Я люблю ездить с ветерком, так, чтоб в ушах свистело,— говорит Легкий.
Глаза у него сверкают. А мне досадно, что я не такой ловкий и смелый, как он. Я сержусь на Легкого — пришлось мне натерпеться страху, но в то же время и рад: как-никак, а я тоже ехал верхом!
Мы открываем ворота, ведем коня на двор. Двор Изарковых широкий, большой, не сравнить с нашим. У нас во дворе только два хлевка, коровник да свинушник, а у них — десять хлевков, три клети, два амбара и две хаты с сенями. Эти постройки окружают двор с трех сторон, а с четвертой тянется поветь!
— Федя, ты с кем дружишь? — спрашивает меня Легкий.
— С Ванькой Прошкиным, Романом Киреевым и еще кое с кем,— говорю я Легкому.
— А хочешь со мной дружить?
«Это он надо мною шутит»,— думаю я.
— Нет, нет, я правду говорю,— уверяет он меня.— Хочешь, давай дружить, вместе играть будем. Приходи к нам хоть каждый день! Я подрулсу тебя со своими ребятами: с Тишкой, с Захаром, с Митькой.
— Ладно,— соглашаюсь я радостно.
— Потому, раз мой батя и дядя дружат с твоим тятькой, то и мы будем дружить,— поясняет мне Легкий.
Я, конечно, рад. Подружиться с Легким каждый бы не прочь, он парень боевой, а я сам хоть смирен и робок, а люблю боевых ребят. Но тут я вспомнил про своих мальчишек, с которыми каждый день играю, и мне их стало жаль. Ведь они тоже ребята хорошие.
«Как же я буду дружить с Легким? Что они скажут тогда про меня?» — думаю я.
Вася Легкий, видно, догадался, о чем я задумался.
— Ты и со своими ребятами дружи,— говорит он.— А я тоже, может быть, с ними подружусь, если они захотят. Дружить надо со всеми, которые хорошие.
Тут я успокоился.
— Ладно,— говорю я. Стали запрягать коня.
— Телегу мы запряжем вот эту, новую, хомут тоже новый наденем, оброть долой, узду нужно,— командует Легкий. Мы с Леником не помогали ему, а только мешали.
Наверно, долго бы возились мы с упряжкой, если бы в это время во двор не прибежала моя мать. Ей, видимо, надоело нас ждать.
Она быстро запрягла коня, а мы с Легким живо взобрались на телегу.
— Меня! Меня! — закричал Леник.— Меня на телегу, я тоже хочу ехать!
— Сынок, ты еще маленький, тебе нельзя ехать с нами,— уговаривает Леника мать.— Ты будь дома.
Но Леник еще пуще орет. А Легкий натянул вожжи, Вороной быстро и красиво вынес нас со двора на улицу. Мы словно птицы летим по деревне, минуем школу. Я и опомниться не успел, как мы очутились в поле.
По всему полю бабы жали рожь, а там, где рожь была сжата, стояли копны снопов, как маленькие хатки. Местами снопы были выложены в длинные ряды, просушивались на солнышке, кое-где мужики накладывали снопы на телеги.
Эх, как хорошо и весело на поле, какое оно большое! Дух захватывает от быстрой езды. Мне и страшно и радостно.
Мать указывает Легкому на свою полоску, где в трех копенках сложены снопы. Легкий поворачивает коня к ним.
— Тш-ш-ш-ш! — шипит он на коня и отпускает вожжи.
Вороной останавливается возле первой копны. Мать слезает с телеги, а мы с Легким остаемся на ней. Наше дело — укладывать снопы.
— Ах, лихо мне! — стонет моя мать.— Все косточки растрясло! Это ж зверюга какая-то, а не лошадь! И зачем ты только такого запряг? Неужто у вас нет лошади поленивей?
