Дело в том, что на свою беду Сергей плохо ел. Как удалось родителям отбить у него естественно существующий у каждого человека аппетит, осталось загадкой даже в зрелом возрасте, очевидно, сказывалась давящая необходимость садиться за стол в строго определенное время и без остатка съедать то, что дают. Любое отступление от предписываемого домашним уставом процесса потребления пищи считалось актом грубейшего нарушения порядка и строго каралось. Мать запирала нарушителя в темной ванной, секла ремнем, ставила в угол, однажды вылила недоеденный суп на голову. Затем кормление продолжалось, как будто наказания могли способствовать появлению аппетита.
Неудачи за обеденным столом Сергей переживал очень болезненно, тем более что они служили основанием для сравнения его с соседскими детьми и сравнение всегда было не в его пользу. Даже когда речь шла о Моисее, Фильке, Ваське Сыроварове, слывших беспризорниками и хулиганами, оказывалось, что у них есть и достоинства — они «хорошо кушают», потому и могут отколотить во дворе любого, потому инфекции и простуды их не берут.
Любимцем родителей был толстенький розовощекий Вовочка Зотов из соседнего подъезда, его ставили в пример чаще других.
У Вовочки была педальная машина, велосипед, электрическая железная дорога и другие шикарные игрушки, заслуженные, как внушалось Сергею, округленькими щечками и заметным животиком.
Элефантов не хотел походить ни на расхристанного грязного Моисея, ни на жирного Вовочку, к последнему он ревновал родителей, тщетно пытаясь понять, почему посторонний мальчик может быть для них более привлекательным, чем собственный сын.
Став взрослым, он понял, что родители хотя и не со зла, а от педагогического невежества, отсутствия эмоциональной чувствительности сделали все, чтобы выработать у него комплекс неполноценности, и не их вина, если это в полной мере не удалось.
Сергея спасли книги. Его воображение пробудили сказки, которые бабушка рассказывала, как только выдавалась свободная минута, а иногда — не отрываясь от хлопот по хозяйству.
Бабушка говорила особым, сказочным голосом, и он полностью погружался в мир удалых богатырей, хрустальных замков, добрых и злых волшебников.
…И прикинулась гадюка черная красавицей девицей, Иванушка склонился поцеловать уста сахарные, тут бы ему и смерть пришла, да крестная спасла, не дала пропасть, палочкой волшебной взмахнула — чары злые развеялись, увидал Иванушка перед собой змею ядовитую, раз! — и отсек ей голову!
Здесь Сергей заплакал, бабушка всполошилась, что напугала ребенка, долго утешала, обняв за плечи и приговаривая: «Да не бойся ты, не бойся, ведь все хорошо кончилось…»
Но Сергей плакал не от страха, он сам не смог бы выразить чувства, которые испытывал. Эту сказку он запомнил на всю жизнь и много раз то в кошмарном сне, а то и наяву в угнетенном состоянии духа видел жуткую своей противоестественностью картину: ослепленный колдовством добрый молодец тянется губами к брызжущей ядом гадюке.
Он научился читать рано, пяти лет, помогло желание самому, без посторонней помощи уходить в сказочный мир. Через год-два Сергей читал толстые книжки, намного обгоняя сверстников и удивляя сотрудников районной библиотеки.
Книги помогли ему понять, что умение «хорошо кушать» вовсе не главное в жизни, а розовые щечки и складка под подбородком — совсем не те добродетели, за которые можно уважать или любить. Собственно, он и сам, детским умом и неразвитой интуицией понимал это, но, поскольку родители утверждали обратное, необходимо было найти союзников, и Сергей их нашел: дядя Степа, пятнадцатилетний капитан. Дон Кихот и Тиль Уленшпигель авторитетно подтверждали его правоту.
И все же в жизни Элефантова нет-нет, да случались моменты, когда из глубин памяти выплывало унизительное ощущение собственной ущербности и какой-то несостоятельности, приходилось делать усилие, чтобы его преодолеть, доказать всем окружающим, а в первую очередь самому себе, что он, Сергей Элефантов, ничуть не хуже, не слабее и не трусливее других.
