Верно, сэр, если вы что-то понимаете в винах, то шабли шестьдесят четвертого года просто отпад.
Глядя вслед удаляющемуся Карстерсу, метрдотель торжествовал, как и второй наиболее выгодный жених Соединенных Штатов. Удовольствие не покинуло Кар-стерса и после того, как он отворил дверь апартаментов «Брекенридж» на седьмом этаже, ибо некие предупредительные ребята распаковали его чемоданы и даже отгладили смокинг. Бреясь, он вынес решение, тщательно все рассчитав, как поступил бы на его месте Гилман.
Все должно быть чисто.Никакого оружия.Он не возьмет с собой оружия — сегодня не надо.
В девять пятьдесят вечера негр-дворецкий в ливрее, замерший у дверей в огромную гостиную пентхауса на восьмом этаже, громко возгласил:
— Мистер П. Т. Карстерс!
Гостиную переполнял гул десятков голосов в разных глах, но Пикелис услышал. Он прислушивался, ждал. Он рервал свою беседу с Беном Мартоном и мэром Эшли и поспешил поприветствовать знаменитого красавца.
— Я Джон Пикелис, мистер Карстерс,— представился седеющий главарь гангстеров.
— А! Тот самый, кто приобрел второй экземпляр кремневого «куксона».
Пикелис ухмыльнулся, довольный и несколько удивленный.
— Вы не в обиде, надеюсь?
На лице Карстерса расцвела знаменитая миллионо-долларовая улыбка.
— Я, быть может, несколько испорчен, но я, безусловно, не злопамятен,— ответил он добродушно.— Нет, конечно, не в обиде. Я отдаю должное вашему вкусу, как и вашему южному гостеприимству. Благодарю вас за прекрасный ужин.
Пикелис с радостью сделал открытие, что П. Т. Карстерс не только не испорчен, но и не помпезен, и даже не
утомлен жизнью.
— И благодарю вас за приглашение на банкет, мистер Пикелис,— добавил светловолосый лазутчик.
— Я не мог отказать себе в удовольствии доставить удовольствие коллеге-коллекционеру,— ответил рэкетир.
Потом он подвел его к Мартону и Эшли, которые во все глаза за ними наблюдали.
— Мистер Карстерс, хочу вам представить двух наших весьма высокопоставленных и весьма исполнительных служащих — нет, скорее всего самых высокопоставленных и самых исполнительных в Парадайз-сити. Это капитан Мартон, начальник полиции, и наш выдающийся мэр Роджер Стюарт Эшли.
Словно в каком-нибудь кинобоевике про ФБР, аккуратно отпечатанные досье Уиллистона на обоих коррумпированных чиновников появились в кадре и предстали крупным планом перед мысленным взором Карстерса. Кадр был смонтирован так, что оба досье оказались рядом, а затем растаяли, когда миллионер протянул руку Эшли.
— Большая для меня честь, мистер мэр, познакомиться с вами.
— Добро пожаловать в Парадайз-сити. Надеюсь, пребывание у нас будет для вас приятным,— ответил Эшли.
Это был мужчина с приятной внешностью, аристократическими манерами и чуть затуманенными остекленевшими глазами, которые указывали на то, что их обладатель любит предаваться обильным возлияниям. Крошечные морщинки, несколько лопнувших на носу сосудов и слегка одутловатое лицо — все подтверждало верность оценок, содержащихся в досье Уиллистона.
— Если гостеприимство мистера Пикелиса есть типичное проявление благорасположения Парадайз-сити к своим гостям, то мое пребывание, конечно же, будет приятным,— уверил мэра Карстерс.
Ливрейные официанты осторожно рассекали толпу гостей, заполнивших просторный зал, и, прежде чем ответить, мистер Эшли принял из рук официанта бокал шампанского.
— Не преуменьшая дружелюбия наших достойных граждан, боюсь, в поведении мистера Пикелиса ничего нет типичного. В своей щедрости, как и во всем прочем, наш радушный хозяин — личность совершенно исключительная. В том, что касается решительности, воображения, могущества, особенно могущества, мистер Пикелис человек уникальный,— говорил Эшли.— Он природою сотворенный лидер и руководитель.