Мать начинает подавать снопы, а мы с Легким укладываем их рядком на телеге. Воз растет, и мы поднимаемся все выше, точно взбираемся на крышу. Стало видно далеко-далеко вокруг. Видно баб, которые жнут рожь, видно мужиков, укладывающих снопы на телеги, видно собак, ребятишек. Издали все кажутся маленькими, точно букашки или муравьи, и нам от этого почему-то весело, мы хохочем.
— Ха-ха-ха!
— Ха-ха-ха!
— Перестаньте гоготать, притка вас взяла! Кладите снопы ровнее! — кричит на нас мать.
Потом мы увязываем воз веревкой, а сверху притягиваем его жердью.
— Ну, слезайте теперь долой,— говорит нам мать.
— Зачем долой? — спрашивает Легкий.
— Коню и так тялсело, а вы не маленькие и пешочком дойдете.
— Нет, тетя Ган, мы не слезем. Вороной два таких воза дотащит, не то что один. Давай-ка лучше мне вожжи сюда.
Мать сдалась, отдала вожжи Легкому. Как-никак, а он сейчас хозяин над конем.
— Мы и с возом покатим не хуже,— шепнул мне Легкий.
Но мама точно услыхала, взяла Вороного за поводья. — Тетя Ган, пусти, мы сами будем править,— говорит Легкий.
— Сидите-ка, где посажены,— строго отвечает мать. Мы вздыхаем и успокаиваемся. Легкий замотал вожжи за ногу, чтобы они не упали вниз, повалился навзничь на снопы и начал выбирать зернышки из колосьев. Я — за ним.
— Ты что дома делаешь? — спрашивает он меня.
— Когда что. Ежели мать не берет с собою маленьких в поле или на огород, я их нянчу дома, а ежели берет, тогда я дома сижу, хату караулю.
— А я почти ничего не делаю. Коней пасет Ванька, двор бабка караулит, а я пока гуляю с ребятами. Приходи ко мне завтра. Я покажу тебе ходы в сене, пчельню нашу. Сходим за яблоками в Матюшин сад, в лес за малиной и еще чем-нибудь займемся.
— Ладно, приду. Если только мать пустит.
— Мои ребята хорошие, особливо Тишка. Тишка боевой. Мы с ним недавно целый день плясали в закоулке. Ему батя купил сапоги, хорошие такие, а я надел материны. И вот раздоказывали камаринского! Только материны сапоги валики были мне — я ногу натер.
Легкий поднимает ногу и показывает натертую до крови щиколотку.
— Да, здорово ты постарался.
— Мне нипочем, мне ничуть не больно...
— Лежите смирно, не задирайте ноги! — кричит мать.
— Ишь ты, заметила,— говорит Легкий тихо.
Мы приехали к воротам, что ведут на огороды. Теперь совсем немного осталось до гумна.
— Держи вожжи хорошенько, не упусти коню под ноги, а я ворота отворю,— говорит мать Легкому.
Легкий встрепенулся и крепко взял в руки вожжи. Мать открыла ворота, Легкий натянул вожжи, и Вороной понес!..
— Ах! — крикнула мать.
Но мы уже далеко. У Легкого опять заблестели глаза, Вороной наддавал рыси. И на порожней телеге хорошо было ехать, а на снопах во сто раз лучше. Но вот и гумно, катить дальше некуда. Легкий заметил это, но поздно. Он быстро опустил вожжи, Вороной тоже сразу уперся, однако тяжелый воз катил сам собой прямо на стену овина. Легкий понял, что воз прижмет коня к стене и задушит, и дернул за одну вожжу. Конь круто повернул. Оглобля задела за угол, ось тоже, и мы, точно два резиновых мяча, летим с воза в сторону и падаем прямо в конопляник. Дуга с треском разлетается пополам, одна половина ее взвивается вверх и падает рядом с нами, в конопляник.
Когда мы очнулись, мать и прибежавшие со своих гумен соседи — дядя Аксен, дед Клим — суетились уже около воза. Они старались оттащить его от стены овина, чтобы высвободить прижатого к стене коня.
— Тяни, тяни разом! Ой, давай раз! Ой, давай два! — командует дед Клим.
