.. Как Понтия Пилата, как...
Но его гневную тираду прервал телефонный звонок.
— Как... Как... — Дрыгов махнул рукой и схватил трубку: — Алло, Вадим Дрыгов внимательно слушает.
А потом произошло что-то странное. Глазки у него забегали, на носу проступили капельки пота, руки начали дрожать.
— Да-да, конечно. — Он резко протянул трубку Наташе и, выпучив глаза, прошептал: — Это вас.
— Меня? — удивилась она и взяла трубку: — Алло.
— Вы меня удивляете, — сказала трубка холодным, официальным голосом, в котором теперь еле угадывались прежние нотки. — Что вы делаете у Дрыгова? Разве вам не известно, что не надо к нему ходить?
— Я делаю свою работу, — спокойно ответила Наташа, хотя почувствовала, что коленки у нее начинают дрожать.
— Ваша работа, Клюева, заключается совсем не в этом. Ваша работа заключается в том, чтобы представлять в суде обвинение, а не защиту. Или вы забыли, кто вам деньги платит? Смотрите, а то вылетите из прокуратуры после первого же дела.
— Деньги мне платит государство! — не выдержала Наташа. — И оно будет решать, вылечу я из прокуратуры или нет! Всего хорошего.
— Ну что? — испуганно спросил Дрыгов, заискивающе заглядывая ей в глаза, как только она повесила трубку. — Что они сказали?
Наташа посмотрела на него, улыбнулась и ответила:
— Ничего, что касалось бы вас. Не забудьте — через три дня слушание. И постарайтесь вымыть голову перед тем, как являться в суд...
ПЕРВОЕ, ВТОРОЕ, ТРЕТЬЕ
«Ну, может быть, я ничего действительно не понимаю в современной поэзии, — думала Наташа, возвращаясь домой. — Да, я в этой жизни вообще многого не понимаю и даже не знаю. Например, я никогда не была на танцах. Это же ужас какой-то! Стыдно признаться! Как-то сказала подружке по университету — та обхохоталась. Как, дескать, ты мужика найти собираешься?»
Наташа решила показать выписки из стихов Виктору. Потому что теперь по праву экспертом по искусству в семье стал Виктор.
Наташе казалось, что со дня свадьбы прошло уже целое столетие. Так давно это было. Пронеслось, как во сне... Свадьбу они сыграли скромную, были только мама с братом и еще двое друзей Виктора — тоже художники.
Наташиных друзей не было. Да Наташа и боялась кому-нибудь из ольвийской братвы даже признаться, что нарушитель спокойствия Витька Клюев стал ее мужем.
Как-нибудь потом.
И друзей по университету тоже не позвала. Хотя сама побывала на свадьбах у всех, даже у Светки... Почему-то не решилась, сама не знала — почему. С Виктором вообще все стало непросто и очень необычно. Он был художник-авангардист. Свои работы называл не полотнами, не скульптурами, а концептами. И в жизни все было для него с каким-то вывертом. Это очень увлекало, но делало привычное течение самой жизни как бы незаконным. Пока что Наташа пыталась понять суть этих вывертов. Пока что она боялась к этому допускать посторонних, даже если это были близкие друзья. Виктора дома не оказалось. Мать выглянула из своей комнаты и сказала: — Он в мастерской, кажется. Вот матери Наташа завидовала. Та как-то очень быстро смирилась с Витькиными взглядами, даже моментами Наташе казалось — восхищалась ими. Это было странно — мать всегда признавала только реализм в искусстве. Социалистический реализм. Правда, сейчас этот реализм высмеивался на каждом шагу, но чтоб так быстро изменить свои взгляды... Этому можно позавидовать.
Наташа снова пробежала глазами дело Дрыгова, попила чаю, почитала Катулла, глянула на часы — половина первого. И тогда решила позвонить.
«Это крайний случай, — подумала она, как бы наперед оправдываясь за свой звонок. — Я просто волнуюсь. Он мог заработаться и не заметить, что уже ночь».
Когда-то Витька ей строго-настрого запретил звонить в мастерскую.
«Ты мне мешаешь работать! — жестко сказал он. — Представь себе, что ты произносишь обвинительную речь, а тут я звоню тебе — привет, как дела? Словом, телефон этот забудь».
В трубке были короткие гудки. Занято.
