У нее не сложилась судьба, она металась из стороны в сторону, наделала уйму ошибок… И все потому, что рядом не было надежного любящего человека, на которого можно положиться… Но теперь такой человек у нее есть… Его захлестнула теплая волна нежности. Он сделает все, чтобы помочь ей стать счастливой! Все, что сможет!
В состоянии блаженной прострации Элефантов переходил через дорогу, как вдруг из-за остановившегося перед светофором троллейбуса с ревом выскочил автомобиль; он инстинктивно отпрыгнул, и машина пронеслась впритирку, обдав волной спрессованного воздуха и парализующего ужаса: слишком невероятной была эта бешеная скорость на красный свет по полосе встречного движения, гипсовая маска водителя, не сделавшего попытки объехать или затормозить, чудовищная реальность неожиданной, а оттого еще более нелепой смерти, которой только чудом удалось избежать.
«Пьяный, что ли?» — подумал ошарашенный Элефантов, глядя вслед вильнувшей обратно через осевую серой "Волге — фургону с круглым пятнышком облупившейся краски на задней стойке кузова и вывалившимся уголком матового стекла.
Трудно было поверить, что похожий на человека шофер только что походя готов был раздавить его и оставить расплющенным на асфальте на полпути от дома Марии к его собственному дому. Элефантов с болезненной ясностью почувствовал, что его смерть стала бы подлинным несчастьем только в одном из этих домов. От хорошего настроения ничего не осталось.
Вечером по телевизору передали сообщение про нападение на инкассаторскую машину, очевидцев просили сообщить об увиденном. Элефантов позвонил, в институт пришел поджарый целеустремленный инспектор с волевым лицом, они поговорили в вестибюле, Крылов записал его адрес и служебный телефон: если понадобитесь — вызовем, хотя вряд ли, опознать не сможете…
Разглядывая собеседника, Элефантов думал, что этому обычному на вид парню предстоит стать на пути той темной и беспощадной силы, которая вчера пронеслась рядом, внушив ощущение беспомощности, растерянность и страх. А майору, похоже, не страшно, он рвется встретиться с взбудоражившими весь город «Призраками», тем острее ощущается собственная несостоятельность: даже примет не запомнил… Впрочем, ерунда, у каждого своя работа, а у него еще есть Мария" которая сочувственно выслушала рассказ об этой ужасной истории. Мария, Мария…
Если бы в этот момент кто-нибудь сказал, что слова Марии про горькую любовь окажутся пророческими, он бы плюнул такому человеку в физиономию.
Глава тринадцатая
РАССЛЕДОВАНИЕ
Слова Старика запали мне в душу. Рассматривая вразброс усеянную пробоинами мишень, невольно подумал: а как бы отстрелял Элефантов? У него не дрожат руки, взгляд тверд и цепок, к тому же занимался альпинизмом. А Спиридонов, кстати, боится высоты…
Зуммер внутреннего телефона прервал размышления.
— Саша, надо выехать на задержание, — голос Гапаськова был достаточно серьезным. — Получи оружие, Котов уже в машине, по дороге расскажет.
Участковый рассказал немногое. Дом спокойный, и вдруг — бытовой дебош с ножевым ранением. Преступник вооружен, грозит убить каждого, кто подступится.
— Наверное, это Петька — больше некому, — озабоченно размышлял вслух Котов. — Выпить любит, нервнобольного изображает по пьянке, но серьезного за ним не водилось…
Возле подъезда стояла «скорая», толпился народ, раненого успели погрузить в машину.
— В живот, проникающее, — на ходу сказал врач. — Состояние средней тяжести, нетрезв. После операции можно будет делать прогнозы…
Мигнул маячок, «скорая» рванула с места. Врачам предстоит одна работа, нам — другая.
— …На кухне со всех столов ножи собрал и бегает по квартире, мать-перемать, всех порешу…
— …думали, притворяется, а видно, вправду дурной — глаза вытаращены, красный, ничего не соображает…
— Хорошо, успели выбежать, мог любого зарезать, он психованный…
Возбужденно гомонили женщины в шлепанцах и домашних халатах, непривычно выглядящие на оживленной улице.