Воз подался назад, точно рак попятился. И тут мы увидели, что угол овина отлетел прочь.
— Братцы, милые мои, что ж мне тепереча делать? — заголосила моя мать.
— Да не хнычь ты, ради бога, все поправить можно,— успокаивает ее дядя Аксен.
— Как же поправить? Лошадь чужая, овин тоже. Что я скажу людям? Чем отвечу?
— Все уладится. А где ребята? Не расшиблись ли они до смерти? — спохватывается дед Клим.
Мне жалко мать, но я решил не выдавать Легкого. Ведь си не знал, что так получится.
— Легкий, я никому не скажу, что ты вожжи нарочно натянул,— говорю я.
— Тогда ты мне товарищ взаправдашний.
Мы вылезли из конопляника. Мать сразу же перестала плакать и собралась нас наказывать, но дед Клим заступил-ся за нас:
— Ладно, не бой, они не виноваты. И так, вишь, как напугались! Убирай-ка снопы лучше.
Дядя Аксен принес со своего двора старенькую дугу и приладил ее в запряжку.
— Ладно будет, до двора доедешь, тут недалеко,— сказал он Легкому.
— Я с ним сама поеду. Я сама коня поведу! — кричит мама.
— Не бойся, он шибко не побежит теперь. Он плечо лихо расшиб, конь-то, вишь, как жалится...— говорит дядя Аксен.
Но мать настояла на своем: села с Легким на телегу и вожжей ему в руки не дала. Когда Вороной тронул телегу, Легкий сказал, оглядываясь на меня:
— Ты ж приходи ко мне. Завтра же приходи!
— Ладно, Вася, приду...
Вот с этого дня мы и стали товарищами.
МЫ ИГРАЕМ
Но мать не пустила меня на другой день к Легкому, как ни упрашивал я ее, как ни умолял.
— Лучше и не думай, чтоб я тебя к этому разбойнику пустила. Мужики ихние сразу узнали, отчего копь так бежал,— он нарочно вожжи натягивал. Ну, будет он знать, как вожжи натягивать: дядя Тихонок этими вожжами лихо его отхлестал! А еще он, говорят, и на чужие огороды лазит. Ты у меня смирный, тихий, не хочу, чтоб ты баловался...
И на следующий день она то же самое говорила, и на третий. Я мог бы и молчком удрать, но неприятности от этого могли быть большие. Хоть я и был у матери любимчик, а колотушки все-таки больше всего от нее мне перепадали. Чуть что, она веник в руки и — хлоп-хлоп! — пошла гулять по моей спине.
Я совсем было пал духом. Думаю: только что мы с Легким подружились, и вот, на тебе, уже дружбе конец!
Но тут выручила меня мать Легкого, тетка Арина. Она пришла зачем-то рано утром в воскресенье к моей матери. Я верчусь тут же, прислушиваюсь к их разговору. А разговор, видимо, у них был особый, секретный, и тетке Арине не понравилось, что я прислушиваюсь.
— Ты чего же это, малый, дома вертишься? Чего за малиной в лес не идешь? Люди прямо лукошками ягоду таскают, а ты сидишь! — набросилась она на меня.
— Не с кем ему ходить,— заступилась за меня мать.
— Беги скорее к нам, там мои ребята собираются в лес за малиной и смородиной. Они и места хорошие знают. Беги скорее, а то уйдут,— говорит тетка Арина.
Я взглянул на мать. Ей неловко сказать матери Легкого, что ее сын — озорной мальчишка и что она боится, как бы и я такой не стал, и она неохотно разрешает:
— Что ж, сходи. Да смотри от людей не отставай, заблудишься.
Мне только того и надо было! Мигом схватил я кузовок, и точно ветром понесло меня к Изарковым.
На крыльце Изарковых, на лавочке, сидели ребята: Ле-ник, Тишка, Митя и Захар. А Легкого не было видно.
— Ты куда это с кузовком разогнался? — спрашивает меня Тишка.
— А где Легкий? — спрашиваю я у них.
