Когда он вспоминал, что перед ними коммунисты, его мускулы инстинктивно напрягались. Хотя это и были никчемные южноамериканские коммунисты, все же коммунисты!
"Что бы ни случилось, – думал он, – им не удастся схватить меня снова".
Бенедетта была необычно тиха, и О'Хара знал почему. Осознание того, что в тебя в первый раз в жизни стреляют, способно мгновенно лишить человека всех жизненных сил. В один момент начинаешь ощущать, что ты всего лишь мягкий мешок, наполненный газами и жидкостью, уязвимый и беззащитный перед стальными пулями, способными рвать и раскалывать твое бренное тело. Он вспомнил свой первый бой и почувствовал жалость к Бенедетте. По крайней мере, хоть как-то, но он был подготовлен к свисту пуль и разрывам снарядов.
Он оглядел каменистый склон.
– Интересно, есть ли здесь какая-нибудь пещера? – спросил О'Хара. Она бы нам сейчас очень пригодилась. – Он бросил взгляд на Бенедетту. – Пойдемте посмотрим.
Они пересекли дорогу и стали по диагонали подниматься по склону. Земля была покрыта камнями и галькой, идти было трудно. Ноги постоянно скользили и срывались, и смутная идея зародилась в голове у О'Хары.
Через некоторое время они разделились, О'Хара пошел влево, а девушка направо. Почти час они блуждали между камнями и скалами в поисках чего-нибудь, что дало бы им укрытие на ночь, хотя бы небольшое. О'Хара ничего не нашел и, услышав далекий зов Бенедетты, поспешил к ней.
То, что нашла Бенедетта, было не пещерой, а просто нагромождением камней. Громадный кусок скалы скатился сверху и застрял между двумя другими, образуя как бы крышу. О'Хара оценивающе осмотрел место и остался доволен. По крайней мерс, какое-то укрытие от дождя, снега и отчасти от ветра. Он вошел внутрь, осмотрелся и увидел там углубление.
– Вот и отлично, – заметил он. – Здесь можно держать воду. Баллонов двадцать поместится.
Он оглянулся и внимательно посмотрел на Бенедетту. Щеки ее порозовели от ходьбы, она выглядела значительно лучше. Он достал сигареты.
– Курите?
Она покачала головой.
– Прекрасно, – произнес он с удовлетворением. – Я на это надеялся. – Он посмотрел на пачку – там оставалось только одиннадцать штук. – Я, знаете ли, эгоист. Хочу оставить их для себя.
Он сел на камень, зажег сигару и жадно затянулся. Бенедетта села рядом.
– Я рада, что вы решили помочь моему дяде.
О'Хара усмехнулся.
– Так решили не все. Некоторых потребовалось убеждать. Но в конце концов голосование прошло успешно.
Она тихо поинтересовалась.
– Как вы думаете, есть ли у нас какие-нибудь шансы на спасение?
О'Хара закусил губу и некоторое время молчал. Потом сказал:
– Не хочу скрывать от вас правду. Думаю, у нас шансы мизерны. Если наши недруги прорвутся по мосту, у нас надежды не будет. Мы пока беззащитны. Есть, впрочем, один шанс. – Он повел рукой в сторону гор. – Если мы разделимся и разбежимся в разные стороны, им тоже придется разделиться. Местность здесь глухая, и кому-нибудь, может, удастся затеряться, а потом рассказать о том, что случилось с нами. Но это, конечно, слабое утешение.
– Зачем же вы тогда решили сражаться? – удивилась Бенедетта.
О'Хара хмыкнул:
– Армстронг привел более чем убедительные аргументы в пользу этого. – Он рассказал ей об их совещании и, заканчивая, сказал: – Но я все равно бы боролся. Эти парни, что на том берегу, мне не по душе. Мне не нравится, как они обращаются с людьми. Неважно, какого цвета у них кожа – белая, желтая или коричневая. Это одно племя.
– Сеньор Форестер говорил мне, что вы вместе с ним сражались в Корее, – сказала Бенедетта.
– Возможно. Очевидно, да, но я никогда его там не встречал.
– Там, наверное, было ужасно – вся эта война.
– Да нет, ничего, – сказал О'Хара. – Сама война – ничего. К ней привыкаешь. Привыкаешь, когда в тебя стреляют Человек ко всему может привыкнуть в конце концов. Только в этом случае войны вообще возможны. Люди приспосабливаются и начинают рассматривать самые ужасные вещи как вполне нормальные. Иначе они бы не выдержали.
Она кивнула.
– Я знаю. Посмотрите, вот, к примеру, мы. В нас стреляют, и Мигель стреляет в людей и не видит в этом ничего особенного.
