— Вот он!
— Точно?
— Абсолютно, так и запишите: твердо опознал на девятой фотографии, ну и так далее.
Бабков «опознал» подставную фотографию, на которой изображен человек, заведомо не имеющий отношения к делу.
— Ошибки не будет?
— Никогда! У меня память острая! Я составил протокол, Бабков с достоинством расписался.
— Я так понимаю, что если у вас его фотография имеется, то, значит, узнали, кто такой, — он был явно доволен своей проницательностью. — Неплохо, неплохо…
Егор Петрович настолько размяк, что мне удалось убедить его забрать замок. Ушел Бабков в полной уверенности, что оказал следствию неоценимую услугу.
На следующий день я допрашивал мордатого автомобилевладельца Петра Гасило. Он, как и в прошлый раз, ничего не знал и не помнил, но я придумал, как освежить его память.
— На каком-этаже вы живете?
— На втором, — вопрос его явно удивил.
— Вокруг есть высокие дома?
— Напротив пятиэтажка… — удивление возрастало.
— Вы занавешиваете окна?
Гасило стал нервно теребить замок своей замшевой куртки.
— Когда как… А почему… Почему вы об этом спрашиваете?
— Да так. Советую задергивать шторы перед тем, как включаете свет. И поплотнее.
Гасило бросило в жар.
— Вы думаете, и в меня могут…
— Не исключено. На всякий случай примите меры предосторожности и не выходите на балкон.
— Какие это меры! — Гасило подскочил на стуле. — Он может меня у подъезда, в машине, да где угодно! Не я, а вы обязаны принять меры!
— Для этого мы должны знать как можно больше. А вы не хотите говорить откровенно. И тем самым, возможно, подвергаете свою жизнь опасности.
— Еще не хватало! И правда, Машка… То есть Мария Викторовна сказала: «От него всего можно ожидать». Действительно, стрельнет в меня, чего доброго… Вот ввязался в историю!
Гасило обхватил голову руками. Он был готов. И я предложил ему по порядку, подробно рассказать о событиях того вечера. Страх оказался прекрасным стимулятором памяти: он заговорил охотно, с жаром и жестикуляцией.
— С Машкой меня кент познакомил, Толян, она с ним в институте работает. Было у них что или нет — не знаю, он говорит: помоги, баба деловая, внакладе не останешься. Ну, помог, не жалко, взяла стенку, потом звонит: на чашку кофе… Ну, ясное дело. Пришел, кофе, коньяк, то да се, короче, остаюсь ночевать, она уже постель стелит, вдруг — дзинь! Я сразу думаю: кто-то камень в стекло пустил! А она за бок — хвать, согнулась, смотрю — кровь!
Гасило испуганно выкатил глаза, заново переживая страшную картину.
— Эх, говорит, зря связалась с этим полудурком, и мне — быстро звони в «Скорую».
Он перевел дух.
— Выбежал на улицу, позвонил, сел в тачку, а ехать не могу: руки, ноги дрожат. Думаю: еще чуть, получил бы «маслину» в голову, и все удовольствие!
— Нежинская знает, кто в нее стрелял?
— Конечно! — хмыкнул Гасило. — Не каждый же день в нее стреляют. Но не скажет. Я потом расспрашивал, она в ответ: наверное, один дурачок из бывших друзей, от него всего можно ожидать. И предупредила: держи язык за зубами!
Гасило посмотрел искренним взглядом раскаявшегося правонарушителя.
— Потому и держал. Но если самого могут прихлопнуть — какой резон молчать?
Уходя, он спросил, не мог бы я охранять его по вечерам частным образом, за вознаграждение. Видно, от страха ум за разум совсем зашел у бедняги.
Следующим на повторный допрос пришел Спиридонов.
Пористая дряблая кожа, воспаленные глаза, отечность — скрытый порок все отчетливее проявлялся во внешности, по существу, переставая быть скрытым. Добавь сюда грязную мятую одежду — и никаких вопросов: спившийся бродяга, готовый клиент для вытрезвителя. Но Спиридонов в отглаженном, хотя и не слишком тщательно, костюме, чистой рубашке, при галстуке.
И впечатление меняется, потасканный вид можно легко объяснить нездоровьем… Особенно если такому объяснению склонны верить.
