- горячо воскликнул надтреснутый голос. - За эти три года она обязательно встретится с ним, и он поверит нам.
- В нас!
- Нам, - упрямо сказал надтреснутый, - и мы ещё увидим ту каплю, в которой океан!
- Ну скажи, тебе её не капли не жалко?
- Да я потом ей все по высшему сорту устрою!
Надтреснутый счастливо захохотал и пропел куплет из своей веселой песни.
- Я часто заскакивал тебя послушать, признался ему мягкий, - ты без голоса никто, человек разве.
- Ну спасибо, можно подумать, что ты был поэтом!
- Да я шучу, - отмахнулся мягкий, - а где она? Давай поговорим, а то уйдёт.
- Куда же она уйдет, если вон в пяти шагах лежит, встать от страха не может.
- Неправда! - обиделась Тамара. - Я совсем вас не боюсь!
- Еще бы ты боялась, я смелее тебя и не видел, - и тот, что у входа, подал ей руку.
Тамара спрятала за спину цветы и вышла на аллею.
- Привет! - сказала она и увидела, что они нисколько не изменились.
Тот, что у входа, снял с её волос листик и подал ей, она взяла, и листик оказался зеркальцем.
- Спасибо, - сказала Тамара и поправила прическу.
- Давай, дари цветы, - сказал тот, что должен лежать в глубине.
- Я поровну, - покраснела Тамара, но они этого не заметили.
Она протянула по пять цветочков и сказала, что не верит своим глазам.
- Верь, милая, - улыбнулся тот, что в глубине, - ты родилась под счастливой звездой.
- А что, такие звезды действительно есть?
- Все есть, и звезды счастливые, и девушки красивые.
- Не закручивай девчонке голову, - перебил тот, что должен лежать у входа, - у неё там достаточно вихрей. Как здорово они пахнут, - он держал букетик у самого носа, - я вообще-то не нюхаю этот дурман, но твои особенные.
Тамара была счастлива.
- А можно я пожму вам руки?
Они по очереди протянули ей руки и серьёзно пожали. Им не показалась такая просьба неуместной или глупой.
- Сдержал, шельмец, слово! - радостно сказал тот, что в глубине.
- Да, удружил. Чтобы к нам - и такая кроха. Тебя как звать?
- Тамара.
- Ну вот, Тамарочка, мы на тебя очень и очень полагаемся. От тебя теперь многое зависит.
- Есть такой закон, - перебил тот, что в глубине.
- Что ты встреваешь! Я сейчас сам все объясню.
- Не ссорьтесь, - попросила Тамара, - а то вы впечатление ослабите.
Они переглянулись и рассмеялись.
- Ну и повезло же нам! Ладно, говори ты.
- Нет, ты.
- А ты начал.
- Ну и что!
- Нет, ну что мне с вами делать, - всплеснула руками Тамара, - вы так до утра будете препираться.
- А сколько времени? - спросили они в один голос.
- Пять минут четвертого.
- Ого, скоро рассвет. Ну давай я.
- Не забудь про инициалы! - волновался тот, что должен лежать в глубине.
- Я с них и начну. Тамарочка, когда ты встретишь человека с инициалами К.Б.Т., то ты в него непременно влюбишься. Запомнила? Так вот, не знаю, что у вас там получится, но ты ему обязательно расскажи о нас, об этом случае, ладно? Он тебе, скорее всего, не поверит, но ты не расстраивайся, потому что у него с этого все и завертится. Это важно для всех...
- Все пойдет по иному, Тамарочка, - не выдержал тот, что в глубине.
- Ты же обещал!
- Молчу, молчу, - и он отступил на шаг в сторону.
- Ох, Тамарочка, не забудь инициалы, повтори-ка!
- К.В.Т., - сказала Тамарочка.
- Так я и знал, - вновь не выдержал тот, что в глубине, - ты неправильно объясняешь!
- Не К.В.Т., а К.Б.Т., Тамарочка, - торопился тот, что у входа.
Тут раздался какой-то странный звук.
- Это нам пора, Тамарочка, - забеспокоился тот, что в глубине, К.Б.Т., запомнила?
- К.Б.Т., да, запомнила. А где я его найду? он что, старый или молодой?
- Ой, Тамарочка этого мы не знаем! Спасибо тебе за цветы. И если с тобой что-нибудь случиться, то ты не волнуйся...
- Пойдем, - тянул его за руку тот, что у входа, - а то снова придется шляться в толпе.