– Ничего особенного в этом и нет, – резко сказал О'Хара. – Человек – существо воинственное. Это качество и сделало его царем над всей планетой. – Он скривил губы. – Может, это и удерживает его от еще более ужасных вещей. – Он вдруг засмеялся. – Боже мой, сейчас не время философствовать, оставим это Армстронгу.
– Вы сказали странную вещь, – сказала Бенедетта. – Вы сказали про Корею, что сама война – ничего особенного. Тогда что же было там плохого, если не сама война?
О'Хара смотрел куда-то вдаль.
– Я имел в виду бои. А когда они прекратились, когда я перестал воевать, когда не мог сражаться, мне стало плохо.
– Вы были в плену? В руках китайцев? Форестер что-то упоминал об этом.
О'Хара медленно проговорил:
– Я убивал людей на войне – в горячечном состоянии и, возможно, скоро это буду делать снова. Но эти негодяи-коммунисты делают такое с холодным расчетом, рассуждая об этом... Это выше моего... – Он раздраженно покачал головой. – Давайте не будем об этом.
Перед его мысленным взором внезапно предстало равнодушное тупое лицо китайского офицера, лейтенанта Фэнга. Это лицо неотступно преследовало его в снах и заставляло просыпаться среди ночи в холодном поту. Поэтому он и предпочитал сну тяжелое, без снов пьяное забытье. Он сказал:
– Поговорим о вас. Вы хорошо говорите по-английски. Где вы учились?
Она почувствовала, что ненароком коснулась запретной темы.
– Извините, что я так разволновала вас, сеньор О'Хара, – сказала она с раскаянием в голосе.
– Пустяки. Давайте только отставим сеньора О'Хара. Меня зовут Тим.
Она улыбнулась.
– Я училась в Соединенных Штатах, Тим. Дядя послал меня туда после переворота, устроенного Лопецом. – Она засмеялась. – Моя учительница английского была так похожа на мисс Понски.
– А, такая старая треска-энтузиастка, – сказал О'Хара. – Так. Значит, вас послал учиться дядя. А что же родители?
– Моя мать умерла очень рано, а отец... его расстрелял Лопец.
О'Хара вздохнул.
– Мы оба, кажется, бередим раны друг другу, Бенедетта. Извините.
Она печально взглянула на него.
– Так уж устроен мир, Тим.
Он мрачно согласился.
– Тот, кто думает, что в мире идет честная игра, просто дурак. Потому-то мы и попали в эту заварушку. Ну ладно, пошли назад.
Он погасил сигарету и аккуратно положил окурок в карман.
Бенедетта, поднимаясь, спросила:
– Вы думаете, эта идея сеньора Армстронга относительно арбалета осуществима?
– Не думаю, – выпалил О'Хара. – Мне кажется, Армстронг – романтик. Он изучает войны, которые прошли тысячи лет тому назад, и ни о чем другом думать не хочет. Знаете, этакий человек в башне из слоновой кости. Академик. В теории кровожаден, а когда увидит настоящую кровь, упадет в обморок. Кроме того, я думаю, он немного того. – Он покрутил пальцем у виска.
III
Пока Виллис рылся среди металлического хлама, Армстронг сидел, с клекотом посасывая свою пустую трубку. Сердце его колотилось, он слегка задыхался, хотя высота уже не действовала на него так, как в первый раз, когда они ночевали в этом лагере. Он прокручивал в голове детали науки, которой занимался, – науки убивать без пороха. Он четко представлял себе расстояние, траекторию, проникающую способность снарядов, которые могут быть запущены из оружия, сделанного из металлических пластин и жгутов, и старался сопоставить свои мысленные диаграммы с имевшимся в мастерской материалом.
Он посмотрел вверх, на стропила, и новая идея осенила его, но он пока отбросил ее в сторону – первым делом надо было заняться арбалетом.
Виллис наконец-то распрямился, держа в руках плоскую пружину.
– Это часть автомобильной рессоры. Подойдет?
Армстронг взял ее, попытался согнуть и нашел, что она очень упругая.
– Сильная штука, – сказал он. – Сильнее, чем все, что использовалось в средние века. Из этого выйдет мощное оружие. Пожалуй, даже слишком, – только нам бы исхитриться натянуть его.
– Давайте еще раз все обдумаем как следует, – сказал Виллис.
Армстронг стал делать наброски на клочке бумаги.
– Для легких спортивных луков использовались костяные рычаги, но для оружия, которое мы собираемся делать, это не подойдет. Тяжелые военные арбалеты натягивали двумя способами – с помощью специального шкивного устройства, которое во время стрельбы снималось, или воротом с системой блоков, встроенным в арбалет.
