Это был тихий серебряный звук, нежный и удивительно мелодичный, длившийся всего две-три секунды. Под тяжелыми каменными сводами легкий веселый звон мог бы показаться неуместным, но он разбудил в Холли мысли о грехе, раскаянии, искуплении.
Все стихло прежде, чем Холли поняла, что это было. Но не успела она задать Джиму вопрос, как колокольчики зазвенели снова. На этот раз ей стало ясно, почему необычный звук вызвал у неё мысли, связанные с церковью. Так звенят колокольчики во время мессы. Холли словно вдохнула запахи благовоний, мысленно возвращаясь в прошлое: когда-то в колледже она всерьез подумывала о переходе в католичество.
Колокольчики затихли.
Она повернулась к Джиму и увидела, что он улыбается.
— Что это?
— Надо же, — удивленно сказал он. — Как я мог об этом забыть?
Колокольчики ожили, и их серебряный звон наполнил комнату.
— О чем? — спросила она — О колокольчиках?
— Нет, — ответил он, когда звук снова умолк, и после некоторого колебания добавил:
— Звон идет из камня.
— Камень звенит? — удивилась Холли. Когда колокольчики зазвенели в очередной раз, она прошлась по комнате, поворачивая голову во все стороны и прислушиваясь. Ей и в самом деле показалось, что звенят известняковые стены, и не в каком-то одном месте, а сразу отовсюду, как будто в каждом камне спрятан колокольчик.
Холли сказала себе, что камни так не звенят. Впрочем, мельница — необычное здание и, возможно, имеет странную акустику. В старших классах они ездили в Вашингтон, и во время экскурсии по Капитолию им показали место, откуда слышны слова, произнесенные шепотом в другом конце огромного зала. Благодаря хитрым особенностям архитектуры звук усиливается и, отражаясь от высокого купола, передается на расстояние. Может быть, им встретился похожий эффект. Если источник звука находится в дальнем углу комнаты первого этажа, не исключено, что акустика передает звон по всему зданию. Подобное объяснение соответствовало законам логики и понравилось ей больше, чем странная идея о магическом звенящем камне. Однако уже в следующий миг Холли спросила себя, кто и зачем тайно звенит колокольчиком. И не нашла ответа.
Она прижала ладонь к стене.
И почувствовала слабые колебания в холодном известняке.
Колокольчики замолчали.
Стена перестала вибрировать.
Они ждали.
Поняв, что звон не возобновится, Холли спросила:
— Когда ты узнал о колокольчиках?
— Мне было тогда десять лет.
— И что происходило, когда они звенели? Что это значило?
— Я не знаю.
— Но ты сказал, что только что вспомнил об этом.
Глаза Джима блестели от волнения:
— Да, я вспомнил этот звон. Но не знаю, откуда он идет и что за ним следует. Хотя думаю.., это хороший знак, Холли. — Его голос прервался. — Должно случиться что-то очень хорошее, что-то.., удивительное.
Холли чувствовала себя подавленной. Несмотря на мистику, окружавшую жизнь Джима, и её собственные ночные кошмары, она ехала на ферму в надежде найти логическое объяснение странным событиям последних дней. Не имея представления о конечной цели своего поиска, Холли свято верила в научный подход. Скрупулезные исследования в сочетании с тщательным анализом, использование дедуктивного и индуктивного методов дадут ключ к разгадке. Однако логика оказалась ненужной вещью, а Джим предпочитал верить в мистику. Хотя, надо отдать ему должное — он верил в неё с самого начала и никогда не пытался это скрыть.
— Но, Джим, как ты мог забыть такую необычную вещь, как звенящие камни, да и все остальное, что случилось с тобой на ферме?
— Не знаю. Просто забыл. Возможно, меня заставили забыть.
— Но кто?
— Сила, которая заставляет камни звенеть и стоит за всем, что случилось в эти дни. — Он направился к открытой двери. — Пойдем. Надо привести комнату в порядок и перетащить вещи. Закончим и будем ждать, что произойдет дальше.
Холли пошла за ним, но остановилась на пороге, глядя, как он спускается по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Точно мальчишка, возбужденный предстоящим приключением. Все дурные предчувствия и опасения Джима испарились, как капли воды, попавшие на раскаленную жаровню.
