Никого.
Она быстро прошла к двери и выглянула в коридор. Пусто. Остановилась перед темной лестницей из красного дерева, ведущей на второй этаж. На ступеньках и перилах — нетронутый слой пыли.
Хоти г смотрела вверх и негромко окликнула:
— Эй!
В гулкой тишине пустого дома её голос прозвучал странно и безжизненно.
Ответа не последовало.
Холли стала нерешительно подниматься по лестнице.
— Эй! Есть здесь кто-нибудь? — снова позвала она.
В ответ — гулкая пустая тишина.
Нахмурившись, она остановилась на третьей ступеньке. Взглянула вниз, потом опять задрала голову.
Тишина казалась слишком глубокой, неестественной. Даже в пустом заброшенном доме, где никто не живет, слышно, как порой скрипят рассохшиеся половицы или ветер стучит в неплотно закрытое окно. Но здесь так тихо, что, если бы не звук её собственных шагов, она бы подумала, что оглохла.
Холли поднялась ещё на две ступеньки и остановилась.
Она ясно чувствовала на себе чужой взгляд. Такое впечатление, что старый дом ожил и изо всех щелей, с каждого куска обоев таращатся на неё тысячи злобных пронзительных глаз.
Косой луч, падающий со второго этажа, подхватил золотистый рой пылинок.
В окна заглядывало багровое лицо сумерек.
До лестничной площадки оставалось пройти четыре ступеньки. От неё начинался последний пролет, ведущий в холл второго этажа. Холли окончательно уверилась: наверху притаилось несчастье. Необязательно Враг или вообще кто-то живой и враждебный — скорее ужасное зрелище, способное повергнуть её в трепет.
Сердце учащенно забилось. Она проглотила комок в горле и судорожно вдохнула пыльный воздух.
Наконец сказалось длительное напряжение и страх перед неведомой опасностью. Нервы не выдержали и, резко повернувшись, она бросилась вниз по лестнице. Холли не выбежала из дома сломя голову, а, стараясь не спешить, вернулась тем же путем, каким пришла, и выключила в комнатах свет. Однако она постаралась не слишком затягивать свое отступление.
Сапфировое небо, окольцованное вершинами гор, стало темно-фиолетовым на востоке и красным на западе. Золотистые поля и холмы посерели и начали приобретать угольно-черный цвет, как будто, пока она была в доме, прошел пожар и выжег все живое.
Холли пересекла двор. Никаких сомнений — за ней наблюдают. Она тревожно оглянулась на черный квадрат сарая и, чувствуя холод в желудке, уставилась на окна дома, расположенные по обе стороны от широкой красной двери. Ею овладело совершенно жуткое ощущение: она, точно морская свинка в лабораторном эксперименте, попала во власть слепой дикой силы К мозгу подведены датчики, и по ним в ткань позвоночника идут прямые импульсы тока, контролирующие рефлексы страха и рождающие параноидальные галлюцинации. Ничего подобного с ней не случалось. Холли балансировала на грани паники, делая отчаянные попытки взять себя в руки.
Она невольно ускорила шаг и наконец побежала по дорожке вдоль берега пруда. Фонарь она выключила и держала как палку, чтобы при первой же опасности воспользоваться им для защиты.
Звон колокольчиков. Даже собственное лихорадочное дыхание не помешало ей услышать чистый серебряный звук крохотных язычков, ударяющихся о внутреннюю поверхность колокольчиков. Ее поразило, что он слышен с улицы — ведь до мельницы далеко. Боковым зрением она заметила, что с прудом произошла какая-то перемена, и обернулась к воде.
В центре пруда пульсировал кровавый огонь; от него, точно круги от брошенного в воду камня, расходились ровные красные волны.
Это зрелище совершенно потрясло Холли. Она поскользнулась и с трудом удержалась на ногах.
Колокольчики умолкли, и в один миг багровое свечение в воде исчезло. Теперь поверхность пруда напоминала не серую плиту шифера, а черный полированный обсидиан.
Снова зазвенели колокольчики. Середина пруда окрасилась кровью. Вспышки вырывались из темной толщи, будто раскаленные электрические лампочки, излучающие волны красного света.
Наступила тишина.
Вода почернела.
Казалось, все вокруг вымерло. Ни кваканье лягушек в тине у берега, ни завывание койота, крик совы или шелест крыльев птицы — ни один звук не нарушал гробовую тишину ночи, такую же гнетущую, как тишина в доме Айренхартов.
Звон колокольчиков. На этот раз картина изменилась. До этого гладь пруда походила на запекшуюся кровь, а сейчас озарялась ярким красно-оранжевым сиянием. Его отблеск упал на белые метелки пампасной травы, и они вспыхнули, словно радужные облачка светящегося газа.
Что-то поднималось со дна пруда.
Колокольчики затихли. Свечение исчезло. Холли стояла, охваченная ужасом. Нужно бежать, но она даже пошевелиться не могла.
Звон колокольчиков.
Свет. Ослепительно яркий. Грязно-оранжевый, без малейшего отблеска красного.
Холли удалось сбросить оцепенение, и она опрометью бросилась к мельнице.
Вспышки одна за другой озаряли оранжевым светом грязно-серые сумерки. Ритмичные прыжки теней походили на пляску апачей вокруг военного костра. Кукурузное поле, словно огромный отвратительный богомол, сучило сухими колючими стеблями. Мельница то и дело меняла цвет, превращаясь из каменной в медную и золотую.
Колокольчики смолкли, свет погас, и в этот миг Холли стремглав влетела в открытую дверь мельницы.
С разгону перепрыгнув через порог, она резко остановилась и ослепла. Узкие окна не пропускали даже малую толику света, и на первом этаже царила густая, черная как деготь темнота. Казалось, тьма превратилась в вязкую массу и душит её, вытесняя воздух из легких.
Фонарь наконец зажегся, и тут же раздались знакомые трели колокольчиков. Холли наотмашь полоснула лучом света темноту и убедилась, что в комнате, кроме нес, никого нет. Затем, обнаружив слева от себя ступеньки, стала поспешно взбираться по лестнице.
Холли достигла окна и приникла к стеклу в том месте, которое она ранее протерла рукой: в центре пруда мигал яркий янтарный глаз.
Она окликнула Джима и побежала наверх.
Внезапно в памяти всплыли строки из стихотворения Эдгара По. Холли учила его ещё в школе и давным-давно забыла:

