться..."
Варя закрыла глаза. Лев обнимал ее - большой, сильный, надежный. Единственный мужчина в ее жизни.
- Впереди будет чудесно... - шептал он целуя ее шею. - Будет солнце, любовь, лето. И длинная, длинная жизнь.
- Жизнь - это потом. Любовь у нас будет прямо сейчас, - Варя опустилась на теплую, разогретую ушедшим солнцем бетонную тумбу. Прямо над ней - таинственная, коварная, порочная - стояла луна.
Вернувшись с внеочередного заседания Совнаркома, Жостов никого не застал дома, кроме мирно спящего внука.
Решив, что молодые вышли к соседям, он с облегчением вздохнул. Бодро общаться, балагурить в предпраздничном духе вовсе не хотелось. И накатывала злость при мысли о завтрашних гостях, о правительственных банкетах. С годами нелюдимость в характере руководителя прогрессировала. Сослуживцы и подчиненные считали его человеком резким, жестким и неприятным. Честным коммунистом, преданным служакой, закоренелым грубияном. Уважали, побаивались, но не симпатизировали.
Страшная болезнь совести, измученной сомнениями, не отступила. Появившись в тридцатом, она все сильнее завладевала Николаем Игнатьевичем. Он кидался в крайности, то зорко и беспощадно выслеживая врагов советской власти, то яростно ненавидя эту самую власть. Порой Николай Игнатьевич боялся смотреть людям в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90