Мария не реагировала, и «Лада» тронулась с места.
— Чего же ты опаздываешь, я заждался, — он поцеловал Марию в гладкую пахучую щеку.
— Спиря увязался. Шел до самого дома. Там я с ним распрощалась, подождала немного — и в машину.
— Вот в эту?
Элефантов кивнул в окно.
Мария захохотала.
— Нет. Из одной вышла, а другая уже тормозит! С собой звали.
Если Мария приехала в автомобиле, то только в этом — никакой другой машины поблизости не было. Но уточнять ничего не хотелось, и несоответствие между тем, что говорила Нежинская, и тем, что видел сам Сергей, прибавилось ко многим неясностям, не дающим ему покоя в последнее время.
— Куда же тебя звали?
— Не знаю, не интересовалась. Я ведь уже пришла куда хотела…
Эти слова пролили елей на его душу.
— Тебя нельзя одну выпускать на свободу. Надо везде ходить с тобой!
— Ну-у-у, — вытянув губы трубочкой, с легкой укоризной проговорила Мария. — Ты хочешь посадить меня в коробочку! — Она соединила согнутые ладошки, показывая, как именно он хочет оградить ее от окружающего мира.
— Так нельзя!
«Почему нельзя?» — с недоумением подумал Элефантов, но ничего не сказал. Присутствие Марии так радовало и волновало его, что трезвость мышления он утратил начисто. Так бывает всегда.
— Давай поужинаем?
— Спасибо, я не голодна.
— Машенька, как я соскучился по тебе…
— Я знаю, иначе бы я не пришла, я ведь опять расхворалась…
— Ты даже не представляешь, как много ты для меня значишь…
— Ты стал совсем другим… Ты так волнуешься.
— Да, когда я тебя жду и не знаю, придешь или нет…
— И когда я прихожу, тоже волнуешься…
— Тоже волнуюсь, — Элефантов удивился, что Мария точно чувствует его внутреннее состояние. — Это хорошо или плохо?
«Почему?» — хотел спросить Элефантов и опять не спросил. Что слова!
Иметь бы тысячу губ, чтобы целовать одновременно всю Марию, не упуская ни одного сантиметра нежной кожи, десяток рук — ласкать ее, как ли один мужчина на свете не ласкал свою возлюбленную… Сейчас он испытывал такую нежность к лежащей рядом нагой женщине, что, не задумываясь, вскрыл бы вены и отдал ей свою кровь.
— Машенька, ласточка, солнышко, звездочка…
— Иди ко мне, — прерывисто вздохнула она.
Потом Мария, как всегда, заспешила.
— Оставайся у меня.
— Не могу, обещала маме прийти. И так задержалась, надо позвонить.
Сейчас только приму душик…
Выйдя из ванной, она забралась на письменный стол, положив ноги на подлокотник кресла, и придвинула телефонный аппарат.
Изнывающий от нежности Сергей гладил узкие ступни, хотел перецеловать пальцы, но постеснялся. И тут же подумал, что если бы Мария полностью отвечала взаимностью, он не боялся бы уронить себя в ее глазах таким проявлением чувств. Нет, не все у них гладко, далеко не все. И именно предчувствие близкой потери обостряет любовь и делает ее такой мучительной.
— Мам, здравствуй! Да, да, сейчас приду. Да, так получилось, задержалась. Из автомата. Да, около дома…
Сергей любовался ее телом, маленькой аккуратной головкой, миндалевидными ноготками, покрытыми темно-бордовым лаком, но его второе "я" бесстрастно отметило, что врет она умело — и интонации, и выражение лица были абсолютно правдивыми. Однако ко лжи она прибегала ради него, поэтому осуждать ее он не мог.
— Знаешь, что я тебе хотела сказать, — одевшись, Мария села рядом, но смотрела куда-то в сторону. — Ты должен быть спокойней.
Она сделала паузу, но он молчал, ожидая продолжения.
— Ты все время смотришь на меня, ходишь по пятам, ревнуешь. Также нельзя! Это привлекает внимание и вообще… Надо держать себя в руках…
Второе "я" Элефантова подсказало: «Уж она-то умеет держать себя в руках! Разговаривать с тобой, Спирькой, Эдиком, Астаховым, как с посторонними. Ни один мускул на лице не дрогнет! Артистка!»