— Пойдешь с нами, Васильич? — спросил Котов у крепкого, средних лет мужчины в майке и тренировочных брюках и расстегнул кобуру.
Васильич без особого воодушевления кивнул.
По крутой лестнице поднялись на третий этаж. Котов осторожно толкнул дверь, возле которой лепился добрый десяток звонков.
— Заходи, кому жить надоело! — вырвался на площадку истеричный крик.
— Не дури, Петя, милиция.
Котов нырнул в дверной проем, что-то ударилось о стенку, зазвенел металлический таз. Я прыгнул следом. В длинном коридоре голый по пояс человек с охапкой ножей под мышкой занес над головой руку, Котов, закрываясь табуреткой, двигался на него. Рука резко опустилась, нож пролетел над головой и хлестко ударился о дверь. Я схватил таз, защищаясь им, как щитом.
Вам! Звонко отозвался импровизированный щит. Хлоп! Третий нож стукнулся о табуретку.
Петя, как заправский метатель в цирке, выхватывал из-под мышки ножи и бросал, а мы наступали, оттесняя его в глубь коридора. Когда мы приблизились, он повернулся и побежал, я схватил с подоконника цветочный горшок и бросил вдогонку. Горшок угодил в голую спину, дебошир шлепнулся на пол. В каждой руке он держал ножи и отчаянно размахивал ими.
— Все равно не дамся! Всех порежу!
— Сейчас поглядим!
Котов длинными деревянными щипцами, с помощью которых хозяйки вынимают из выварки белье, прижал шею хулигана к полу, я наступил на одну руку, осмелевший Васильич — на другую.
— Докатился, поймали тебя, как гадюку! — укорил он соседа.
— Убью и отвечать не буду! — продолжал хрипеть тот. — Ты, сука, считай, уже мертвец!
— Сейчас, сейчас…
Котов защелкнул наручники.
— Вот теперь пугай как можешь!
— Что же вы со мной делаете, — Петя неожиданно жалобно заплакал. — Я — больной, у меня нервы, в психиатричке лежал, а вы — в кандалы… Да знаете, что вам за это будет?! У меня справок полный чемодан…
— Все, Петя, кончились твои справки.
Котов перевел дух, вытер клетчатым платком вспотевшее лицо, поправил галстук, поднял с пола и отряхнул о колено фуражку.
— Кончились. Подошьют их, конечно, к делу, экспертизу тебе проведут и напишут: психопатические черты личности, алкогольный невроз…
Петя притих, слушал внимательно, а при последних словах участкового блаженно улыбнулся и согласно закивал головой.
— …а в конце добавят: способен отдавать отчет в своих действиях и руководить ими, вменяем. Значит, можешь отвечать перед судом, перед людьми, потерпевшим…
Петя икнул, из носа выскочила сопля.
— А если я извинюсь? Извинюсь я? Я ж его не сильно порезал! И перед вами на колени встану…
— Пошли в машину!
По дороге Петя плакал, жаловался на горькую судьбу, нервное расстройство, помешавшее стать дипломатом, ругал потерпевшего, который и сам во всем виноват.
Сдав его наконец в дежурную часть, я с облегчением вздохнул и тщательно вымыл руки. Но через час пришлось повторить эту процедуру, потому что ко мне пришел сотрапезник по вечеринке у Рогальских — величавый Семен Федотович, который начал с приглашения потолковать в ресторане по душам, а закончил обещанием завтра же вручить сберкнижку со вкладом на предъявителя.
Между этими предложениями он невнятно бормотал что-то про неприятности по работе, непорядок в документах, из-за которых образовалась недостача, упоминал Широкова, опечатавшего склад, и делал многозначительные жесты, сопровождающиеся столь же многозначительным подмигиванием.
Он изрядно подрастерял свою важность, был явно напуган и выглядел довольно жалко, если бы не эти потирания пальцами и подмигивания — как своему, я бы не вышел из себя, не стал бы хватать его за шиворот и выбрасывать из кабинета и уж, конечно, не наподдал бы коленом под зад, что совсем недостойно работника милиции.
Тем более что к двери приближался очередной посетитель, и посетителем этим, как ни странно, оказался Сергей Элефантов.