Его постоянная и неожиданная смена настроения больше всего выбивала её из колеи.
Почувствовав шевеление над головой, Холли взглянула вверх. От двери к потолку тянулась огромная паутина. Толстый лоснящийся паук, темный, как сгусток крови, пожирал бледную моль, которая слабо трепыхалась в его длинных мохнатых лапах.

Глава 4

В ход пошли щетка, совок, ведро с водой и тряпки. Джим купил даже моющее средство для окон, а в доме нашлась бумага. Когда они соскребли грязь со стекла, комната стала светлее и приобрела жилой вид. Холли убила паука над дверью, потом ещё семь и успокоилась только после того, как, исследовав с фонарем все темные закоулки, убедилась, что ей ничто не угрожает.
Конечно, первый этаж кишмя кишит пауками, но об этом она решила не думать.
К шести часам солнце стало клониться к земле, но в комнате было ещё достаточно светло, и они не стали зажигать лампу. Рассевшись по-турецки на спальных мешках перед термосом-холодильником, они принялись за гору толстых бутербродов, чипсы и сыр, запивая свой роскошный ужин ледяной пепси-колой. Хотя Холли не обедала, она совсем не думала о еде и только сейчас почувствовала, как проголодалась. «Болонья» с сыром и белым хлебом, приправленная горчицей, словно таяла во рту. Холли по-ребячески радовалась, что все так вкусно и хорошо, как в счастливые времена её детства.
Они почти не разговаривали. Молчание и раньше не рождало в них чувства неловкости, а в этот момент даже самый интересный разговор явно проиграл бы в сравнении с вкусной едой. Впрочем, молчание объяснялось и другой причиной. Холли просто не знала, о чем можно говорить, сидя на чердаке старой мельницы и ожидая встречи с неведомым. Любой светский разговор при таких странных обстоятельствах казался бы неуместным, а обсуждать серьезные дела и вовсе смешно.
— Знаешь, у меня какое-то дурацкое чувство, что мы тут сидим, а зачем — и сами не знаем, — наконец произнесла она.
— У меня тоже, — признался Джим. Было часов семь, когда, открыв коробку с шоколадными пирожными, она подумала, что в здании мельницы нет туалета.
— Слушай, а как быть с уборной? Джим поднял с пола связку ключей и протянул Холли:
— Вот ключи. Как войдешь в дом, туалет справа от кухни.
Холли заметила, что в комнате сгустились тени, а за окном наступили сумерки. Отложив пирожные в сторону, она сказала:
— Я мигом, одна нога здесь, другая там. Еще стемнеть не успеет.
— Давай-давай. — Джим поднял руку, словно готовясь произнести перед знаменем слова присяги. — Клянусь всем, что для меня свято, по крайней мере одно пирожное я тебе оставлю.
— Если я вернусь и найду меньше половины пирожных, ты как миленький отправишься в Нью-Свенборг за новой коробкой, — пригрозила Холли.
— Ты так серьезно относишься к пирожным?
— Можешь не сомневаться.
— Вот это мне нравится в женщинах, — улыбнулся Джим.
Холли взяла фонарь и направилась к двери. Оглянувшись на пороге, она сказала:
— Лучше зажги лампу.
— Непременно. Когда вернешься, здесь будет светло и уютно.
Холли стала спускаться по узким крутым ступенькам. Она не хотела разлучаться с Джимом, и с каждым шагом в ней росло беспокойство. Одиночество её не пугало. Наоборот, она боялась за Джима, боялась оставлять его одного. Хотя, конечно, это смешно — он взрослый мужчина и лучше чем кто-либо способен себя защитить.
Первый этаж погрузился в темноту. Затянутые паутиной окна не пропускали даже слабого сумеречного света.
