— ..образованна…
— Я тоже.
— ..отважна…
— Но мне ваша помощь не нужна.
— ..если я за что берусь, то делаю…
— Извините, но ничем не могу помочь.
— Черт возьми! — Она испытывала даже не злость, а скорее горькое разочарование. — Ну возьмите хотя бы секретарем. Я понимаю, вам не нужен секретарь. Так позвольте быть вашей Пятницей, правой рукой, по крайней мере другом.
Но Джим остался равнодушным к её мольбам. Он продолжал молча глядеть на нее. Холли стало не по себе. Но она не отвела глаза, поняв, что он использует свой пронизывающий взгляд для того, чтобы подавить её волю, запугать. Но с ней такие вещи не пройдут. Она не собирается уступать ему инициативу.
Наконец Джим сказал:
— Значит, вас прельщают лавры Лоис Лейн? Сперва Холли не сообразила, о чем идет речь. Потом вспомнила: Лоис Лейн, журналистка, помогавшая Супермену в знаменитом фильме.
Холли поняла: Айренхарт пытается её разозлить. Подождет, пока она выйдет из себя, а потом воспользуется моментом и выставит за дверь. Она решила сохранять спокойствие и доброжелательность.
Но Холли не умела одновременно держать себя в руках и сидеть спокойно. Злость, бушевавшая у неё внутри, требовала немедленного выхода. Она рывком отодвинула стул и заходила по кухне.
— Ошибаетесь. Вовсе не желаю стать вашим бесстрашным хроникером. Я уже сказала: с этим покончено. Мне не улыбается роль вашей поклонницы, этакой сумасбродной девчонки с добрыми намерениями, которая то и дело падает в обморок, вечно влипает в какую-нибудь историю. Я вижу: рядом со мной происходит что-то очень важное, и хочу предложить свою помощь. Да, это опасно, но я все равно хочу быть причастной к вашему делу, потому что нахожу его таким.., таким важным. Помогая вам, я сделаю больше добра, чем за всю прожитую жизнь.
— Доброхоты обычно так заняты собой, так самонадеянны, что от них больше вреда, чем пользы, — сказал Джим.
— Я не из их числа, меня не волнует, что обо мне подумают. Я не нуждаюсь в чувстве морального превосходства. Просто хочу быть полезной.
— В мире полным-полно доброхотов. — Джим и не думал уступать. — Если мне потребуется помощник, а он мне совсем ни к чему, с какой стати я должен отдавать предпочтение вам?
Невозможный человек. Ей захотелось дать ему пощечину.
Однако, продолжая мерить шагами кухню, Холли сказала:
— Вчера, когда я забралась в самолет и вытащила мальчика, Норби, я.., удивилась самой себе. Никогда не думала, что способна на такое. И мне было очень страшно там, в салоне, но я его спасла и почувствовала, что чего-то стою.
— Любите, когда вами восхищаются, когда все считают вас героиней, — сухо сказал Айренхарт.
Холли покачала головой.
— Не правда, дело вовсе не в этом. О том, что я вытащила Норби, не знает никто, кроме одного спасателя. Просто после того, как я это сделала, я выросла в собственных глазах.
— Словом, у вас «идея фикс» — героизм, риск, вы просто свихнулись на этой почве.
Сейчас Холли хотелось ударить его дважды. Прямо по лицу, чтобы глаза на лоб полезли. От этого ей сразу станет легче.
Но она взяла себя в руки.
— Хорошо, значит, по-вашему, я свихнулась на героизме.
Он и не подумал извиняться.
— Но это все-таки лучше, чем каждый день набивать нос кокаином.
Он не ответил.
Хотя Холли и старалась не выдавать своих чувств, ею овладело отчаяние.
— Вчера, когда все закончилось и я отдала мальчика спасателю, знаете, что я почувствовала? Не восторг, не гордость от того, что мне удалось победить смерть, — все это, конечно, было, но словно отошло на второй план, больше всего я чувствовала ярость. Это удивило и даже испугало меня. Я злилась на весь мир: на глазах у мальчика погиб его дядя, он сам едва уцелел и, такой маленький, лежал под креслами среди крови и трупов. Разве сможет ребенок забыть эти ужасы! Он никогда не будет радоваться жизни, как другие дети его возраста. Хотелось кого-нибудь ударить, потребовать извинения за то, что случилось. Но судьба — не слизняк в дешевом костюме. Ее не схватишь за воротник, не заставишь просить прощения. Можно злиться сколько угодно, но ничего нельзя поделать.
Холли не повышала голоса, но её внутренняя напряженность росла с каждым словом. Она невольно ускорила шаг. Злость уступила место лихорадочному возбуждению, которое точнее всего говорило о том, что она на грани отчаяния.
— Ничего нельзя поделать, если только вас не зовут Джим Айренхарт. Вы — единственный, кто способен бороться со смертью. Я знаю это. А после нашей встречи уже не могу жить так, как жила раньше. Благодаря вам я обрела надежду, о которой бессознательно мечтала долгие годы, вы открыли мне путь, о котором до вчерашнего дня я даже не подозревала. Теперь я чувствую в себе силы бороться с судьбой, плевать в лицо смерти. Черт возьми, не можете же вы захлопнуть дверь у меня перед носом и лишить всего этого!
Он молча смотрел на нее.
Поздравляю, Торн, презрительно сказала она себе. Ты просто образец выдержки и спокойствия, настоящий монумент самообладания.
Он смотрел на Нее.
Она сражалась изо всех сил и в ответ на ледяное молчание швыряла ему в лицо новые и новые потоки жарких слов. Но пыл иссяк, и все, что можно было сказать, она уже сказала.
Силы внезапно покинули её, и Холли, жалкая и несчастная, села. Положила локти на стол и, спрятав лицо в ладонях, подумала, что сейчас расплачется или закричит от боли, но лишь горестно вздохнула.
— Пива хотите? — спросил он.
— И вы ещё спрашиваете!