— Ты что, мысли прочел? Теперь тебя можно вызывать без повесток?
— Да я насчет Юртасика. Его мать на работу прибежала: узнай, что теперь будет…
— Какая мать, какой Юртасик?
— Вы сегодня задержали Петю Юртасика, он соседа ножом пугал, что ли… Я с ним в школе учился. Вот мать и пристала: сходи, узнай у Крылова, он тебя допрашивал, вроде как знакомый…
— А она откуда в курсе всех дел? Элефантов махнул рукой.
— Когда придет к вам, поймете. Уникальная женщина! Энергии вагон, уже весь город на ноги поставила!
— Скажи, что ко мне ходить не нужно. Дело передадут в прокуратуру — тяжкие телесные повреждения, сопротивление работникам милиции, а потом — в суд.
Раз Элефантов и без вызова оказался у меня, я решил его допросить, но сказать о своем намерении не успел: в кабинет влетела полная краснолицая женщина в черном траурном платье с ворохом бумаг в одной руке и клеенчатой хозяйственной сумкой в другой.
— Кого в суд? Петю моего?! — с негодованием закричала она и, отпихнув Элефантова в сторону, плюхнулась на стул передо мной.
— Да вы знаете, какой он больной? Он себя не помнит, не отвечает за себя, его психозы накрывают… Вот, вот, — она бросала неразборчиво исписанные листки с лиловыми печатями и прихлопывала сверху ладонью. Толстые, унизанные кольцами пальцы громыхали о стол, подтверждая весомость каждого документа.
— А вот от самого профессора Иваницкого, — победно громыхнула посетительница последний раз и снисходительно глянула на меня. — А вы говорите — под суд! — в голосе Петиной мамы слышались великодушные нотки, извиняющие человеческую глупость.
— Так что оставляйте себе справки, какие надо, кроме, конечно, профессорской, а Петьку отдайте, мы его с Серегой сейчас в психдиспансер отвезем, я уже договорилась.
Как у нее все просто получалось!
— Да вы не думайте, я через час заявление от Кольки привезу, что он претензий не имеет. Если надо еще чего — тоже привезу. Хотите, напишет — сам на ножик напоролся?!
— Ничего он не напишет.
— Да ну! Как же иначе! Я ему уже апельсинов купила, — посетительница приподняла, как бы взвешивая, свою сумку. — Меду купила, курицу, орехов…
— Потерпевший сейчас на операционном столе, неизвестно, выживет ли…
— Ничего, завтра напишет. Я ему бульон понесу вместе с Серегой…
Элефантов незаметно выскользнул за дверь.
— Так где Петька? — деловито спросила она. — Смирительную надевали?
Можете снять, мы с Серегой его управим, он меня слушается.
Я вызвал помощника дежурного и, с трудом прервав словоизвержение Петиной мамы, объяснил, что отпускать ее сына никто не собирается, интересующие вопросы она сможет выяснить у следователя, а сейчас я прошу ее покинуть кабинет.
Сержант взял ее под локоть и, преодолевая некоторое сопротивление, с вежливой настойчивостью вывел в коридор, а я, чуть не испепеленный ее прощальным взглядом, посочувствовал следователю, которому придется вести это дело.
Бесцеремонная посетительница выбила меня из колеи и спугнула Элефантова, который, видимо, хорошо знал, чего можно ожидать от матери бывшего соученика.
Я сидел перед чистым лицом бумаги, собираясь с мыслями, когда в кабинет зашел председатель домкома по Каменногорскому, 22, Бабков, такой же величавый, как и в прошлый раз.
— Только что повестку принесли, — сообщил он, усаживаясь. — Да я и сам собирался. Вы меня позавчера позвали чердак смотреть, а зря… Вот!
Он вытащил из портфеля и бухнул на стол тяжелый газетный сверток, в котором оказался ржавый амбарный замок.
— В углу лежал, а вы не заметили! Как он туда попал, где раньше висел — вопросов встает много…
— Егор Петрович, а вы могли бы узнать того человека?
— Который на чердак лазил? Конечно! Только покажите, сразу скажу!