Когда Холли прошла в сводчатую дверь пристройки, у неё появилось жутковатое чувство, что за ней кто-то наблюдает. Она тут же упрекнула себя: что за глупые страхи — ведь кроме неё и Джима на мельнице никого нет. Но, подойдя к выходу, она не выдержала и, обернувшись, ткнула в темноту фонарем. Огромные черные тени, точно драпировка из крепа в аттракционе «комната ужасов», окутывали части механизмов. Когда на них попадал луч фонаря, они бесшумно соскальзывали, обнажая ржавые зубья и шестеренки, а потом снова возвращались на место. Холли никого не увидела, но тот, кто за ней следил, мог спрятаться за жерновами.
Внезапно устыдившись собственной робости, она вышла на улицу, недоумевая, что стало с неустрашимым репортером, которым она когда-то была.
Солнце скрылось за линией гор. Синее небо, точно сошедшее со старых полотен Максфилда Периша, потемнело и приобрело багровый оттенок. Несколько жаб выбрались из ила и уселись на берегу пруда.
Она прошла вдоль воды. Мимо сарая. Подошла к дому. Ее ни на секунду не покидало гнетущее ощущение чужого присутствия. Однако, даже если кто-то в самом деле прячется на мельнице, вряд ли она удостоилась чести находиться под наблюдением целого взвода шпионов, притаившихся в поле, за сараем и на вершинах окрестных гор.
— Идиотка, — саркастически сказала себе Холли, открывая дверь.
Забыв про фонарь, она бессознательно пошарила по стене рукой и щелкнула выключателем. Удивительно, но свет в доме был.
Еще больше она поразилась, увидев перед собой полностью обставленную кухню. У окна разместились обеденный стол и четыре стула. С настенного крючка свисали медные чайники и кастрюли, а над плитой помещались двойные полочки с кухонными принадлежностями. На разделочном столе стояли тостер, микроволновая печь и миксер. Внимание Холли привлек холодильник. На нем она заметила листок с длинным перечнем покупок, прижатый к стенке маленьким магнитом в форме банки пива.
Выходит, пять лет назад, когда старики умерли, Джим не выбросил старые вещи?
Холли провела пальцем по полке и посмотрела на черту, оставленную в тонком слое пыли. Мебель на кухне протирали совсем недавно. Прошло от силы три месяца, но уж никак не пять лет.
Выйдя из туалета, она прошла по коридору, заглянула в столовую, а потом в гостиную. Если не обращать внимания на пыль, покрывавшую столы, шкафы и расшитые чехлы диванов, у комнаты был вполне жилой вид. Холли окинула взглядом картины на стене, маленький столик у кресла, заваленный стопками журналов, пыльные безделушки в серванте из красного дерева, высокие старинные часы, которые, похоже, остановились давным-давно.
Первой её мыслью было: Джим оставил мебель, чтобы сдавать дом, пока не найдется покупатель. Но потом, заметив на стене фотографии в рамках, она решила, что ошиблась. Когда дом сдают, фотографии не оставляют. Она подошла поближе и стала разглядывать маленькие снимки: отец Джима в молодости, ему лет двадцать, не больше, мать с отцом в свадебных нарядах, пяти-шестилетний Джим с родителями.
Четвертая фотография изображала симпатичную чету лет пятидесяти. В коренастом мужчине с открытым смелым взглядом и квадратным подбородком Холли узнала старого Айренхарта, а красивое умное лицо женщины напомнило ей черты Джима и его отца. Вне всяких сомнений перед ней Лена и Генри Айренхарты — родители отца Джима.
Лена Айренхарт — та самая женщина, в чье тело прошлой ночью вселилась душа Холли. Широкие скулы, красивое волевое лицо. Не приятное, а именно красивое, величественное. Широко посаженные глаза, полные губы. На правой щеке родинка.
Хотя Холли довольно точно описала женщину из сна, Джим её не узнал. Возможно, ему просто не приходило в голову, что у его бабушки широко посаженные глаза и полные губы. Волосы тоже могли быть кудрявыми не от природы, а после посещения парикмахерской. Вот только родинка на щеке… Пять лет — слишком короткий срок, чтобы забыть о такой детали.
Даже войдя в дом, она так и не избавилась от неприятного ощущения, что за ней следят. За несколько минут, проведенных у фотографии Лены Айренхарт, это чувство в ней настолько усилилось, что Холли не выдержала и резко обернулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60