* * *

Косое пламя заходящего солнца пробивалось сквозь опущенные ставни, бросая медно-золотистые отсветы на потолок и столик в углу, за которым они расположились. Холли, утонув в кресле, разглядывала Джима, который сидел, наклонившись вперед, молча уставившись на полупустую бутылку пива.
— Я уже говорил в самолете, что я не экстрасенс. Я не могу предсказывать события, когда хочу. И у меня не бывает видений. Мной управляют какие-то высшие силы.
— А если точнее? Он пожал плечами:
— Бог.
— С вами говорит Бог?
— Не говорит. Я не слышу вообще никакого голоса. Просто время от времени чувствую, что должен успеть в определенное место…
Джим, как мог, попытался объяснить Холли свое появление у школы Мак-Элбери в Портленде и в других местах. Он также рассказал о том, как отец Гиэри нашел его на полу церкви и увидел на теле раны Христа.
Рассказ Айренхарта напоминал странную мистическую смесь из еретических мыслей католика, замешанную на индейском знахарстве и приправленную для равновесия элементами трезвого полицейского протокола. Холли пришла в возбуждение, но не могла не высказать своих сомнений:
— Сказать по правде, не вижу, при чем здесь Бог.
— Я вижу, — тихо ответил Джим, давая понять, что для него это вопрос решенный и он не нуждается в её одобрении.
Его ответ не смутил Холли.
— Иногда вы действуете чертовски жестко, даже жестоко. Например, с теми негодяями в пустыне, которые похитили Сузи и её мать.
— Они получили по заслугам, — равнодушно сказал Джим. — Есть люди, у которых такие черные души, что их не отмоешь и за пять жизней. Зло — реальность, оно идет по Земле. Порой дьявол сбивает с истинного пути тех, кто послабее, а то и просто посылает в мир психопатов, у которых нет генов жалости и сострадания.
— Я не спорю, в подобной ситуации по-другому нельзя. У вас просто не было выбора. Я только хочу сказать: странно, что Бог дает своему посланнику дробовик.
Джим отхлебнул пива.
— Вы когда-нибудь читали Библию?
— Конечно.
— Там сказано: Бог стер с лица земли Содом и Гоморру, обрушив на них вулканы, землетрясения и огненные дожди. А вспомните Всемирный Потоп! Или тот случай, когда он утопил в волнах Красного моря все войско фараона. Не думаю, что он станет возражать против старого дробовика.
— Я представляла себе Бога из Нового Завета. Наверное, вы о нем слышали — понимающего, сострадающего, милосердного.
Он смерил её ледяным взглядом. Его синие глаза могли быть такими нежными: заглянешь в них — и колени подкашиваются, но эти же глаза обольют холодом так, что дрожь пробежит по телу. Еще миг назад взгляд Джима дышал теплом, и вдруг перед ней стена из синего льда. Если у Холли и оставались сомнения, то его враждебность ясно говорила: дверь в его жизнь может в любой момент захлопнуться у неё перед носом.
— Мне попадались негодяи, которых и животными-то не назовешь. Они этого не стоят. И если бы Бог всегда их прощал, я не хотел бы с ним иметь ничего общего.