Доказывая это, он не обходил острых углов, лез на рожон, встревал в необязательные драки, с пятого класса не расставался со складным ножом, старательно создавая образ человека, способного пустить его в ход.
Сверстникам, не знавшим истинных причин такого поведения, казалось, что оно объясняется особой уверенностью в себе, хотя на чем базировалась эта уверенность у худого, не отягощенного мышцами Сергея, было совершенно непонятно. Кто-то пустил слух, что он связан с компанией лихих уличных ребят, такая версия вроде бы расставляла все по местам, поэтому в нее поверили.
Сергей по мере возможности подкреплял сложившееся мнение то многозначительным намеком, то упоминанием прозвищ признанных уличных «авторитетов», то появлением в школьном дворе с Моисеем и его дружками.
Все шло хорошо до тех пор, пока в восьмом классе в их класс не пришел Яшка Голубев, отпущенный из специальной школы, где провел два года за уходы из дома, кражи и хулиганство.
По комплекции такой же, как Элефантов, Голубь обладал природной наглостью, развинченными манерами и бесцветными маленькими глазками, бесцеремонно карябающими всех вокруг. Пару раз поговорив с Сергеем, он установил его полную неосведомленность в целом ряде специфических вопросов, после чего обозвал фраером и сказал, что в воскресенье приведет на пустырь «своих ребят», а Сергей пусть приводит своих.
Предложение было простым и понятным: если бы за спиной Сергея стояли реальные «свои ребята», во время встречи в каждой компании нашлись бы общие знакомые и дело кончилось бы мирной выпивкой к обоюдному удовольствию и взаимному укреплению авторитета. Но «своих ребят» у Элефантова не было.
Дело в том, что, когда Сергей пошел в школу, его мир расширился ненамного. Снедаемая неудовлетворенным тщеславием, Ася Петровна во всеуслышание объявила о своем намерении «вывести сына в отличники». Очевидно, несостоявшаяся научная карьера требовала компенсации: она с таким рвением взялась за дело, что в первый же день чуть не отбила у Сергея всякую охоту к дальнейшей учебе, пять раз заставив его переписывать домашнее задание: полстраницы палочек и полстраницы крючочков.
Сергей вконец занудился от непривычно долгого сидения за письменным столом, пальцы, сжимающие ручку, затекли и начали дрожать, палочки и крючочки выходили все хуже и хуже. Ася Петровна обзывала его олухом и бездарностью, щипала за руку, клянясь, что он не встанет из-за стола, пока не напишет все идеально, хотя как именно «идеально», показать не могла, ибо сама писала словно курица лапой.
Стемнело, выведенные дрожащими пальцами палочки и крючочки не шли ни в какое сравнение с самым первым вариантом, безжалостно изодранным Асей Петровной в клочья, наконец вмешался отец, и Сергей, получив напоследок звонкий подзатыльник, был отпущен в постель, где долго плакал под одеялом в тоскливой безысходности от предстоящего ему такого долгого кошмара, называемого учебой в школе.
Скоро запал у матери прошел, и свою роль домашнего педагога она свела к наказаниям за плохие оценки. Плохой оценкой считалась тройка, а с наказаниями вышла неувязка. Самое распространенное — не пускать на улицу — здесь не годилось: бесконечные ограничения, преследование Сергея во дворе привели к тому, что он потерял интерес к прогулкам, предпочитая провести время за книжкой. И Ася Петровна, идя от противного, придумала уникальное взыскание, от которого впоследствии, когда Сергей стал взрослым, изо всех сил пыталась откреститься: запрет на чтение. Проштрафившийся Сергей выставлялся «дышать свежим воздухом» и томился обязательное время на просматриваемом из окон пятачке, прикидывая, удастся ли выкрасть хоть одну из конфискованных книг, чтобы урывками почитать в ванной или туалете.
Такие явно не способствующие обзаведению друзьями «прогулки», запрет водить мальчишек домой и замкнутый характер Сергея объясняют, почему у маленького Элефантова не было верных, надежных ребят, на которых можно было бы положиться.