Трудно было сказать, то ли он и в самом деле восхищался, то ли просто констатировал факт, то ли лукаво иронизировал над бесстрашным правителем округа Джефферсон.
Пикелис усмехнулся, явно довольный этой репликой.
— Мне лестно слышать комплименты мэра,— признался он,— поскольку мне пришлось самому всего добиваться в жизни, а семья Роджера— одна из древнейших и наиболее уважаемых во всем штате. Его прадедушка был майором в армии конфедератов, майором кавалерии, потерявшим руку в битве при Чанселорвилле.
Тонкая работа. Тон, каким Пикелис произнес «Роджер», сразу давал понять, кто тут главный.
Карстерс кивнул и обратил все свое внимание на Мартона.
— Я не хотел бы показаться бестактным, капитан. Я рад и с вами познакомиться, в особенности будучи уверенным, что я не нарушил правила парковки.
На мясистом лице начальника полиции показалась бледная улыбка. Он протянул тяжелую толстопалую ладонь, которая Оказалась одновременно пухлой и мускулистой. Рукопожатие было малоприятным.
— Даже гостям мистера Пикелиса не удается безнаказанно нарушать правила парковки в этом городе, во всяком случае, если мы замечаем эти нарушения,— твердо заявил Мартон.— Вы у нас надолго?
Лазутчик взял с подноса бокал шампанского, отпил глоточек.
— Трудно сказать. У меня, знаете ли, нет определенных планов. Я навещал старинных друзей-охотников — у них имение в Южной Каролине — и теперь направляюсь в Дайтону, чтобы переговорить с приятелем-гонщиком по поводу его участия в ралли в будущем году.
Мартон передернул плечами, выказывая едва ли не ткровенное равнодушие к этому богатому незнакомцу, ком он видел всего лишь дешевого дилетанта.
— Конечно, я рассчитываю оставаться здесь до тех пор, пока мне не удастся уговорить мистера Пикелиса показать мне свою коллекцию,— продолжал Карстерс.
— Вам не придется уговаривать меня слишком до-лго,— пообещал главарь гангстеров.— У нас тут редко когда появляются серьезные коллекционеры вроде вас,
и я с удовольствием покажу вам свои пушечки. Конечно, моя коллекция не столь велика, как ваша...
— У него есть несколько совершенно потрясающих старинных пистолетов,— перебил его Мартон.— Я-то сам равнодушен к этому хламу. Мне больше нравятся современные, полезные штучки вроде моей «тридцать восьмерки».
Карстерс заметил со вздохом:
— Ну, это рабочий инструмент, а не коллекционный экспонат.
— А капитан Мартон у нас работяга! Трудолюбивый работяга! — подтвердил, усмехнувшись, Пикелис.— А это наш почетный гость — мистер Карстерс! — объявил он секунду спустя.
Она была необычайно хороша.
Красота Кэти Пикелис не имела ничего общего с красотой обольстительной киноактрисы или роскошной светской дамы — дочь главного рэкетира Парадайз-сити была просто очень хорошенькая. Она куда симпатичнее и обаятельнее, чем ей полагается быть, подумал Карстерс, маскируя свои мысли маской деревянной улыбки.
Дочь мерзкого гангстера не должна быть настолько миленькой, настолько непорочной и к тому же иметь настолько ясный взгляд. Сильно декольтированное вечернее платье от Ива Сен-Лорана могло смотреться
сексуально на другой женщине, но на этой фигурке оно сидело просто элегантно. У нее была смуглая кожа, как и у ее покойной матушки, а большие глаза смотрели прямо на собеседника, в голосе слышались приятные интонации, мягко сдобренные южным говорком.
Они познакомились и стали болтать — о Париже и Риме, о винах и радости возвращения домой, а когда расположившееся в углу гостиной трио заиграло какую-то мелодию, пошли танцевать. Она танцевала изящно, ловко, и, сжимая ее в своих объятиях, он ощущал тепло ее гибкого тела. В придачу ко всему на ночном небе безумствовала яркая луна и от тела Кэти Пикелис исходил тонкий аромат жасмина.