Он тоже придерживался первоначальных показаний, демонстрируя полную неосведомленность по всем задаваемым вопросам.
— Вы хорошо стреляете?
Я спросил это неожиданно, без всякой связи с предыдущим, но Спиридонов не удивился.
— Не знаю… Когда-то занимался, имел разряд. А недавно на соревнованиях отстрелял скверно. Без тренировки навык теряется…
«Да и пьянство не способствует точности», — подумал я и спросил, где он находился в вечер преступления.
— Какого числа? — переспросил Спиридонов, сосредоточенно щурясь, и мучительно задумался.
— Точно не помню. В какой-то компании.
И поспешил пояснить:
— Как раз дни рождения у товарищей шли один за другим да торжества разные.
Он вытащил записную книжку с календариком и принялся тщательно его рассматривать.
Я уже точно знал главное — не он. Независимо от того, есть у него алиби или нет. Не он.
— Вот, кажется… Да, точно! Вначале пили пиво в баре, до закрытия, а потом пошли ко мне. Ну, в общем… посидеть. С кем был? Пожалуйста, записывайте…
— Вас не удивляют мои вопросы?
— Чего ж удивляться? Мария мне все рассказала. Вот вы и ищете…
— Нежинская кого-нибудь подозревает?
— Спросите у нее. Насколько я знаю, нет. Она вообще не распространяется об этой истории — кому приятно?
— Что вы можете сказать об Элефантове?
— А чего мне о нем говорить? Я не начальник, не отдел кадров.
Спиридонов держался совершенно спокойно, хотя пальцы дрожали. Может, они всегда дрожат?
Подписав протокол, он задержался у двери.
— Элефантов — способный парень. На все руки мастер! Сейчас ищет биополя, когда учился — увлекался акустическими системами, научную работу писал, премию получил. А недавно вспомнил старое и сделал Громову глушитель на лодочный мотор, тот очень доволен. До свидания.
Выходя, Спиридонов чуть заметно улыбнулся.
Что ж, намек более чем прозрачен. Интересно, за что он ненавидит коллегу?
Громова я повстречал у института после работы, мы шли в одном направлении и разговорились. Об отдыхе на природе, охоте, рыбалке. Громов рассказал, что проводит выходные на реке, забираясь на катере вверх по течению, где есть необитаемые острова с прекрасными пляжами и отличным клевом.
Я спросил, сколько времени надо добираться до столь благодатных мест и много ли при этом сжигается бензина. Разговор перешел в техническое русло, оказалось, что у Громова такой же катер, как у моего приятеля, я пожаловался на сильный шум мотора, мешающий отдыхать.
Громов обрадованно закивал, сказав, что это конструктивный недостаток данного типа двигателя, но ему сделали специальное устройство, сводящее шум к минимуму. Видя мое сомнение, он азартно предложил немедленно проехать на пристань и убедиться в сказанном. Я согласился.
Действительно, небольшой перфорированный цилиндр, врезанный в районе выпускного патрубка, почти устранял рев мотора. Я очень заинтересовался приспособлением, но Громов сказал, что такие не продаются, ему изготовил сослуживец — Элефантов, «я его знаю и могу попросить сделать еще одно».
— Работы здесь немного, Сергей за два часа выточил, прямо у нас, на производственном участке. Главное — все рассчитать. А у него есть универсальная формула — сам вывел! Говорил: возьми авторское свидетельство — пойдут эти штуки в производство — разбогатеешь. А ему возиться неохота!
Громов любезно одолжил чертеж глушителя, и расстались мы весьма довольные друг другом.
Мне не терпелось поговорить с Элефантовым, и хотя следующим днем была суббота, позвонил ему домой.
— Вас слушает автоматический секретарь, — раздался голос Элефантова.
— Хозяина нет дома, если хотите что-нибудь передать — магнитофон запишет. У вас есть три минуты, говорите.
Я ничего говорить не стал и повесил трубку.
Тут же раздался звонок.
— Добрый день. Это я звоню.
С момента ссоры после посещения Рогальских мы не виделись.
— Добрый день.
— Ты еще злишься? — Она говорила примирительным тоном.
— Да нет…
Я действительно не злился, но что-то в отношении к Рите изменилось, хотя я пока не понял, что именно.
— Может, встретимся вечером?
— В семь возле речного вокзала?
— Хорошо.