* * *

Холли мыла над раковиной грибы и резала помидоры, а Джим отделял белки от желтков, намереваясь приготовить пару малокалорийных омлетов.
— Люди не всегда собираются умереть во дворе вашего дома. Часто, чтобы их спасти, вам приходится ехать через всю страну.
— Один раз во Францию, — ответил он, подтверждая её предположения, что его деятельность не ограничивается территорией Соединенных Штатов, — раз в Германию, дважды в Японию и один раз в Англию.
— Почему эти высшие силы посылают вас так далеко?
— Не знаю.
— Вы когда-нибудь задумывались: что особенного в этих людях? Я хочу сказать, почему нужно спасать их, а не кого-то еще.
— Я думал об этом. По телевизору постоянно передают сообщения о жертвах убийств и несчастных случаев здесь, в Южной Калифорнии, и я, как и вы, спрашиваю себя, почему он не велел мне спасти этих несчастных, а направил на другой конец страны, в Бостон? Может быть, дьявол хотел унести мальчика раньше положенного срока и Бог сделал так, чтобы я этому помешал.
— Среди них очень много молодых.
— Я заметил это.
— Но не знаете почему?
— Не имею ни малейшего понятия.

* * *

Кухня наполнилась благоуханием жарящихся яиц, лука, грибов и зеленого перца. Джим решил приготовить омлет на одной большой сковородке, а потом поделить его пополам.
Наблюдая за тем, как в тостере постепенно подрумяниваются ломтики пшеничного хлеба, Холли снова спросила:
— Почему Бог захотел, чтобы там, в пустыне, вы спасли только Сузи и её мать, а отец девочки так и погиб?
— Не знаю.
— Он же не был плохим человеком?
— Похоже, что нет.
— Тогда почему было не спасти их всех?
Уверенность Джима в том, что он действует по поручению Всевышнего, и легкость, с которой он говорил о том, что Бог хочет смерти некоторых людей, неприятно подействовали на Холли.
Но, с другой стороны, как ещё можно относиться к странным вещам, которые с ним происходят? Какой смысл спорить с Богом?
Холли вспомнила старую головоломку: Бог дал мне мужество изменить вещи, которые я не приемлю, мужество принять вещи, которые не могу изменить, и мудрость, чтобы увидеть разницу между ними. Что ни говори, а эта головоломка не лишена здравого смысла.
Она вытащила из тостера два поджаренных хлебца и подложила ему пару ломтиков.
— Если Бог хотел спасти Николаса О'Коннора, когда взлетела на воздух трансформаторная будка, почему он не сделал так, чтобы взрыва вообще не было?
— Не знаю.
— Разве не странно: Бог дает вам задания, вы мчитесь через всю страну и выхватываете мальчика всего за миг до того, как взрывается электрическая линия на семнадцать тысяч вольт? Ведь он мог просто.., ну я не знаю.., плюнуть на горящий кабель. Потратил бы немного божественной слюны ради такого случая. Или вместо того, чтобы посылать вас в Атланту с поручением уничтожить Нормана Ринка, можно было просто щелкнуть Ринку по мозгам — своевременный инсульт, и никаких проблем.
Джим ловко перевернул сковороду и выложил омлет на тарелку.
— Почему Бог создал мышей, которые досаждают людям, и кошек, которые охотятся за мышами? Зачем сотворил тлю, которая поедает растения, и божьих коровок, которые уничтожают тлю? Почему он не дал нам глаз на затылке, хотя сделал так, что нам их явно недостает?
Холли намазала тонкий слой масла на первые два хлебца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60