Все это было смехотворно романтично. Сцена в подвале здания полицейского участка на Семнадцатой улице была куда менее романтичной. Трое патрульных и сержант методично истязали Сэма Клейтона, двадцативосьмилетнего негра, который работал водителем автофургона-холодильника. У них уже несколько лет руки чесались отдубасить его по первое число — с тех самых пор, как активист движения за гражданские права, приехавший сюда из Нью-Йорка, целую неделю жил у него в маленькой деревянной хижине на окраине города. Теперь полицейские слепили ему глаза фонариками, осыпали ударами, поливали голову ледяной водой и проделывали множество иных жестоких вещей, которые могли причинить боль, но не оставляли следов. Клейтон, широкоплечий и круглолицый парень, который ни капельки не напоминал Сиднея Пуатье, не был ни красивым, ни слишком-то красноречивым. Он стонал, он ругался, он иногда вскрикивал, потому что истязали его уже довольно долго, и конца этим истязаниям не было видно.
А они твердо вознамерились, как ему было объяснено, склонить его к признанию в убийстве «той цветной девчонки, которую исполосовали на Лараби-авепю». В равной степени твердо вознамерившись ни за что не сознаваться в преступлении, за которое полагалась смертная казнь, и рассвирепев от всей нелепости происходящего и от бессмысленных побоев, Сэм Клейтон ужасно страдал. Они и слушать не хотели его заверений, что в указанный период времени, когда было совершено убийство девушки, он находился в церкви на танцах, и продолжали его истязать.
— С ним придется еще повозиться,— сказал один из полицейских, когда время уже близилось к полуночи, а Клейтон в четвертый раз потерял сознание, так и не сделав признания.
— У тебя что, есть вариант более приятно провести сегодняшний вечер? — с вызовом спросил его сержант.
Вопрос вызвал целую серию непристойных и лживых заявлений, после чего зверское и противозаконное истязание Сэма Клейтона возобновилось.
В номере 407 отеля «Джефферсон» мужчина, называвший себя Артуром Уорреном, составлял список «укромных углов», которые он выбрал для использования в ходе операции «Молот». «Укромные углы» — тайники, где агент оставлял сообщения для других агентов,— вряд ли были идеальным способом связи между членами подпольной сети. Цепочка связников-курьеров, в которой были «зияния», чтобы обезопасить всю группу от провала, обеспечивала, конечно, куда более эффективную и быструю связь. Но когда небольшой группе десантников, внедрившихся на вражескую территорию, вменялось действовать там, не имея поддержки местных союзников, а контрразведка противника была необычайно сильна, «укромные углы», как-то: дупло в стволе дерева или щель между плитками кафеля в общественном туалете — часто оставались единственным способом. Полковник советского КГБ Абель держал связь со своим нью-йоркским аппаратом через «укромные углы», а сотрудники ЦРУ использовали их же для сбора микрофильмов Пенько-вского в Москве. Участники операции «Молот» воспользуются тем же приемом.
В казино «Фан парлор» на Оушен-роуд Гилман трудился у рулетки, одновременно продолжая неприметно изучать организацию работы, персонал и систему сигнализации этого со вкусом оформленного игорного заведения. Несколько тоже со вкусом оформленных молодых женщин появлялись и исчезали в дальнем конце зала, часто в сопровождении клиентов мужского пола. Его никто не ставил в известность, но теперь человек из Лас-Вегаса и сам понял, что там находятся уединенные комнаты. А под аркой в противоположном конце игорного зала маячила белокурая голова солистки оркестра казино. Квинтет Арта Филлипса играл неназойливо и вполне сносно, а голос Джуди Эллис звучал и вовсе замечательно, и Гилман бессознательно потряхивал головой, наслаждаясь ее исполнением шлягера «Что нужно сегодня миру». Бахараху и Дэвиду понравилась бы ее интерпретация их пески, подумал крупье.