Я пригласил понятых и положил перед Бабковым лист с десятком фотографий.
— Не этот, не этот, не этот…
Палец миновал фото Спиридонова, не остановился и на снимке Элефантова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
В состоянии блаженной прострации Элефантов переходил через дорогу, как вдруг из-за остановившегося перед светофором троллейбуса с ревом выскочил автомобиль; он инстинктивно отпрыгнул, и машина пронеслась впритирку, обдав волной спрессованного воздуха и парализующего ужаса: слишком невероятной была эта бешеная скорость на красный свет по полосе встречного движения, гипсовая маска водителя, не сделавшего попытки объехать или затормозить, чудовищная реальность неожиданной, а оттого еще более нелепой смерти, которой только чудом удалось избежать.
«Пьяный, что ли?» — подумал ошарашенный Элефантов, глядя вслед вильнувшей обратно через осевую серой "Волге — фургону с круглым пятнышком облупившейся краски на задней стойке кузова и вывалившимся уголком матового стекла.
Трудно было поверить, что похожий на человека шофер только что походя готов был раздавить его и оставить расплющенным на асфальте на полпути от дома Марии к его собственному дому. Элефантов с болезненной ясностью почувствовал, что его смерть стала бы подлинным несчастьем только в одном из этих домов. От хорошего настроения ничего не осталось.
Вечером по телевизору передали сообщение про нападение на инкассаторскую машину, очевидцев просили сообщить об увиденном. Элефантов позвонил, в институт пришел поджарый целеустремленный инспектор с волевым лицом, они поговорили в вестибюле, Крылов записал его адрес и служебный телефон: если понадобитесь — вызовем, хотя вряд ли, опознать не сможете…
Разглядывая собеседника, Элефантов думал, что этому обычному на вид парню предстоит стать на пути той темной и беспощадной силы, которая вчера пронеслась рядом, внушив ощущение беспомощности, растерянность и страх. А майору, похоже, не страшно, он рвется встретиться с взбудоражившими весь город «Призраками», тем острее ощущается собственная несостоятельность: даже примет не запомнил… Впрочем, ерунда, у каждого своя работа, а у него еще есть Мария" которая сочувственно выслушала рассказ об этой ужасной истории. Мария, Мария…
Если бы в этот момент кто-нибудь сказал, что слова Марии про горькую любовь окажутся пророческими, он бы плюнул такому человеку в физиономию.
Глава тринадцатая
РАССЛЕДОВАНИЕ
Слова Старика запали мне в душу. Рассматривая вразброс усеянную пробоинами мишень, невольно подумал: а как бы отстрелял Элефантов? У него не дрожат руки, взгляд тверд и цепок, к тому же занимался альпинизмом. А Спиридонов, кстати, боится высоты…
Зуммер внутреннего телефона прервал размышления.
— Саша, надо выехать на задержание, — голос Гапаськова был достаточно серьезным. — Получи оружие, Котов уже в машине, по дороге расскажет.
Участковый рассказал немногое. Дом спокойный, и вдруг — бытовой дебош с ножевым ранением. Преступник вооружен, грозит убить каждого, кто подступится.
— Наверное, это Петька — больше некому, — озабоченно размышлял вслух Котов. — Выпить любит, нервнобольного изображает по пьянке, но серьезного за ним не водилось…
Возле подъезда стояла «скорая», толпился народ, раненого успели погрузить в машину.
— В живот, проникающее, — на ходу сказал врач. — Состояние средней тяжести, нетрезв. После операции можно будет делать прогнозы…
Мигнул маячок, «скорая» рванула с места. Врачам предстоит одна работа, нам — другая.
— …На кухне со всех столов ножи собрал и бегает по квартире, мать-перемать, всех порешу…
— …думали, притворяется, а видно, вправду дурной — глаза вытаращены, красный, ничего не соображает…
— Хорошо, успели выбежать, мог любого зарезать, он психованный…
Возбужденно гомонили женщины в шлепанцах и домашних халатах, непривычно выглядящие на оживленной улице.
— Пойдешь с нами, Васильич? — спросил Котов у крепкого, средних лет мужчины в майке и тренировочных брюках и расстегнул кобуру.