К восьмому классу положение не изменилось. Одноклассники, соседи, несколько чистеньких опрятных филателистов — и все. Никого из них нельзя было привлечь к столь щекотливому и в известной степени рискованному делу, как столкновение с компанией Голубя. Вот если бы Моисей или Васька… Но они только посмеются над сопливой беззащитностью маменькиного сынка, которого всегда в глубине души недолюбливали.
Оставался мир взрослых — любой из них мог в два счета разрешить проблему, поставив Голубя, да и всех, кого он приведет, на место. О вечно куда-то спешащем, затурканном и крикливом отце Сергей как о возможном защитнике даже не думал, хотя однажды тому уже приходилось выступать в этой роли.
А дело было так: классе во втором или третьем Сергей, катаясь с Горного спуска на санках, заспорил с каким-то пацаном, у того оказался великовозрастный приятель, который без лишних разговоров ударил Сергея в лицо, расквасив нос. Сдерживая слезы бессилия и унижения, Сергей отошел в сторону, размазывая снегом не желавшую останавливаться кровь, и тут увидел отца. Помня урок с раненым коленом, он обреченно пошел навстречу, жалко улыбаясь, чтобы показать: ничего страшного не произошло. Но против ожидания отец не стал его ругать, кричать и топать ногами, он коротко спросил: "Кто? ", Сергей показал, обидчик, видя надвигающуюся опасность, спешно покатился под гору, а отец выхватил у Сергея санки и помчался в погоню. Неожиданное заступничество и позорное бегство противника привели Сергея в ликование, он испытал такой прилив любви и нежности к отцу, которого не ощущал ни до, ни после этого случая. Но вечером отец стал насмехаться над ним за то, что он подставил свой нос под чужой кулак, и все стало на свои места. А Сергей зарекся обращаться к отцу за защитой.
Правда, был у Сергея знакомый, который с удовольствием взялся бы уладить щепетильное дело и выполнил бы это весело, блестяще, со смаком, как делал все, за что брался. Любимец дворовой детворы Григорий — разбитной и бесшабашный мужик, в молодости ожегшийся на молоке и теперь дующий на воду. Жена не выпускала Григория из-под надзора, бдительно следила, чтобы он не сбивал компанию, но не возражала, когда он возился с пацанами.
Он показывал ребятам фокусы, делал змеев, лазал с ними по чердакам, рассказывал, сильно привирая, про собственные приключения, бесплатно водил в зоопарк, где работал смотрителем животных.
Григория можно было просить о чем угодно, он умел хранить тайну и любил выступать арбитром во всех дворовых конфликтах. К тому же обладал могучей фигурой, зычным голосом и огромными кулаками. Один вид его вызывал страх и почтение уличной шпаны. Григорий был козырной картой, обещавшей легкую победу в любой игре. Стоило только попросить.
Но просить Григория Элефантову не хотелось по причине, казалось бы, совершенно незначительной, но для него весьма существенной: однажды Григорий его предал. Ни сам Григорий, ни присутствовавшие при этом пацаны не видели в происшедшем никакого предательства: один из уроков жизни, щедро и, главное, охотно, от чистого сердца преподаваемых старшим товарищем. Но Сергей расценивал полученный урок по-другому.
Тогда он еще был первоклашкой и во время очередного похода в зоопарк завороженно замер у клетки куницы. Красивый мех, симпатичная мордочка, мягкие грациозные движения буквально пленили ребенка. Он долго любовался куницей, жалея, что не может ее погладить, и, когда Григорий вернулся за ним и спросил, чего он тут прилип, попросил взять куницу на руки.
— Тю, — удивленно сказал Григорий. — Ты чо? Она ж тебя сожрет!
Такой красивый зверек не может никого сожрать, для Сергея это было совершенно очевидно, он добрый и ласковый и уж, конечно, не способен обидеть другое живое существо, но Григорий, которого он попытался в этом убедить, схватился за живот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69