В семнадцати милях отсюда, в кемпинге «Кроуденз кэрэвэн» на шоссе номер 121, каскадер сидел в своем трейлере и следил, как «Уэр-400» записывает радиопереговоры полиции Парадайз-сити.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Глядя вслед удаляющемуся Карстерсу, метрдотель торжествовал, как и второй наиболее выгодный жених Соединенных Штатов. Удовольствие не покинуло Кар-стерса и после того, как он отворил дверь апартаментов «Брекенридж» на седьмом этаже, ибо некие предупредительные ребята распаковали его чемоданы и даже отгладили смокинг. Бреясь, он вынес решение, тщательно все рассчитав, как поступил бы на его месте Гилман.
Все должно быть чисто.Никакого оружия.Он не возьмет с собой оружия — сегодня не надо.
В девять пятьдесят вечера негр-дворецкий в ливрее, замерший у дверей в огромную гостиную пентхауса на восьмом этаже, громко возгласил:
— Мистер П. Т. Карстерс!
Гостиную переполнял гул десятков голосов в разных глах, но Пикелис услышал. Он прислушивался, ждал. Он рервал свою беседу с Беном Мартоном и мэром Эшли и поспешил поприветствовать знаменитого красавца.
— Я Джон Пикелис, мистер Карстерс,— представился седеющий главарь гангстеров.
— А! Тот самый, кто приобрел второй экземпляр кремневого «куксона».
Пикелис ухмыльнулся, довольный и несколько удивленный.
— Вы не в обиде, надеюсь?
На лице Карстерса расцвела знаменитая миллионо-долларовая улыбка.
— Я, быть может, несколько испорчен, но я, безусловно, не злопамятен,— ответил он добродушно.— Нет, конечно, не в обиде. Я отдаю должное вашему вкусу, как и вашему южному гостеприимству. Благодарю вас за прекрасный ужин.
Пикелис с радостью сделал открытие, что П. Т. Карстерс не только не испорчен, но и не помпезен, и даже не
утомлен жизнью.
— И благодарю вас за приглашение на банкет, мистер Пикелис,— добавил светловолосый лазутчик.
— Я не мог отказать себе в удовольствии доставить удовольствие коллеге-коллекционеру,— ответил рэкетир.
Потом он подвел его к Мартону и Эшли, которые во все глаза за ними наблюдали.
— Мистер Карстерс, хочу вам представить двух наших весьма высокопоставленных и весьма исполнительных служащих — нет, скорее всего самых высокопоставленных и самых исполнительных в Парадайз-сити. Это капитан Мартон, начальник полиции, и наш выдающийся мэр Роджер Стюарт Эшли.
Словно в каком-нибудь кинобоевике про ФБР, аккуратно отпечатанные досье Уиллистона на обоих коррумпированных чиновников появились в кадре и предстали крупным планом перед мысленным взором Карстерса. Кадр был смонтирован так, что оба досье оказались рядом, а затем растаяли, когда миллионер протянул руку Эшли.
— Большая для меня честь, мистер мэр, познакомиться с вами.
— Добро пожаловать в Парадайз-сити. Надеюсь, пребывание у нас будет для вас приятным,— ответил Эшли.
Это был мужчина с приятной внешностью, аристократическими манерами и чуть затуманенными остекленевшими глазами, которые указывали на то, что их обладатель любит предаваться обильным возлияниям. Крошечные морщинки, несколько лопнувших на носу сосудов и слегка одутловатое лицо — все подтверждало верность оценок, содержащихся в досье Уиллистона.
— Если гостеприимство мистера Пикелиса есть типичное проявление благорасположения Парадайз-сити к своим гостям, то мое пребывание, конечно же, будет приятным,— уверил мэра Карстерс.
Ливрейные официанты осторожно рассекали толпу гостей, заполнивших просторный зал, и, прежде чем ответить, мистер Эшли принял из рук официанта бокал шампанского.
— Не преуменьшая дружелюбия наших достойных граждан, боюсь, в поведении мистера Пикелиса ничего нет типичного. В своей щедрости, как и во всем прочем, наш радушный хозяин — личность совершенно исключительная. В том, что касается решительности, воображения, могущества, особенно могущества, мистер Пикелис человек уникальный,— говорил Эшли.— Он природою сотворенный лидер и руководитель.