Сергей не собирался выяснять отношения и не был готов к этому.
Единственное, что он понял из рассудительной и в общем-то правильной тирады Марии, прозвучало как детский лепет:
— Но я же люблю тебя!
— Ну и люби себе на здоровье! Кто тебе мешает?
«Она говорит так, как будто это касается тебя одного!»
— Но любовь порождает ревность и все остальное…
Мария тряхнула головой, и в этом движении чувствовалась некоторая раздраженность.
— Да что ты заладил про ревность! Смотри, какой Отелло! Держи себя в руках! Вот Валентин, — голос ее приобрел явную назидательность, — ведь он не изменил своего отношения ко мне. Понимаешь? Не изменил!
«К чему она клонит?»
Но задумываться над мелькнувшим вопросом он не стал. Раз она сама заговорила о Спирьке…
— Кстати, Машенька, давно хотел тебя спросить…
Она выгнула бровь.
— Когда ты звонила из Хосты, помнишь? Мне показалось… В общем… Ты говорила ему "целуют в конце разговора?
Элефантов просто хотел убедиться во вздорности своих подозрений. И убедить его было легко, он даже был готов поверить, что Спирька сказал «я тоже» в уже умолкнувшую трубку специально, чтобы позлить его. Марии достаточно засмеяться, отшутиться, просто взлохматить ему волосы или легонько шлепнуть по затылку — дескать, каков ревнивец, — чтобы он поверил ей слепо и бесповоротно и облегченно вздохнул. Но…
— Я не помню, — она говорила невозмутимо и несколько задумчиво, и от этой невозмутимости и задумчивости за версту несло фальшью — не помнить таких вещей было нельзя. — Вообще-то не в моих правилах говорить такое…
Невозмутимость не помогла. Неопределенность ответа, который можно изменить в любую сторону в зависимости от степени осведомленности собеседника, только усилила его сомнения.
— И потом Спирька рассказал, как вы с ним пили коньяк и шампанское у тебя в номере…
— Ну и что? — Мария смотрела с вызовом, холодно и презрительно. — Да, я могу выпить с мужчиной в номере гостиницы. И что из этого следует?
Следует из этого обычно то, о чем взахлеб рассказывают любители похвастать пикантными похождениями, что обсуждают и смакуют всякие грязные типы и на что, не без умысла, расчетливо намекнул сам Спирька, чтобы вывести его из себя.
Мария почувствовала — вопрос получился риторическим.
— Ты ведь знаешь, я выпиваю очень умеренно и никогда не теряю контроля над собой. Даже если выпито много, это не значит, что пили поровну…
Спирька уверял — именно поровну. Да какое значение имеют детали! Кто сколько выпил — велика важность! Дело не в частностях, о которых она говорит, а в главном, что обходит молчанием. Хотя и намекнула, мол, может позволять вольности, обычно расцениваемые как предосудительные, но это ничего не значит: в последний миг она превращается в неприступную крепость! В тот самый миг, когда свидетелей такому удивительному превращению уже не бывает…
— И вообще, — Мария перешла в атаку. — Я тебе уже говорила насчет наших отношений с Валентином! Сейчас я повторялась! Надеюсь, ты удовлетворен? Или хочешь обсудить кого-либо еще? Давай! Кто же следующий?
Неприкрытая враждебность тона испугала Элефантова. Копаясь в прошлом, он может только озлобить Марию и потерять ее совсем.
— Да нет, ты меня не так поняла, — жалко залепетал он опять. — Я никого не хочу обсуждать и не хочу раздражать тебя…
Он оправдывался, и в глубине души это было ему противно. Ведь он же ни в чем не виноват.
— Ну ладно, — Мария смягчилась. — Мне пора.
— Я тебя провожу.
Несмотря на возражения, он на такси отвез Марию и, прощаясь, крепко сжал ем предплечье.
— Спасибо тебе.
— За что? — улыбнулась она.
— За то, что пришла. И не сердись, я не хотел сказать ничего обидного.
Мария кивнула и, не оборачиваясь, пошла к дому.
Возвращаясь к себе, Сергей, как всегда после близости с Марией, ощущал душевный подъем, прилив сил, бодрость и уверенность. Правда, внутри копошился червячок. Тоже как всегда. «Почему она всегда ставит мне в пример Спирьку? Разве бесхребетность и неуважение к себе — это достоинства? Какими мерками она руководствуется?»