Васильич без особого воодушевления кивнул.
По крутой лестнице поднялись на третий этаж. Котов осторожно толкнул дверь, возле которой лепился добрый десяток звонков.
— Заходи, кому жить надоело! — вырвался на площадку истеричный крик.
— Не дури, Петя, милиция.
Котов нырнул в дверной проем, что-то ударилось о стенку, зазвенел металлический таз. Я прыгнул следом. В длинном коридоре голый по пояс человек с охапкой ножей под мышкой занес над головой руку, Котов, закрываясь табуреткой, двигался на него. Рука резко опустилась, нож пролетел над головой и хлестко ударился о дверь. Я схватил таз, защищаясь им, как щитом.
Вам! Звонко отозвался импровизированный щит. Хлоп! Третий нож стукнулся о табуретку.
Петя, как заправский метатель в цирке, выхватывал из-под мышки ножи и бросал, а мы наступали, оттесняя его в глубь коридора. Когда мы приблизились, он повернулся и побежал, я схватил с подоконника цветочный горшок и бросил вдогонку. Горшок угодил в голую спину, дебошир шлепнулся на пол. В каждой руке он держал ножи и отчаянно размахивал ими.
— Все равно не дамся! Всех порежу!
— Сейчас поглядим!
Котов длинными деревянными щипцами, с помощью которых хозяйки вынимают из выварки белье, прижал шею хулигана к полу, я наступил на одну руку, осмелевший Васильич — на другую.
— Докатился, поймали тебя, как гадюку! — укорил он соседа.
— Убью и отвечать не буду! — продолжал хрипеть тот. — Ты, сука, считай, уже мертвец!
— Сейчас, сейчас…
Котов защелкнул наручники.
— Вот теперь пугай как можешь!
— Что же вы со мной делаете, — Петя неожиданно жалобно заплакал. — Я — больной, у меня нервы, в психиатричке лежал, а вы — в кандалы… Да знаете, что вам за это будет?! У меня справок полный чемодан…
— Все, Петя, кончились твои справки.
Котов перевел дух, вытер клетчатым платком вспотевшее лицо, поправил галстук, поднял с пола и отряхнул о колено фуражку.
— Кончились. Подошьют их, конечно, к делу, экспертизу тебе проведут и напишут: психопатические черты личности, алкогольный невроз…
Петя притих, слушал внимательно, а при последних словах участкового блаженно улыбнулся и согласно закивал головой.
— …а в конце добавят: способен отдавать отчет в своих действиях и руководить ими, вменяем. Значит, можешь отвечать перед судом, перед людьми, потерпевшим…
Петя икнул, из носа выскочила сопля.
— А если я извинюсь? Извинюсь я? Я ж его не сильно порезал! И перед вами на колени встану…
— Пошли в машину!
По дороге Петя плакал, жаловался на горькую судьбу, нервное расстройство, помешавшее стать дипломатом, ругал потерпевшего, который и сам во всем виноват.
Сдав его наконец в дежурную часть, я с облегчением вздохнул и тщательно вымыл руки. Но через час пришлось повторить эту процедуру, потому что ко мне пришел сотрапезник по вечеринке у Рогальских — величавый Семен Федотович, который начал с приглашения потолковать в ресторане по душам, а закончил обещанием завтра же вручить сберкнижку со вкладом на предъявителя.
Между этими предложениями он невнятно бормотал что-то про неприятности по работе, непорядок в документах, из-за которых образовалась недостача, упоминал Широкова, опечатавшего склад, и делал многозначительные жесты, сопровождающиеся столь же многозначительным подмигиванием.
Он изрядно подрастерял свою важность, был явно напуган и выглядел довольно жалко, если бы не эти потирания пальцами и подмигивания — как своему, я бы не вышел из себя, не стал бы хватать его за шиворот и выбрасывать из кабинета и уж, конечно, не наподдал бы коленом под зад, что совсем недостойно работника милиции.
Тем более что к двери приближался очередной посетитель, и посетителем этим, как ни странно, оказался Сергей Элефантов.
— Ты что, мысли прочел? Теперь тебя можно вызывать без повесток?