Трудно было сказать, то ли он и в самом деле восхищался, то ли просто констатировал факт, то ли лукаво иронизировал над бесстрашным правителем округа Джефферсон.
Пикелис усмехнулся, явно довольный этой репликой.
— Мне лестно слышать комплименты мэра,— признался он,— поскольку мне пришлось самому всего добиваться в жизни, а семья Роджера— одна из древнейших и наиболее уважаемых во всем штате. Его прадедушка был майором в армии конфедератов, майором кавалерии, потерявшим руку в битве при Чанселорвилле.
Тонкая работа. Тон, каким Пикелис произнес «Роджер», сразу давал понять, кто тут главный.
Карстерс кивнул и обратил все свое внимание на Мартона.
— Я не хотел бы показаться бестактным, капитан. Я рад и с вами познакомиться, в особенности будучи уверенным, что я не нарушил правила парковки.
На мясистом лице начальника полиции показалась бледная улыбка. Он протянул тяжелую толстопалую ладонь, которая Оказалась одновременно пухлой и мускулистой. Рукопожатие было малоприятным.
— Даже гостям мистера Пикелиса не удается безнаказанно нарушать правила парковки в этом городе, во всяком случае, если мы замечаем эти нарушения,— твердо заявил Мартон.— Вы у нас надолго?
Лазутчик взял с подноса бокал шампанского, отпил глоточек.
— Трудно сказать. У меня, знаете ли, нет определенных планов. Я навещал старинных друзей-охотников — у них имение в Южной Каролине — и теперь направляюсь в Дайтону, чтобы переговорить с приятелем-гонщиком по поводу его участия в ралли в будущем году.
Мартон передернул плечами, выказывая едва ли не ткровенное равнодушие к этому богатому незнакомцу, ком он видел всего лишь дешевого дилетанта.
— Конечно, я рассчитываю оставаться здесь до тех пор, пока мне не удастся уговорить мистера Пикелиса показать мне свою коллекцию,— продолжал Карстерс.
— Вам не придется уговаривать меня слишком до-лго,— пообещал главарь гангстеров.— У нас тут редко когда появляются серьезные коллекционеры вроде вас,
и я с удовольствием покажу вам свои пушечки. Конечно, моя коллекция не столь велика, как ваша...
— У него есть несколько совершенно потрясающих старинных пистолетов,— перебил его Мартон.— Я-то сам равнодушен к этому хламу. Мне больше нравятся современные, полезные штучки вроде моей «тридцать восьмерки».
Карстерс заметил со вздохом:
— Ну, это рабочий инструмент, а не коллекционный экспонат.
— А капитан Мартон у нас работяга! Трудолюбивый работяга! — подтвердил, усмехнувшись, Пикелис.— А это наш почетный гость — мистер Карстерс! — объявил он секунду спустя.
Она была необычайно хороша.
Красота Кэти Пикелис не имела ничего общего с красотой обольстительной киноактрисы или роскошной светской дамы — дочь главного рэкетира Парадайз-сити была просто очень хорошенькая. Она куда симпатичнее и обаятельнее, чем ей полагается быть, подумал Карстерс, маскируя свои мысли маской деревянной улыбки.
Дочь мерзкого гангстера не должна быть настолько миленькой, настолько непорочной и к тому же иметь настолько ясный взгляд. Сильно декольтированное вечернее платье от Ива Сен-Лорана могло смотреться
сексуально на другой женщине, но на этой фигурке оно сидело просто элегантно. У нее была смуглая кожа, как и у ее покойной матушки, а большие глаза смотрели прямо на собеседника, в голосе слышались приятные интонации, мягко сдобренные южным говорком.
Они познакомились и стали болтать — о Париже и Риме, о винах и радости возвращения домой, а когда расположившееся в углу гостиной трио заиграло какую-то мелодию, пошли танцевать. Она танцевала изящно, ловко, и, сжимая ее в своих объятиях, он ощущал тепло ее гибкого тела. В придачу ко всему на ночном небе безумствовала яркая луна и от тела Кэти Пикелис исходил тонкий аромат жасмина.