И, как всегда, он не давал простора этим мыслям, возвышенно думал о своей возлюбленной, не подозревая, что уже включен механизм бомбы, которая вдребезги разнесет все иллюзии на ее счет.
Назавтра Элефантов опять уехал в Москву. Его вопрос стоял последним в повестке дня ученого совета, но он был спокоен: Карпухин сказал, что серьезных возражений ни у кого нет — обычные замечания по мелочам. И точно.
Председатель кратко доложил суть дела, охарактеризовал предложение Элефантова как новое и представляющее несомненный интерес, суммируя мнения членов совета, предложил доработать представленный материал, в частности, показать практические возможности внечувственной передачи информации, после чего на следующем заседании совет даст рекомендацию включить тему в план их института. Другие мнения есть? Других мнений не было. Обсуждение вопроса заняло пять минут.
— Доволен? — спросил Карпухин. — За месяц успеешь?
«Успею за два дня», — хотел ответить Элефантов чистую правду, но передумал.
— Постараюсь. Хотя замечания накидали серьезные.
— А что ты думал, брат, у нашей фирмы уровень — будь здоров!
На улицу Элефантов вышел в хорошем настроении.
— Постой, Серега, — его догнал Володя Калина, завотделом беспроволочной связи.
— Мечты сбываются, старик! Рад за тебя. Все сбывается, если изо всех сил бить в одну точку. Правда, — он хохотнул, — вопрос в том, сколько уйдет на это времени. Иногда всю жизнь простучишь, как дятел, а результатов — никаких! Так что тебе повезло.
Володя был умным парнем, довольно известным, несмотря на молодость, теоретиком и хорошим администратором. Ко всему этому — большим жизнелюбом, балагуром, знатоком бесчисленного количества анекдотов и постоянным тамадой на любых застольях. С Элефантовым они испытывали взаимную симпатию.
— Понял, к чему я клоню?
По его хитрому прищуру Сергей, конечно, все понял, но решил подыграть и постарался изобразить недоумение.
— Не совсем.
— Странно, ты же сообразительный парень. Видно, у тебя избирательная непонятливость. С тебя же причитается!
— Ну что ж, придется уступить такому прямолинейному натиску. Куда пойдем?
— О, я знаю чудесное местечко неподалеку.
Калина заговорщически взял его под руку.
— Как ты насчет кавказской кухни?
Элефантов подкатил глаза и восторженно покачал головой.
— Отлично, там мы с тобой обсудим взаимно интересный вопрос. И имей в виду — я угощаю!
По Гоголевскому бульвару они вышли на Калининский проспект.
— Хочешь пить?
Элефантов кивнул.
— Сейчас изопьем холодного кваску.
На углу вилась к квасной цистерне огромная очередь.
— Перестань. Пошли дальше.
— Почему?
— Тут человек девяносто, не меньше!
— Ничего, движется быстро.
— Пошли, пошли, — Элефантов потащил Калину за собой. Тот рассмеялся.
— Я и не думал становиться. Это был тест для тебя. Прелюдия к настоящему разговору.
— Что за тест?
— Ну вот объясни: почему ты ушел? Ты же хочешь пить?
— Ну и что? Потратить сорок минут из-за кружки кваса? Да дело не только во времени. Знакомиться, смотреть на потные физиономии вокруг…
«Кто последний? Нет, я за этим мужчиной… Вы здесь не стояли!» Бесцельное, зряшное времяпрепровождение… И вообще…
— Ну-ну, формулируй четче! — Калина даже чуть забегал вперед, чтобы заглянуть ему в лицо.
— Да, лучше потерпеть! А если хочешь четкую формулировку, пожалуйста: предполагаемая кружка кваса не превышает на весах целесообразности неприятных ощущений, связанных с ее получением. Значит, предпочтительнее от нее отказаться.
— Прекрасно, прекрасно, — Калина сиял от удовольствия. — Но люди-то стоят! Почему?
— Не знаю. Наверное, меньше ценят свое время. Или больше хотят пить.
— Вот туг ты не прав. Сам же сказал, дело не только во времени. И умирающих от жажды здесь нет — любой может потерпеть часок. В чем же загвоздка?
Элефантов пожал плечами.
— В разном отношении к своим желаниям, прихотям, потребностям!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69