Наташа вздохнула с облегчением. Наверное, Витька звонит домой. Хорошо, что она не нарушила запрет.
Но звонка не было полчаса, час.
Наташа снова набрала номер — короткие гудки.
В три часа ночи она решила — надо ехать. Не может человек разговаривать по телефону два часа подряд. Что-то случилось.
К этому уже просто приучала профессия. Так, наверное, врач думает, что все люди больны, а прокурор считает, что преступление обходит его стороной только по чистой случайности.
В мастерской Виктора Наташа была один раз. Он повел ее туда через два дня после свадьбы. И то только потому, что Наташа очень просила.
Это был подвал двенадцатиэтажки. Обшарпанные стены, ржавые трубы, разбитые телевизоры, пластмассовые ящики, куски пластика... Наташа решила поначалу, что Витьке дали какой-то заброшенный склад, подумала, что придется весь этот мусор уносить. Оказалось, что это вовсе даже не мусор, а материал для будущих концептов и даже уже вполне законченные произведения искусства.
Центром комнаты и композиции мастерской была ванна, установленная на высоких строительных козлах и даже с подведенными трубами.
Витька тут же продемонстрировал, что ванна вполне функционирует, забравшись на козлы и включив душ.
— Иди сюда! — позвал он.
Наташа замялась.
Виктор спрыгнул и где-то в глубине мастерской щелкнул рубильником. Загорелось несколько цветных фонарей, и ванна оказалась как бы на сцене.
— Искупаемся? — подмигнул Витька и стал снимать брюки.
Наташа отказалась. Ей даже страшно было подумать, что она сможет раздеться и оказаться на этой сцене.
Виктор не обиделся, он просто пожал плечами, но так презрительно...
Машину в этот час выбирать надо было осторожно. Но Наташа слишком торопилась, чтобы быть предусмотрительной. Слава Богу, все обошлось, мужик, правда, пытался неумело клеиться, но Наташа так на него глянула — тот сразу влюбился в дорогу.
Из подвала доносились музыка и голоса.
И Наташа словно налетела на стену. Она готовилась к самому худшему, хотя гнала страшные мысли прочь. А теперь чувствовала себя как-то мелко обдуренной. Нет, не потому, что желала несчастья, а потому, что все оказалось так примитивно. И она вроде бы прибежала уличить неверного супруга.
От этой мысли Наташу даже бросило в жар. Хорошо, что в коридоре было пусто и никто ее не видел.
Бежать быстрее домой...
Но только она повернулась к выходу, как дверь мастерской распахнулась и двое бородатых мужчин вывалились из гама и света.
—...закодированное изображение, — непонятно закончил свой комментарий один и увидел Наташу. — Опа! Какие люди. Проходим, проходим, девушка. Вас заждались...
Самое удивительное, что Наташа потом так и не смогла вспомнить лица этого человека. Потому что смотрела вовсе не на него. Там, в проеме двери, за спинами людей, в сигаретном дыму она увидела ванну. А в ванне стоял Виктор. Он был голым. Душем поливал себя и девушку, которая тоже была в чем мать родила. Капли попадали и на зрителей, от чего те визжали и хлопали в ладоши.
Наташа смотрела на это всего лишь секунду. Во всяком случае, ей так показалось. А потом снова повернулась к выходу. Но тут шум в мастерской смолк.
— Знакомьтесь, господа! — с ужасом услышала Наташа голос мужа. — Моя жена. Прокурор районного масштаба. Зовут Наталья Михайловна. Что же ты, Татка, не заходишь?
Зрители повернулись к Наташе. И она вошла в мастерскую.
— А знаете, зачем она пришла? — продолжал громогласничать Виктор. Он, правда, успел обернуться простыней, а девушка выпрыгнула из ванны на чьи-то руки. — Она, господа, пришла по очень простой причине. Она решила меня поймать! Она решила меня уличить в безобразиях. Согласитесь, сцена, которую застала моя благоверная, не вполне в духе мещанского представления о морали. Теперь, господа, начнутся обвинения. Как вы помните, моя жена профессиональный обвинитель.
Наташа готова была провалиться сквозь землю. Но между ней и дверью уже собралась небольшая толпа. Бежать было невозможно.
— Я просто волновалась, — тихо сказала Наташа. — Уже поздно... Я волновалась.
И от этих слов людям в мастерской стало немного неловко. Во всяком случае, они расступились и позволили Наташе спокойно уйти.