- Ну и пошлялись бы ради такого случая, - взбунтовался тот, что в глубине.
- Да что приятного порхать да подслушивать!
- Это у тебя с непривычки. Давай, проводим Тамарочку, а потом что-нибудь наврем.
- Ладно, давай!
Но проводить им не удалось - в конце аллеи появилась фигура и засвистела в свисток.
- Черт возьми, - сказал тот, что у входа, - разгалделись, так что сторож проснулся. Все из-за тебя!
- От обиды тот, что в глубине, не смог возражать, он лишь поцеловал Тамару в щеку и сказал:
- Беги, мы тебя прикроем!
И Тамарочка чмокнув в щеку того, что у входа, побежала что есть сил, задыхаясь от опасности и восторга.
- К.Б.Т.! - прокричали ей вслед.
Она повторяла на бегу эти три буквы и желала только одного - быстрей записать заветные инициалы. Она так разволновалась, что забыла об опасности и не заметила, что у ворот стоит человек.
- Ну-ка, милая, иди сюда! - сказал этот человек и схватил её за руку. - С кем ты была? Где они?
- Дяденька, я одна! Я на скамеечке уснула, я домой!
- А кто кричал! Кто песни пел? Кто на могилах пакостил? Пойдем-ка о своих сообщниках расскажешь. Сейчас милиция приедет, всех переловят.
- Отпустите! - хныкала Тамара. - Я не хочу, мне домой нужно.
- Пойдем, пойдем! - тянула её волосатая рука.
Тамара подумала о буквах и не смогла их вспомнить. Отчаянье охватило её, и она громко и дико закричала:
- Пустите! Я не хочу! Мама! Мама!
- Что, что, Тамарочка?! Что случилось?
Зажегся свет, и Тамара, соскочив с постели, подбежала к матери.
- Пусть уберет свою руку! Что он ко мне привязался!
- Кто, доченька?
- Человек с повязкой! - прошептала Тамара и, хлопнув глазами, поняла, что стоит в своей комнате.
- Сон приснился? Плохой сон, да, Тамарочка? - спрашивала испуганная мама.
Растерянная Тамара отошла от нее, села на стул, обхватила голову руками и горько заплакала.
- Обманули, обманули! - повторяла она рыдая.
Мать побежала за водой. Она принесла ей в большой кружке, разрисованной корабликами. Тамара взяла, выпила и, передавая матери кружку, увидела на своих пальцах два колечка. Они были те самые, оттуда, из сна!
- Ручка! Где ручка, мама? Ручку!
- Да что с тобой? У тебя, наверное, жар!
Она протянула руку, но Тамара подбежала к столу, выдвинула ящик. Через мгновение она написала на первой попавшейся книге: К.Г.Б.
- Что ты делаешь! - в ужасе воскликнула мать. - Я же тебе тысячу раз говорила - не пиши на книгах!
* * *
Веефомит сомневался: стоит ли включать главы из "Прыжка" в свою книгу. Он кое-что выписал и теперь остановился на Х1 главе, где описывается сам прыжок, где:
"... Пашка, словно заявляя всему свету о своей исключительной состоятельности, вакханируя и бунтуя против этого огненного и красивого корабля, медленно движущегося в ночи по течению, посмотрел в изумленные глаза подбегающего Ивана и, криво усмехнувшись, спружинил от белого ограждения, и неостановимо и навсегда полетел белым стремительным телом в кошмарный, но такой притягательный забортный мир..."
- Кто же из них прыгал? - подумал Веефомит, - И если один к себе, то другой от себя или оба - к себе? Нет, не буду включать.
И он перечеркнул уже выписанное, посмотрел тираж.
Ого! Леониду Павловичу когда-то здорово везло. Если, впрочем, это можно назвать везением.
Веефомит думал:
"Сильный слабого вытесняет. Умный глупого не всегда. Но у всех есть голова для притязаний проявить себя. Ты способен на это, и я способен на такое же, на высоту чувств. Бац - и прыгнул. Безо всякой необходимости. Теплоход останавливают, спускают шлюпку, шторм, никого не находят, друг сходит с ума. Зато доказал - героизм без необходимости опасная вещь. Из всей этой истории можно сделать вывод, что один из них уел другого. Прыжок - элементарная потребность в действии."
Он так подумал и записал эти мысли, а потом и их перечеркнул, закурил. Вдруг возмечтал, что сейчас дойдет до истины и поймет простоту Кузьмы. Вновь открыл "Прыжок".