— Сейчас придет. Зачем он тебе?
Я уселся на другую лавку, напротив них:
— Нужен.
Тишка бойко и подозрительно оглядывал меня. Захар с Митей тоже косились в мою сторону. Один Леник разговаривал со мною, как со старым знакомым.
— Мы за малиной пойдем, только сначала нужно яблок нарвать в Матюшином саду. Легкий пошел высматривать,— говорит мне Леник.
Тишка зашипел на него:
— Замолчи, гад! Прикуси свой язык сейчас же!
И тут пришел Легкий. Он вынырнул из проулка меж Матюшиным и Трусаковым дворами и как ни в чем не бывало шел к крыльцу.
— Здравствуй! Что ж ты так долго к нам не приходил? — спрашивает он меня.
— Мать не пускала. А сейчас она пустила меня за малиной. Твоя мать сказала, что вы собираетесь в лес по ягоды и чтобы я с вами тоже шел.
— Да, мы скоро пойдем,— отвечает мне Легкий.— Они сели завтракать, в саду один Полкан. Но это ничего. Полкан меня знает, я его приручил, да у меня и сейчас есть для него кость хорошая,— шепчет он уже ребятам.— А ты с нами за яблоками пойдешь? — спрашивает меня Легкий.
— По... пойду,— отвечаю я, а у самого душа в пятки от страха покатилась.
Я не охотник лазить по чужим садам, а тут еще приходится лезть в Матюшин сад. У Матюшиных — молодой хозяин, Василий Семеныч. Он очень хитрый, любит ловить ребятишек на своих яблонях и пороть их крапивой. Для него это первое удовольствие, как я слыхал.
И вот лезть в сад к такому человеку... Кого хочешь оторопь возьмет. Но не быть же и трусом, не отказываться же, раз Легкий зовет! Притом и яблоки я очень люблю, они в нашей деревне редкость, садов у нас не густо — на всю деревню всего три сада.
— Я, Тишка, Митька — в сад лезем, Захар, Леник сторожить будут. А ты, Федя, что будешь делать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Глаза у него сверкают. А мне досадно, что я не такой ловкий и смелый, как он. Я сержусь на Легкого — пришлось мне натерпеться страху, но в то же время и рад: как-никак, а я тоже ехал верхом!
Мы открываем ворота, ведем коня на двор. Двор Изарковых широкий, большой, не сравнить с нашим. У нас во дворе только два хлевка, коровник да свинушник, а у них — десять хлевков, три клети, два амбара и две хаты с сенями. Эти постройки окружают двор с трех сторон, а с четвертой тянется поветь!
— Федя, ты с кем дружишь? — спрашивает меня Легкий.
— С Ванькой Прошкиным, Романом Киреевым и еще кое с кем,— говорю я Легкому.
— А хочешь со мной дружить?
«Это он надо мною шутит»,— думаю я.
— Нет, нет, я правду говорю,— уверяет он меня.— Хочешь, давай дружить, вместе играть будем. Приходи к нам хоть каждый день! Я подрулсу тебя со своими ребятами: с Тишкой, с Захаром, с Митькой.
— Ладно,— соглашаюсь я радостно.
— Потому, раз мой батя и дядя дружат с твоим тятькой, то и мы будем дружить,— поясняет мне Легкий.
Я, конечно, рад. Подружиться с Легким каждый бы не прочь, он парень боевой, а я сам хоть смирен и робок, а люблю боевых ребят. Но тут я вспомнил про своих мальчишек, с которыми каждый день играю, и мне их стало жаль. Ведь они тоже ребята хорошие.
«Как же я буду дружить с Легким? Что они скажут тогда про меня?» — думаю я.
Вася Легкий, видно, догадался, о чем я задумался.
— Ты и со своими ребятами дружи,— говорит он.— А я тоже, может быть, с ними подружусь, если они захотят. Дружить надо со всеми, которые хорошие.
Тут я успокоился.
— Ладно,— говорю я. Стали запрягать коня.