Колокольчики звенят, Серебристым легким звоном слух наш сладостно томят, Этим пеньем и гуденьем о забвеньи говорят.

Она ворвалась в комнату и увидела Джима. Он стоял в белом зимнем свете лампы, смотрел на стены и улыбался.
Воспользовавшись наступившей тишиной, Холли крикнула:
— Джим, скорее! Посмотри, что творится с прудом!
Она бросилась к окну, но оказалось, что из него ничего не видно. Два других вообще выходили на другую сторону.
— Звенящий камень, — мечтательно произнес Джим.
Зазвенели колокольчики, и Холли метнулась к выходу. Обернувшись на пороге, она убедилась, что Джим следует за ней. Он двигался словно в полусне.
Сбегая по ступенькам, Холли снова услышала внутренний голос, произносящий строки Эдгара По:

Слышишь, воющий набат, Точно стонет медный ад!
Эти звуки, в дикой муке, сказку ужасов твердят

Холли никогда не походила на женщину, которая при каждом удобном случае сыплет цитатами направо и налево. С поэзией она распрощалась ещё в колледже и с тех пор не то что по памяти — вообще стихов не читала, единственное исключение — слащавая патока Луизы Тарвол.
Подбежав к окну, Холли быстро протерла ладонью стекло и приникла к образовавшемуся глазку. Огонь в воде снова потускнел и стал кроваво-красным. Казалось, источник света медленно погружается на дно пруда.