Дальше шли противоалкогольные диалоги, о наркомании, про уличную девку, лирика, поганое прошлое, есть и налеты стариков-консерваторов... И как оригинально, безо всяких штампов выполнено.
- Нет, - вслух сказал Веефомит, - он тогда не мог знать, что эти темы станут модными, они были в самом зародыше, и нет ни слова о власти и системе. Как мистически удачно он уложился в новое русло! Интуиция выживает? Да, здесь какая-то загадка.
Он перелистнул страницу и прочел прекрасный отрывок:
"И самое-то главное - его не отличишь в массе, его и подозревать неэтично. За что! Он такой же, как все, даже чаще других добивается справедливости, умнее многих, логичнее и напористее, это и ставится в заслугу. И никто не станет подозревать в грязном и мерзком, потому что он за новое, в числе первых, быть может, он и сам прячет от себя это главное за ширмой благородных иллюзий. Его ещё светлевшие люди-соратники похлопают по плечу и представят: "Вернейший друг. За дело себя положит!" А что, и положит, и спать-есть не будет, не добирать прелестей жизни, а своего добьется; но когда уж добьется, то тут-то из него выползет..."
Дальше было написано "змей", но Веефомит сказал вслух:
- Природа, - и перелистнул страничку, бегло пробежался по строчкам:
"... Эти бабочки облепили весь теплоход, когда в три часа ночи они вышли провожать девушек.
- Они живут всего один день, - грустно повторял Пашка...", "Просто уму непостижимо, как это они не остались вместе с ними на этом пустынном ночном причале, где тускло светили... где лай деревенских...
- Господи, неужели мы всё это забудем!"
- Ну, это лирика, - сказал мудрый Веефомит, - а вот дальше он рассказывает Пашке, как сам когда-то выпрыгнул из лодки, в которой скоморошничал пьяный отец, как плыл и чуть не утонул, и была истерика. Иван расчувствовался, слезы на глазах, ему удалось приблизить, оживить те давние ощущения, и тогда наркоман Пашка, возжелав испытать то же самое, выпрыгивает. Вот оно это место перед прыжком:
"Ивану не терпелось закончить этот ни к чему ни ведущий разговор.
- Зачем ты меня обманул? Ты же не выбросил анашу, - сказал он раздраженно.
- Забыл.
Иван ядовито усмехнулся:
- Я поражаюсь твоему безволию.
- Причем здесь безволие? - Пашка заторопился. - Это мне помогает жить бодрее.
- Хихихать, по-твоему, бодрее?
- Да брось ты! Что там хихихать, я не о том, ты ведь можешь писать в обычном состоянии, а мне для творчества не хватает именно этого.
- Дурости, - усмехнулся Иван.
- Ты думаешь, я не смогу прыгнуть? - загорелись глаза у Пашки.
- Пока ты занимаешься косяками, ты просто торчок, а потом и вообще закиснешь.
- Я не смогу?! - повторял Пашка, и какой-то лихорадочный блеск заиграл в его широко открытых глазах..."
Веефомит захлопнул книгу, чиркнул спичкой, окутался дымом.
"Желание слияния, понимаешь ли... Оба прыгали, но ведь Леонид Павлович ещё и в тираж сиганул, - молчал Веефомит в кресле, - Да и было все по-другому. Нет, не буду включать. Перескажу своими словами".
И он взялся за ручку. Написал:
"Леонид Павлович, как утверждали тогда критики, в необыкновенном лирическом символизме верно отразил столкновение добра и зла и вывел современного деятельного героя. Привычные символы - корабль-общество, течение, ночь, рассвет, юность, старость, вода, звезды, пороки, искушения, прыжок, как гибель неверных устремлений, - приобрели острое современное звучание. Нет, я, конечно, утрирую, все это писалось тогда критиками более точно и умно, но повесть пришлась именно ко времени, настольная книга нового курса. Одно только печально: кто-то из них сам себя толкнул за борт. Абсурдно допускать, что оба правы".
Веефомит остановился, подумал и раздраженно перечеркнул написанное.
"Что я судья, что ли! Эта критика никому не поможет. В конце концов зачем-то нужно было пройти именно такими путями".
И он, скомкав листы, бросил их в мешок отвергнутых черновиков. Листов набилось доверху, и он с удовольствием утрамбовал их кулаком.
Облегченно вздохнул, оделся и пошел прогуляться по городу, в который ещё не приехал.
Среда.
Он прилетел в Москву с улыбкой брачного афериста. Но слава, мутная, дурманящая слава томилась в таинствах плоти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
- В нас!