— Телегу мы запряжем вот эту, новую, хомут тоже новый наденем, оброть долой, узду нужно,— командует Легкий. Мы с Леником не помогали ему, а только мешали.
Наверно, долго бы возились мы с упряжкой, если бы в это время во двор не прибежала моя мать. Ей, видимо, надоело нас ждать.
Она быстро запрягла коня, а мы с Легким живо взобрались на телегу.
— Меня! Меня! — закричал Леник.— Меня на телегу, я тоже хочу ехать!
— Сынок, ты еще маленький, тебе нельзя ехать с нами,— уговаривает Леника мать.— Ты будь дома.
Но Леник еще пуще орет. А Легкий натянул вожжи, Вороной быстро и красиво вынес нас со двора на улицу. Мы словно птицы летим по деревне, минуем школу. Я и опомниться не успел, как мы очутились в поле.
По всему полю бабы жали рожь, а там, где рожь была сжата, стояли копны снопов, как маленькие хатки. Местами снопы были выложены в длинные ряды, просушивались на солнышке, кое-где мужики накладывали снопы на телеги.
Эх, как хорошо и весело на поле, какое оно большое! Дух захватывает от быстрой езды. Мне и страшно и радостно.
Мать указывает Легкому на свою полоску, где в трех копенках сложены снопы. Легкий поворачивает коня к ним.
— Тш-ш-ш-ш! — шипит он на коня и отпускает вожжи.
Вороной останавливается возле первой копны. Мать слезает с телеги, а мы с Легким остаемся на ней. Наше дело — укладывать снопы.
— Ах, лихо мне! — стонет моя мать.— Все косточки растрясло! Это ж зверюга какая-то, а не лошадь! И зачем ты только такого запряг? Неужто у вас нет лошади поленивей?
Мать начинает подавать снопы, а мы с Легким укладываем их рядком на телеге. Воз растет, и мы поднимаемся все выше, точно взбираемся на крышу. Стало видно далеко-далеко вокруг. Видно баб, которые жнут рожь, видно мужиков, укладывающих снопы на телеги, видно собак, ребятишек. Издали все кажутся маленькими, точно букашки или муравьи, и нам от этого почему-то весело, мы хохочем.
— Ха-ха-ха!
— Ха-ха-ха!
— Перестаньте гоготать, притка вас взяла! Кладите снопы ровнее! — кричит на нас мать.
Потом мы увязываем воз веревкой, а сверху притягиваем его жердью.
— Ну, слезайте теперь долой,— говорит нам мать.
— Зачем долой? — спрашивает Легкий.
— Коню и так тялсело, а вы не маленькие и пешочком дойдете.
— Нет, тетя Ган, мы не слезем. Вороной два таких воза дотащит, не то что один. Давай-ка лучше мне вожжи сюда.
Мать сдалась, отдала вожжи Легкому. Как-никак, а он сейчас хозяин над конем.
— Мы и с возом покатим не хуже,— шепнул мне Легкий.
Но мама точно услыхала, взяла Вороного за поводья. — Тетя Ган, пусти, мы сами будем править,— говорит Легкий.
— Сидите-ка, где посажены,— строго отвечает мать. Мы вздыхаем и успокаиваемся. Легкий замотал вожжи за ногу, чтобы они не упали вниз, повалился навзничь на снопы и начал выбирать зернышки из колосьев. Я — за ним.
— Ты что дома делаешь? — спрашивает он меня.
— Когда что. Ежели мать не берет с собою маленьких в поле или на огород, я их нянчу дома, а ежели берет, тогда я дома сижу, хату караулю.
— А я почти ничего не делаю. Коней пасет Ванька, двор бабка караулит, а я пока гуляю с ребятами. Приходи ко мне завтра. Я покажу тебе ходы в сене, пчельню нашу. Сходим за яблоками в Матюшин сад, в лес за малиной и еще чем-нибудь займемся.
— Ладно, приду. Если только мать пустит.