Я позвонил экспертам, Давыдов оказался на месте. Главный специалист по любым смертоносным предметам.
— Ты мне и нужен. Сейчас подъеду.
Через полчаса я положил перед ним чертеж и спросил, можно ли использовать подобную штуку для бесшумного выстрела.
Давыдов всмотрелся, одобрительно причмокнул языком.
— Конечно. Только почему такой здоровый? На пушку?
— Изготовить меньшего размера, наверное, несложно?
— Дело техники. Важно знать принцип.
Прямо из кабинета Давыдова я позвонил Элефантову.
— Вас слушает автоматический секретарь, алло, я слушаю, хозяина нет дома, да здесь я, говорите, — два одинаковых голоса накладывались друг на друга, — …магнитофон запишет, черт, опять…
Раздались короткие гудки.
Я собирался вызвать Элефантова к себе, но в конце концов можно приехать и к нему домой.
Дверь открылась после второго звонка. Элефантов держал в руке дымящийся паяльник, пахло канифолью.
— Только влез в схему, пока не сделал пайку, не мог оторваться, — пояснил он. — Проходите.
Элефантова, похоже, не удивил мой приход. А может, он хорошо владеет собой.
Серый, выкрашенный эмалевой краской ящик возле телефона был раскрыт, наружу торчали жгуты разноцветных проводов.
— Автоматический секретарь барахлит. Не отключается, когда я беру трубку. Чаю выпьем?
Видимо, отказ прозвучал слишком сухо.
— Это официальный визит?
— Да, пожалуй.
— Тогда одну секунду, я сделаю так… и вот так…
Он дважды прикоснулся паяльником к контактам.
— Теперь — к вашим услугам.
Я спросил, где он был в вечер покушения на Нежинскую, Элефантов пожал плечами.
— Может, гулял, ходил в кино, может, дома: работал или читал. Не помню. Да для вас это и неважно. Вас интересует, чтобы кто-нибудь подтвердил, где я находился в тот момент. А я веду довольно замкнутый образ жизни, мало с кем общаюсь. Так что алиби у меня нет.
— А что вы можете сказать о Нежинской?
Лицо Элефантова окаменело.
— Почему я должен о ней говорить?
Он принялся запихивать жгуты проводов в чрево автоматического секретаря, лица его я больше не видел.
— Вы с ней долго работали, ее научные исследования соприкасаются с вашими, она написала статью под влиянием ваших идей.
Плечи Элефантова дернулись.
— Черт, током ударило!
В дверь позвонили.
— Зотов Володя, — представил Элефантов жизнерадостно улыбающегося толстяка с грушевидным лицом и таким же грушевидным туловищем. — Мой сосед и товарищ по детским играм.
Похоже, он был рад перемене темы разговора.
— Я к тебе за шнуром, — объявил Зотов и капитально уселся в кресло. — Хочу переписать пластинку, а подсоединить проигрыватель к магнитофону нечем. Проигрыватель старый, там выход двухконтактный, а сейчас на всех шнурах штепсельные разъемы, — пояснил он мне. — Я, конечно, если бы знал — на работе подобрал, но сегодня выходной, а товарищ принес пластинку…
Элефантов вынес ему шнур.
— Это не такой. Здесь вилка не с той стороны.
— Да какая разница? Включишь наоборот!
— Это будет не правильно. Качество может пострадать. Зачем? Лучше все сделать хорошо.
— Ну, бери этот, — Элефантов дал гостю второй шнур.
Тот его придирчиво осмотрел, помял в руках, вытянул во всю длину и покачал головой.
— Этот тоже не годится. Изоляция треснута. Вот тут. Давай нож — разрежем оплетку — сам увидишь.
Элефантов обреченно махнул рукой и принес целый моток разнообразных шнуров.
— На, сам выбирай! Ты меня вводишь в безысходное состояние!
Он повернулся ко мне.
— Однажды на Памире ночевали на леднике, туман, звезд нет, чернота кругом, крючья поползли, пока закрепились заново, потеряли ориентировку, где пропасть — справа, слева, близко, далеко?
— Со мной тоже был случай! — оживился Зотов и положил шнуры на пол. — Пошел я в подвал, тут свет погас, а у меня ни свечки, ни фонарика, и где дверь — убей, не помню…
— Пожалуйста!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69