- Нам, - упрямо сказал надтреснутый, - и мы ещё увидим ту каплю, в которой океан!
- Ну скажи, тебе её не капли не жалко?
- Да я потом ей все по высшему сорту устрою!
Надтреснутый счастливо захохотал и пропел куплет из своей веселой песни.
- Я часто заскакивал тебя послушать, признался ему мягкий, - ты без голоса никто, человек разве.
- Ну спасибо, можно подумать, что ты был поэтом!
- Да я шучу, - отмахнулся мягкий, - а где она? Давай поговорим, а то уйдёт.
- Куда же она уйдет, если вон в пяти шагах лежит, встать от страха не может.
- Неправда! - обиделась Тамара. - Я совсем вас не боюсь!
- Еще бы ты боялась, я смелее тебя и не видел, - и тот, что у входа, подал ей руку.
Тамара спрятала за спину цветы и вышла на аллею.
- Привет! - сказала она и увидела, что они нисколько не изменились.
Тот, что у входа, снял с её волос листик и подал ей, она взяла, и листик оказался зеркальцем.
- Спасибо, - сказала Тамара и поправила прическу.
- Давай, дари цветы, - сказал тот, что должен лежать в глубине.
- Я поровну, - покраснела Тамара, но они этого не заметили.
Она протянула по пять цветочков и сказала, что не верит своим глазам.
- Верь, милая, - улыбнулся тот, что в глубине, - ты родилась под счастливой звездой.
- А что, такие звезды действительно есть?
- Все есть, и звезды счастливые, и девушки красивые.
- Не закручивай девчонке голову, - перебил тот, что должен лежать у входа, - у неё там достаточно вихрей. Как здорово они пахнут, - он держал букетик у самого носа, - я вообще-то не нюхаю этот дурман, но твои особенные.
Тамара была счастлива.
- А можно я пожму вам руки?
Они по очереди протянули ей руки и серьёзно пожали. Им не показалась такая просьба неуместной или глупой.
- Сдержал, шельмец, слово! - радостно сказал тот, что в глубине.
- Да, удружил. Чтобы к нам - и такая кроха. Тебя как звать?
- Тамара.
- Ну вот, Тамарочка, мы на тебя очень и очень полагаемся. От тебя теперь многое зависит.
- Есть такой закон, - перебил тот, что в глубине.
- Что ты встреваешь! Я сейчас сам все объясню.
- Не ссорьтесь, - попросила Тамара, - а то вы впечатление ослабите.
Они переглянулись и рассмеялись.
- Ну и повезло же нам! Ладно, говори ты.
- Нет, ты.
- А ты начал.
- Ну и что!
- Нет, ну что мне с вами делать, - всплеснула руками Тамара, - вы так до утра будете препираться.
- А сколько времени? - спросили они в один голос.
- Пять минут четвертого.
- Ого, скоро рассвет. Ну давай я.
- Не забудь про инициалы! - волновался тот, что должен лежать в глубине.
- Я с них и начну. Тамарочка, когда ты встретишь человека с инициалами К.Б.Т., то ты в него непременно влюбишься. Запомнила? Так вот, не знаю, что у вас там получится, но ты ему обязательно расскажи о нас, об этом случае, ладно? Он тебе, скорее всего, не поверит, но ты не расстраивайся, потому что у него с этого все и завертится. Это важно для всех...
- Все пойдет по иному, Тамарочка, - не выдержал тот, что в глубине.
- Ты же обещал!
- Молчу, молчу, - и он отступил на шаг в сторону.
- Ох, Тамарочка, не забудь инициалы, повтори-ка!
- К.В.Т., - сказала Тамарочка.
- Так я и знал, - вновь не выдержал тот, что в глубине, - ты неправильно объясняешь!
- Не К.В.Т., а К.Б.Т., Тамарочка, - торопился тот, что у входа.
Тут раздался какой-то странный звук.
- Это нам пора, Тамарочка, - забеспокоился тот, что в глубине, К.Б.Т., запомнила?
- К.Б.Т., да, запомнила. А где я его найду? он что, старый или молодой?
- Ой, Тамарочка этого мы не знаем! Спасибо тебе за цветы. И если с тобой что-нибудь случиться, то ты не волнуйся...
- Пойдем, - тянул его за руку тот, что у входа, - а то снова придется шляться в толпе.
- Ну и пошлялись бы ради такого случая, - взбунтовался тот, что в глубине.