— Мои ребята хорошие, особливо Тишка. Тишка боевой. Мы с ним недавно целый день плясали в закоулке. Ему батя купил сапоги, хорошие такие, а я надел материны. И вот раздоказывали камаринского! Только материны сапоги валики были мне — я ногу натер.
Легкий поднимает ногу и показывает натертую до крови щиколотку.
— Да, здорово ты постарался.
— Мне нипочем, мне ничуть не больно...
— Лежите смирно, не задирайте ноги! — кричит мать.
— Ишь ты, заметила,— говорит Легкий тихо.
Мы приехали к воротам, что ведут на огороды. Теперь совсем немного осталось до гумна.
— Держи вожжи хорошенько, не упусти коню под ноги, а я ворота отворю,— говорит мать Легкому.
Легкий встрепенулся и крепко взял в руки вожжи. Мать открыла ворота, Легкий натянул вожжи, и Вороной понес!..
— Ах! — крикнула мать.
Но мы уже далеко. У Легкого опять заблестели глаза, Вороной наддавал рыси. И на порожней телеге хорошо было ехать, а на снопах во сто раз лучше. Но вот и гумно, катить дальше некуда. Легкий заметил это, но поздно. Он быстро опустил вожжи, Вороной тоже сразу уперся, однако тяжелый воз катил сам собой прямо на стену овина. Легкий понял, что воз прижмет коня к стене и задушит, и дернул за одну вожжу. Конь круто повернул. Оглобля задела за угол, ось тоже, и мы, точно два резиновых мяча, летим с воза в сторону и падаем прямо в конопляник. Дуга с треском разлетается пополам, одна половина ее взвивается вверх и падает рядом с нами, в конопляник.
Когда мы очнулись, мать и прибежавшие со своих гумен соседи — дядя Аксен, дед Клим — суетились уже около воза. Они старались оттащить его от стены овина, чтобы высвободить прижатого к стене коня.
— Тяни, тяни разом! Ой, давай раз! Ой, давай два! — командует дед Клим.
Воз подался назад, точно рак попятился. И тут мы увидели, что угол овина отлетел прочь.
— Братцы, милые мои, что ж мне тепереча делать? — заголосила моя мать.
— Да не хнычь ты, ради бога, все поправить можно,— успокаивает ее дядя Аксен.
— Как же поправить? Лошадь чужая, овин тоже. Что я скажу людям? Чем отвечу?
— Все уладится. А где ребята? Не расшиблись ли они до смерти? — спохватывается дед Клим.
Мне жалко мать, но я решил не выдавать Легкого. Ведь си не знал, что так получится.
— Легкий, я никому не скажу, что ты вожжи нарочно натянул,— говорю я.
— Тогда ты мне товарищ взаправдашний.
Мы вылезли из конопляника. Мать сразу же перестала плакать и собралась нас наказывать, но дед Клим заступил-ся за нас:
— Ладно, не бой, они не виноваты. И так, вишь, как напугались! Убирай-ка снопы лучше.
Дядя Аксен принес со своего двора старенькую дугу и приладил ее в запряжку.
— Ладно будет, до двора доедешь, тут недалеко,— сказал он Легкому.
— Я с ним сама поеду. Я сама коня поведу! — кричит мама.
— Не бойся, он шибко не побежит теперь. Он плечо лихо расшиб, конь-то, вишь, как жалится...— говорит дядя Аксен.
Но мать настояла на своем: села с Легким на телегу и вожжей ему в руки не дала. Когда Вороной тронул телегу, Легкий сказал, оглядываясь на меня:
— Ты ж приходи ко мне. Завтра же приходи!
— Ладно, Вася, приду...
Вот с этого дня мы и стали товарищами.
МЫ ИГРАЕМ
Но мать не пустила меня на другой день к Легкому, как ни упрашивал я ее, как ни умолял.
— Лучше и не думай, чтоб я тебя к этому разбойнику пустила. Мужики ихние сразу узнали, отчего копь так бежал,— он нарочно вожжи натягивал. Ну, будет он знать, как вожжи натягивать: дядя Тихонок этими вожжами лихо его отхлестал! А еще он, говорят, и на чужие огороды лазит. Ты у меня смирный, тихий, не хочу, чтоб ты баловался...