— Да я насчет Юртасика. Его мать на работу прибежала: узнай, что теперь будет…
— Какая мать, какой Юртасик?
— Вы сегодня задержали Петю Юртасика, он соседа ножом пугал, что ли… Я с ним в школе учился. Вот мать и пристала: сходи, узнай у Крылова, он тебя допрашивал, вроде как знакомый…
— А она откуда в курсе всех дел? Элефантов махнул рукой.
— Когда придет к вам, поймете. Уникальная женщина! Энергии вагон, уже весь город на ноги поставила!
— Скажи, что ко мне ходить не нужно. Дело передадут в прокуратуру — тяжкие телесные повреждения, сопротивление работникам милиции, а потом — в суд.
Раз Элефантов и без вызова оказался у меня, я решил его допросить, но сказать о своем намерении не успел: в кабинет влетела полная краснолицая женщина в черном траурном платье с ворохом бумаг в одной руке и клеенчатой хозяйственной сумкой в другой.
— Кого в суд? Петю моего?! — с негодованием закричала она и, отпихнув Элефантова в сторону, плюхнулась на стул передо мной.
— Да вы знаете, какой он больной? Он себя не помнит, не отвечает за себя, его психозы накрывают… Вот, вот, — она бросала неразборчиво исписанные листки с лиловыми печатями и прихлопывала сверху ладонью. Толстые, унизанные кольцами пальцы громыхали о стол, подтверждая весомость каждого документа.
— А вот от самого профессора Иваницкого, — победно громыхнула посетительница последний раз и снисходительно глянула на меня. — А вы говорите — под суд! — в голосе Петиной мамы слышались великодушные нотки, извиняющие человеческую глупость.
— Так что оставляйте себе справки, какие надо, кроме, конечно, профессорской, а Петьку отдайте, мы его с Серегой сейчас в психдиспансер отвезем, я уже договорилась.
Как у нее все просто получалось!
— Да вы не думайте, я через час заявление от Кольки привезу, что он претензий не имеет. Если надо еще чего — тоже привезу. Хотите, напишет — сам на ножик напоролся?!
— Ничего он не напишет.
— Да ну! Как же иначе! Я ему уже апельсинов купила, — посетительница приподняла, как бы взвешивая, свою сумку. — Меду купила, курицу, орехов…
— Потерпевший сейчас на операционном столе, неизвестно, выживет ли…
— Ничего, завтра напишет. Я ему бульон понесу вместе с Серегой…
Элефантов незаметно выскользнул за дверь.
— Так где Петька? — деловито спросила она. — Смирительную надевали?
Можете снять, мы с Серегой его управим, он меня слушается.
Я вызвал помощника дежурного и, с трудом прервав словоизвержение Петиной мамы, объяснил, что отпускать ее сына никто не собирается, интересующие вопросы она сможет выяснить у следователя, а сейчас я прошу ее покинуть кабинет.
Сержант взял ее под локоть и, преодолевая некоторое сопротивление, с вежливой настойчивостью вывел в коридор, а я, чуть не испепеленный ее прощальным взглядом, посочувствовал следователю, которому придется вести это дело.
Бесцеремонная посетительница выбила меня из колеи и спугнула Элефантова, который, видимо, хорошо знал, чего можно ожидать от матери бывшего соученика.
Я сидел перед чистым лицом бумаги, собираясь с мыслями, когда в кабинет зашел председатель домкома по Каменногорскому, 22, Бабков, такой же величавый, как и в прошлый раз.
— Только что повестку принесли, — сообщил он, усаживаясь. — Да я и сам собирался. Вы меня позавчера позвали чердак смотреть, а зря… Вот!
Он вытащил из портфеля и бухнул на стол тяжелый газетный сверток, в котором оказался ржавый амбарный замок.
— В углу лежал, а вы не заметили! Как он туда попал, где раньше висел — вопросов встает много…
— Егор Петрович, а вы могли бы узнать того человека?
— Который на чердак лазил? Конечно! Только покажите, сразу скажу!
Я пригласил понятых и положил перед Бабковым лист с десятком фотографий.
— Не этот, не этот, не этот…
Палец миновал фото Спиридонова, не остановился и на снимке Элефантова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69