Все это было смехотворно романтично. Сцена в подвале здания полицейского участка на Семнадцатой улице была куда менее романтичной. Трое патрульных и сержант методично истязали Сэма Клейтона, двадцативосьмилетнего негра, который работал водителем автофургона-холодильника. У них уже несколько лет руки чесались отдубасить его по первое число — с тех самых пор, как активист движения за гражданские права, приехавший сюда из Нью-Йорка, целую неделю жил у него в маленькой деревянной хижине на окраине города. Теперь полицейские слепили ему глаза фонариками, осыпали ударами, поливали голову ледяной водой и проделывали множество иных жестоких вещей, которые могли причинить боль, но не оставляли следов. Клейтон, широкоплечий и круглолицый парень, который ни капельки не напоминал Сиднея Пуатье, не был ни красивым, ни слишком-то красноречивым. Он стонал, он ругался, он иногда вскрикивал, потому что истязали его уже довольно долго, и конца этим истязаниям не было видно.
А они твердо вознамерились, как ему было объяснено, склонить его к признанию в убийстве «той цветной девчонки, которую исполосовали на Лараби-авепю». В равной степени твердо вознамерившись ни за что не сознаваться в преступлении, за которое полагалась смертная казнь, и рассвирепев от всей нелепости происходящего и от бессмысленных побоев, Сэм Клейтон ужасно страдал. Они и слушать не хотели его заверений, что в указанный период времени, когда было совершено убийство девушки, он находился в церкви на танцах, и продолжали его истязать.
— С ним придется еще повозиться,— сказал один из полицейских, когда время уже близилось к полуночи, а Клейтон в четвертый раз потерял сознание, так и не сделав признания.
— У тебя что, есть вариант более приятно провести сегодняшний вечер? — с вызовом спросил его сержант.
Вопрос вызвал целую серию непристойных и лживых заявлений, после чего зверское и противозаконное истязание Сэма Клейтона возобновилось.
В номере 407 отеля «Джефферсон» мужчина, называвший себя Артуром Уорреном, составлял список «укромных углов», которые он выбрал для использования в ходе операции «Молот». «Укромные углы» — тайники, где агент оставлял сообщения для других агентов,— вряд ли были идеальным способом связи между членами подпольной сети. Цепочка связников-курьеров, в которой были «зияния», чтобы обезопасить всю группу от провала, обеспечивала, конечно, куда более эффективную и быструю связь. Но когда небольшой группе десантников, внедрившихся на вражескую территорию, вменялось действовать там, не имея поддержки местных союзников, а контрразведка противника была необычайно сильна, «укромные углы», как-то: дупло в стволе дерева или щель между плитками кафеля в общественном туалете — часто оставались единственным способом. Полковник советского КГБ Абель держал связь со своим нью-йоркским аппаратом через «укромные углы», а сотрудники ЦРУ использовали их же для сбора микрофильмов Пенько-вского в Москве. Участники операции «Молот» воспользуются тем же приемом.
В казино «Фан парлор» на Оушен-роуд Гилман трудился у рулетки, одновременно продолжая неприметно изучать организацию работы, персонал и систему сигнализации этого со вкусом оформленного игорного заведения. Несколько тоже со вкусом оформленных молодых женщин появлялись и исчезали в дальнем конце зала, часто в сопровождении клиентов мужского пола. Его никто не ставил в известность, но теперь человек из Лас-Вегаса и сам понял, что там находятся уединенные комнаты. А под аркой в противоположном конце игорного зала маячила белокурая голова солистки оркестра казино. Квинтет Арта Филлипса играл неназойливо и вполне сносно, а голос Джуди Эллис звучал и вовсе замечательно, и Гилман бессознательно потряхивал головой, наслаждаясь ее исполнением шлягера «Что нужно сегодня миру». Бахараху и Дэвиду понравилась бы ее интерпретация их пески, подумал крупье.
В семнадцати милях отсюда, в кемпинге «Кроуденз кэрэвэн» на шоссе номер 121, каскадер сидел в своем трейлере и следил, как «Уэр-400» записывает радиопереговоры полиции Парадайз-сити.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47