И на следующий день она то же самое говорила, и на третий. Я мог бы и молчком удрать, но неприятности от этого могли быть большие. Хоть я и был у матери любимчик, а колотушки все-таки больше всего от нее мне перепадали. Чуть что, она веник в руки и — хлоп-хлоп! — пошла гулять по моей спине.
Я совсем было пал духом. Думаю: только что мы с Легким подружились, и вот, на тебе, уже дружбе конец!
Но тут выручила меня мать Легкого, тетка Арина. Она пришла зачем-то рано утром в воскресенье к моей матери. Я верчусь тут же, прислушиваюсь к их разговору. А разговор, видимо, у них был особый, секретный, и тетке Арине не понравилось, что я прислушиваюсь.
— Ты чего же это, малый, дома вертишься? Чего за малиной в лес не идешь? Люди прямо лукошками ягоду таскают, а ты сидишь! — набросилась она на меня.
— Не с кем ему ходить,— заступилась за меня мать.
— Беги скорее к нам, там мои ребята собираются в лес за малиной и смородиной. Они и места хорошие знают. Беги скорее, а то уйдут,— говорит тетка Арина.
Я взглянул на мать. Ей неловко сказать матери Легкого, что ее сын — озорной мальчишка и что она боится, как бы и я такой не стал, и она неохотно разрешает:
— Что ж, сходи. Да смотри от людей не отставай, заблудишься.
Мне только того и надо было! Мигом схватил я кузовок, и точно ветром понесло меня к Изарковым.
На крыльце Изарковых, на лавочке, сидели ребята: Ле-ник, Тишка, Митя и Захар. А Легкого не было видно.
— Ты куда это с кузовком разогнался? — спрашивает меня Тишка.
— А где Легкий? — спрашиваю я у них.
— Сейчас придет. Зачем он тебе?
Я уселся на другую лавку, напротив них:
— Нужен.
Тишка бойко и подозрительно оглядывал меня. Захар с Митей тоже косились в мою сторону. Один Леник разговаривал со мною, как со старым знакомым.
— Мы за малиной пойдем, только сначала нужно яблок нарвать в Матюшином саду. Легкий пошел высматривать,— говорит мне Леник.
Тишка зашипел на него:
— Замолчи, гад! Прикуси свой язык сейчас же!
И тут пришел Легкий. Он вынырнул из проулка меж Матюшиным и Трусаковым дворами и как ни в чем не бывало шел к крыльцу.
— Здравствуй! Что ж ты так долго к нам не приходил? — спрашивает он меня.
— Мать не пускала. А сейчас она пустила меня за малиной. Твоя мать сказала, что вы собираетесь в лес по ягоды и чтобы я с вами тоже шел.
— Да, мы скоро пойдем,— отвечает мне Легкий.— Они сели завтракать, в саду один Полкан. Но это ничего. Полкан меня знает, я его приручил, да у меня и сейчас есть для него кость хорошая,— шепчет он уже ребятам.— А ты с нами за яблоками пойдешь? — спрашивает меня Легкий.
— По... пойду,— отвечаю я, а у самого душа в пятки от страха покатилась.
Я не охотник лазить по чужим садам, а тут еще приходится лезть в Матюшин сад. У Матюшиных — молодой хозяин, Василий Семеныч. Он очень хитрый, любит ловить ребятишек на своих яблонях и пороть их крапивой. Для него это первое удовольствие, как я слыхал.
И вот лезть в сад к такому человеку... Кого хочешь оторопь возьмет. Но не быть же и трусом, не отказываться же, раз Легкий зовет! Притом и яблоки я очень люблю, они в нашей деревне редкость, садов у нас не густо — на всю деревню всего три сада.
— Я, Тишка, Митька — в сад лезем, Захар, Леник сторожить будут. А ты, Федя, что будешь делать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26