О, набат, набат, набат, Если б ты вернул назад Этот ужас, это пламя, эту искру, этот взгляд

С ума можно сойти — кругом такое творится, а у неё голова забита стихами. Ничего подобного с ней раньше не случалось. Может быть, скорая встреча с высшими силами оказывает на мозг странное действие: из него начинают сыпаться давно забытые знания. Холли не сомневалась, что встреча состоится, но Бог, вероятнее всего, действительно ни при чем. Пруд для него не самое подходящее место. Впрочем, спроси любого проповедника или священника — он скажет, что Бог живет везде, в каждой вещи.
Только Джим очутился рядом с ней, как все смолкло и пруд быстро погрузился в темноту. Джим протиснулся к стеклу, и они замерли в ожидании.
Прошло две секунды. Потом ещё две.
— Кончилось, — устало сказала Холли. — Черт! Я так хотела, чтобы ты тоже увидел.
Звон так и не повторился. Внизу в тусклом сумеречном свете чернела неподвижная гладь пруда. Быстро темнело: ещё несколько минут — и наступит ночь.
— Что это было? — спросил Джим, отстраняясь от окна.
— Похоже на фильмы Спилберга, — возбужденно заговорила Холли. — Из воды, из самой глубины, поднимается свет и пульсирует. И как он появится, начинают звенеть колокольчики. Звон идет со дна пруда, а потом как-то передается стенам мельницы.
— Фильмы Спилберга? — Джим выглядел озадаченным.
— Понимаешь, это было удивительное, жуткое зрелище, странное и пугающее, но я смотрела как зачарованная.
— Как в «Близких контактах»? Что-то вроде космического корабля?
— Да… Вообще-то, нет. Не уверена. Не могу сказать. Может быть, что-то ещё более странное.
— Более странное, чем космический корабль?
Удивление и страх исчезли. Холли чувствовала себя подавленной. Ей редко случалось попадать в ситуацию, когда она не могла найти слов, чтобы описать то, что видела или чувствовала. Но с этим человеком, да ещё при таких головокружительных обстоятельствах, оказались бессильными её увесистый словарный запас и талант профессионального сочинителя.
— Черт! — сказала она наконец. — Да. Более странное, чем космический корабль. По крайней мере, чем те, что показывают в кино.
— Ладно, пойдем наверх. — Джим стал подниматься по лестнице. Увидев, что она по-прежнему смотрит в окно, он вернулся и взял её за руку. — Это ещё не конец. Наоборот, все ещё только начинается. Но наше место — в комнате наверху. Пойдем, Холли.

Глава 5

Они снова уселись на спальных мешках.
Жемчужно-серебряный ореол лампы выбелил желтые камни известняковой стены. Газ, горящий в стеклянной колбе, издавал слабое шипение, и от этого казалось, что под полом перешептываются чьи-то голоса.
Настроение Джима, словно тележка «американских горок», опять взлетело вверх, и на этот раз Холли разделяла его детский восторг и радостное ожидание чуда. Свет в пруду не только испугал её, но и зажег в ней искру долгожданной надежды, разгорающееся пламя которой неотвратимо приближало момент истины и выстраданного ими душевного очищения.
Холли осознала, что она тоже несчастна. У Джима в сердце постоянно тревога и сумятица, а у неё — пустота. Когда они встретились в Портленде, она была закоренелым циником с испепеленной душой. Ей не пришлось испытать горя и зла, выпавших на его долю, но теперь она понимала, что жизнь, лишенная тревог и радостей, рождает холодное черное отчаяние. Дни, недели, годы, растраченные на достижение ничего не значащих целей, существование без смысла, без друзей, без близких очерствляют душу.
Она и Джим — две части китайской головоломки. Сложи их вместе — и заполнишь пустоту второй половинки, вылечишь душу целительным прикосновением. Их совпадение поразительно, и они созданы друг для друга, но головоломка может остаться нерешенной, если не принести обе части в одно и то же место в одно и то же время.
Охваченная первым возбуждением, Холли ждала появления силы, чья воля привела её к Джиму. Пусть это будет Бог или кто-то совершенно на него не похожий, но пусть он будет добрым. Не хотелось верить, что таинственный свет в пруду может оказаться Врагом. Монстр здесь ни при чем, хотя он тоже как-то с этим связан. Джим говорил: их ждет что-то хорошее, и она сама чувствовала, что свет и звон колокольчиков означают не кровь и смерть, а очищение.
Они обменивались короткими фразами, произнося слова полушепотом, словно боялись, что громкий разговор заставит загадочные силы воздержаться от продолжения контакта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60