- Да что приятного порхать да подслушивать!
- Это у тебя с непривычки. Давай, проводим Тамарочку, а потом что-нибудь наврем.
- Ладно, давай!
Но проводить им не удалось - в конце аллеи появилась фигура и засвистела в свисток.
- Черт возьми, - сказал тот, что у входа, - разгалделись, так что сторож проснулся. Все из-за тебя!
- От обиды тот, что в глубине, не смог возражать, он лишь поцеловал Тамару в щеку и сказал:
- Беги, мы тебя прикроем!
И Тамарочка чмокнув в щеку того, что у входа, побежала что есть сил, задыхаясь от опасности и восторга.
- К.Б.Т.! - прокричали ей вслед.
Она повторяла на бегу эти три буквы и желала только одного - быстрей записать заветные инициалы. Она так разволновалась, что забыла об опасности и не заметила, что у ворот стоит человек.
- Ну-ка, милая, иди сюда! - сказал этот человек и схватил её за руку. - С кем ты была? Где они?
- Дяденька, я одна! Я на скамеечке уснула, я домой!
- А кто кричал! Кто песни пел? Кто на могилах пакостил? Пойдем-ка о своих сообщниках расскажешь. Сейчас милиция приедет, всех переловят.
- Отпустите! - хныкала Тамара. - Я не хочу, мне домой нужно.
- Пойдем, пойдем! - тянула её волосатая рука.
Тамара подумала о буквах и не смогла их вспомнить. Отчаянье охватило её, и она громко и дико закричала:
- Пустите! Я не хочу! Мама! Мама!
- Что, что, Тамарочка?! Что случилось?
Зажегся свет, и Тамара, соскочив с постели, подбежала к матери.
- Пусть уберет свою руку! Что он ко мне привязался!
- Кто, доченька?
- Человек с повязкой! - прошептала Тамара и, хлопнув глазами, поняла, что стоит в своей комнате.
- Сон приснился? Плохой сон, да, Тамарочка? - спрашивала испуганная мама.
Растерянная Тамара отошла от нее, села на стул, обхватила голову руками и горько заплакала.
- Обманули, обманули! - повторяла она рыдая.
Мать побежала за водой. Она принесла ей в большой кружке, разрисованной корабликами. Тамара взяла, выпила и, передавая матери кружку, увидела на своих пальцах два колечка. Они были те самые, оттуда, из сна!
- Ручка! Где ручка, мама? Ручку!
- Да что с тобой? У тебя, наверное, жар!
Она протянула руку, но Тамара подбежала к столу, выдвинула ящик. Через мгновение она написала на первой попавшейся книге: К.Г.Б.
- Что ты делаешь! - в ужасе воскликнула мать. - Я же тебе тысячу раз говорила - не пиши на книгах!
* * *
Веефомит сомневался: стоит ли включать главы из "Прыжка" в свою книгу. Он кое-что выписал и теперь остановился на Х1 главе, где описывается сам прыжок, где:
"... Пашка, словно заявляя всему свету о своей исключительной состоятельности, вакханируя и бунтуя против этого огненного и красивого корабля, медленно движущегося в ночи по течению, посмотрел в изумленные глаза подбегающего Ивана и, криво усмехнувшись, спружинил от белого ограждения, и неостановимо и навсегда полетел белым стремительным телом в кошмарный, но такой притягательный забортный мир..."
- Кто же из них прыгал? - подумал Веефомит, - И если один к себе, то другой от себя или оба - к себе? Нет, не буду включать.
И он перечеркнул уже выписанное, посмотрел тираж.
Ого! Леониду Павловичу когда-то здорово везло. Если, впрочем, это можно назвать везением.
Веефомит думал:
"Сильный слабого вытесняет. Умный глупого не всегда. Но у всех есть голова для притязаний проявить себя. Ты способен на это, и я способен на такое же, на высоту чувств. Бац - и прыгнул. Безо всякой необходимости. Теплоход останавливают, спускают шлюпку, шторм, никого не находят, друг сходит с ума. Зато доказал - героизм без необходимости опасная вещь. Из всей этой истории можно сделать вывод, что один из них уел другого. Прыжок - элементарная потребность в действии."
Он так подумал и записал эти мысли, а потом и их перечеркнул, закурил. Вдруг возмечтал, что сейчас дойдет до истины и поймет простоту Кузьмы. Вновь открыл "Прыжок".