Виктор явился утром. Явился воевать. Но Наташа встретила его спокойно, даже обыденно.
— Есть хочешь? — спросила она.
— Хочу, — буркнул Витька, не расслабляясь.
--Рассольник будешь? На второе — жаркое.
— Рассольник? — Виктор немного опешил. — Давай рассольник. И жаркое. — Он сел за стол, упер локти в столешницу и сказал: — Чтоб больше таких сцен не было. Ты меня поняла? Я свободный человек и буду жить так, как хочу.
— Понятно. — Наташа наливала суп в тарелку. — Мы все свободные люди.
— Да, мы все свободны. И поступаем по нашей воле.
— Согласна, — смиренно сказала Наташа. — По нашей воле.
С этими словами она повернулась от плиты и медленно вылила первое на голову Витьки.
— Это рассольник, — констатировала она. — Сейчас будет жаркое.
Витька вскочил и забился в угол.
— А теперь — пошел вон. И чтобы я тебя больше не видела, — сказала Наташа, поднимая кастрюлю с жарким.
— Ты с ума сошла! Ты... Ты что себе позволяешь?!
На крик в кухню влетела мать.
— Наташа, прекрати! — с порога закричала она, даже не разобравшись, что, собственно, происходит. — Ты что делаешь?!
— Выражаю свободную волю свободного человека, — прошипела Наташа, надвигаясь на мужа. Тот уклониться не успел. Жаркое разлилось по его голове аппетитным пятном.
— Ну ты!.. Ты еще!.. Ты пожалеешь!.. — прокричал Виктор, выбегая из кухни.
— Уходи, — устало проговорила Наташа, опускаясь на стул.
Мать бросилась успокаивать зятя. Он что-то возмущенно кричал из коридора, а потом заглянул и сказал:
— Даже если ты будешь стоять на коленях...
— У меня еще есть третье, — предупредила Наташа. — Кисель...
«АФГАНЕЦ»
Как только вышли из электрички, сразу начался мерзкий, противный дождь.
Юм поежился, втянул шею в воротник куртки и огляделся. Кроме них, на платформе никого не было.
— Ну и куда теперь? — спросил у Склифосов-ского.
— Только он просто так не отдаст, — затараторил тот. — У него покупать придется. Это не какой-нибудь там... Венцель.
— Куда идти, я спрашиваю?
— Туда. — Склифосовский зашагал по платформе. — Ой, нет, туда. Точно туда.
Шли молча, то и дело с ненавистью поглядывая на низкое свинцово-серое небо. Мент начал потирать заболевшую поясницу — радикулит.
После Венцеля Склифосовского били долго и со смаком. За то, что остался на улице, за то, что пытался потом удрать. За то, что Склифосовский.
Склиф решил, что его вообще убьют. Нет, не сейчас, потом. А жить очень хотелось. Поэтому, когда Юм сказал, что нужно добывать пушки, Склиф сразу заявил:
— Я знаю одно место.
Конечно, ему никто сначала не поверил, но он поведал, как оказался в КПЗ с одним «афганцем», который измутузил рэкетира на рынке, как этот «афганец», почему-то проникнувшись к Склифу, шепнул ему:
— Откроешь свое дело — дам тебе пушку. Чтоб этим упырям так сладко не жилось. — Он очень зол, был на рэкетиров.
И Склифосовскому поверили. Вот теперь шли к дому «афганца».
— Большого дождя не будет, — сказал Юм.
— Почему? — удивился Ванечка.
— По кочану. Раз маленький пошел, значит, большого уже не будет.
— Нет, я правду говорю. Вы мне что, не верите? — опять начал свой рассказ Склифосовский, забегая вперед и стараясь заглянуть Юму в глаза. — Он вообще оторванный, никого не боится.
— Хорошо, хорошо. — Юм сплюнул. — Посмотрим.
— К нему один на базаре подкатывал, чтобы он цену на мясо поднял. Лосина такой — смотреть страшно. Колька по дешевке торговал. Так он этого мужика чуть топором не зарубил. Когда в ментовку забрали, я с ним и познакомился.
— Ну не зарубил же, — ухмыльнулся Грузин.
— А зачем рубить? Зачем рубить? — не унимался Склифосовский. — Тот мужик плакал, как баба, на карачках от него по всему рынку бегал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48