Дальше шли противоалкогольные диалоги, о наркомании, про уличную девку, лирика, поганое прошлое, есть и налеты стариков-консерваторов... И как оригинально, безо всяких штампов выполнено.
- Нет, - вслух сказал Веефомит, - он тогда не мог знать, что эти темы станут модными, они были в самом зародыше, и нет ни слова о власти и системе. Как мистически удачно он уложился в новое русло! Интуиция выживает? Да, здесь какая-то загадка.
Он перелистнул страницу и прочел прекрасный отрывок:
"И самое-то главное - его не отличишь в массе, его и подозревать неэтично. За что! Он такой же, как все, даже чаще других добивается справедливости, умнее многих, логичнее и напористее, это и ставится в заслугу. И никто не станет подозревать в грязном и мерзком, потому что он за новое, в числе первых, быть может, он и сам прячет от себя это главное за ширмой благородных иллюзий. Его ещё светлевшие люди-соратники похлопают по плечу и представят: "Вернейший друг. За дело себя положит!" А что, и положит, и спать-есть не будет, не добирать прелестей жизни, а своего добьется; но когда уж добьется, то тут-то из него выползет..."
Дальше было написано "змей", но Веефомит сказал вслух:
- Природа, - и перелистнул страничку, бегло пробежался по строчкам:
"... Эти бабочки облепили весь теплоход, когда в три часа ночи они вышли провожать девушек.
- Они живут всего один день, - грустно повторял Пашка...", "Просто уму непостижимо, как это они не остались вместе с ними на этом пустынном ночном причале, где тускло светили... где лай деревенских...
- Господи, неужели мы всё это забудем!"
- Ну, это лирика, - сказал мудрый Веефомит, - а вот дальше он рассказывает Пашке, как сам когда-то выпрыгнул из лодки, в которой скоморошничал пьяный отец, как плыл и чуть не утонул, и была истерика. Иван расчувствовался, слезы на глазах, ему удалось приблизить, оживить те давние ощущения, и тогда наркоман Пашка, возжелав испытать то же самое, выпрыгивает. Вот оно это место перед прыжком:
"Ивану не терпелось закончить этот ни к чему ни ведущий разговор.
- Зачем ты меня обманул? Ты же не выбросил анашу, - сказал он раздраженно.
- Забыл.
Иван ядовито усмехнулся:
- Я поражаюсь твоему безволию.
- Причем здесь безволие? - Пашка заторопился. - Это мне помогает жить бодрее.
- Хихихать, по-твоему, бодрее?
- Да брось ты! Что там хихихать, я не о том, ты ведь можешь писать в обычном состоянии, а мне для творчества не хватает именно этого.
- Дурости, - усмехнулся Иван.
- Ты думаешь, я не смогу прыгнуть? - загорелись глаза у Пашки.
- Пока ты занимаешься косяками, ты просто торчок, а потом и вообще закиснешь.
- Я не смогу?! - повторял Пашка, и какой-то лихорадочный блеск заиграл в его широко открытых глазах..."
Веефомит захлопнул книгу, чиркнул спичкой, окутался дымом.
"Желание слияния, понимаешь ли... Оба прыгали, но ведь Леонид Павлович ещё и в тираж сиганул, - молчал Веефомит в кресле, - Да и было все по-другому. Нет, не буду включать. Перескажу своими словами".
И он взялся за ручку. Написал:
"Леонид Павлович, как утверждали тогда критики, в необыкновенном лирическом символизме верно отразил столкновение добра и зла и вывел современного деятельного героя. Привычные символы - корабль-общество, течение, ночь, рассвет, юность, старость, вода, звезды, пороки, искушения, прыжок, как гибель неверных устремлений, - приобрели острое современное звучание. Нет, я, конечно, утрирую, все это писалось тогда критиками более точно и умно, но повесть пришлась именно ко времени, настольная книга нового курса. Одно только печально: кто-то из них сам себя толкнул за борт. Абсурдно допускать, что оба правы".
Веефомит остановился, подумал и раздраженно перечеркнул написанное.
"Что я судья, что ли! Эта критика никому не поможет. В конце концов зачем-то нужно было пройти именно такими путями".
И он, скомкав листы, бросил их в мешок отвергнутых черновиков. Листов набилось доверху, и он с удовольствием утрамбовал их кулаком.
Облегченно вздохнул, оделся и пошел прогуляться по городу, в который ещё не приехал.
Среда.
Он прилетел в Москву с улыбкой брачного афериста. Но слава, мутная, дурманящая слава томилась в таинствах плоти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60