Виллис смотрел на грубые наброски Армстронга и кивал в знак согласия.
– Нам надо ориентироваться на ворот, – заметил он. – Ту, другую штуку, нам трудно будет сделать. А в случае необходимости можно чуть ослабить пружину, сточив ее. – Он оглянулся. – А где же Пибоди?
– Не знаю, – сказал Армстронг. – Давайте продолжать.
– Нет, нам надо его найти, – сказал Виллис. – Его мы поставим на изготовление стрел, это сравнительно нетрудная работа.
– Не стрел, а болванок, или пик, – педантично поправил его Армстронг.
– Все равно, как их называть, надо поскорее заняться ими.
Они обнаружили Пибоди в одном из сараев, где он подогревал на огне банку с бобами. Нехотя он пошел за ними в мастерскую, и они приступили к работе. Армстронг был в восторге от Виллиса, чьи искусные руки могли из какой-то металлической ерунды сотворять необходимые детали. Они нашли также старое точило, которое оказалось наиболее эффективным режущим инструментом, хотя для работы с ним требовалась уйма физической энергии. Они крутили ручку попеременно: Армстронг, обливаясь потом и выбиваясь из сил, Виллис молча и сосредоточенно и Пибоди, выплескивая проклятия и ругательства.
Они оторвали от стен электропроводку и освободили кабель от защитных трубок. Затем разрезали металлические полосы на части и пробили в них отверстия для болтов. Руки их занемели от холода и покрылись ссадинами и порезами.
Так они проработали всю ночь, и, когда стало светать, Армстронг взял в руки готовое оружие и осмотрел его с некоторым удивлением.
– Это не совсем то, что я представлял себе, – сказал он, – го, думаю, работать оно будет. – Он устало потер глаза. – Пойду отнесу его поскорее вниз.
Виллис привалился к стене мастерской.
– У меня есть идея, как усовершенствовать эту штуку. Но сначала я должен поесть и поспать. – Его голос стал затихать, глаза быстро слипались.
– Я поем внизу, – отозвался Армстронг и, взвалив на плечи арбалет, вышел наружу.
IV
В течение всей ночи противник освещал мост автомобильными фарами, и о попытке какой-либо вылазки в его сторону не могло быть и речи. Но и те не появлялись на мосту, опасаясь получить пулю из глубины ночи.
Форестер с презрением заметил:
– Вот дураки. Если мы не можем попасть в них днем, то тем более не сможем и ночью. Если бы они что-нибудь соображали, они бы постарались вызвать огонь на себя и засекли бы нашего стрелка. А тогда его можно было бы изрешетить пулями.
Но днем работа на мосту продолжилась, и там уже меньше боялись обстрела. Стало ясно, что опасность быть подстреленным довольно мала и только случайный удачный выстрел мог бы попасть в цель. К утру у Родэ оставалось всего шесть патронов, а на мосту уже было девять новых досок.
К девяти часам Родэ истратил еще две пули, и в этот момент появился Армстронг со своим оружием.
– Вот, – сказал он, – это арбалет. – Он потер воспаленные, покрасневшие глаза.
– Господи, как вы быстро управились! – сказал О'Хара.
– Мы работали всю ночь. Надо ведь было торопиться, – заметил Армстронг.
– Ну и как эта штука работает? – спросил О'Хара, с любопытством разглядывая арбалет.
– Вот эта металлическая петля – так называемое стремя. Вы кладете его на землю и ставите в него ногу. Затем берете вот этот крюк на шнуре и, зацепив им тетиву, крутите эту ручку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
"Что бы ни случилось, – думал он, – им не удастся схватить меня снова".
Бенедетта была необычно тиха, и О'Хара знал почему. Осознание того, что в тебя в первый раз в жизни стреляют, способно мгновенно лишить человека всех жизненных сил. В один момент начинаешь ощущать, что ты всего лишь мягкий мешок, наполненный газами и жидкостью, уязвимый и беззащитный перед стальными пулями, способными рвать и раскалывать твое бренное тело. Он вспомнил свой первый бой и почувствовал жалость к Бенедетте. По крайней мере, хоть как-то, но он был подготовлен к свисту пуль и разрывам снарядов.
Он оглядел каменистый склон.
– Интересно, есть ли здесь какая-нибудь пещера? – спросил О'Хара. Она бы нам сейчас очень пригодилась. – Он бросил взгляд на Бенедетту. – Пойдемте посмотрим.
Они пересекли дорогу и стали по диагонали подниматься по склону. Земля была покрыта камнями и галькой, идти было трудно. Ноги постоянно скользили и срывались, и смутная идея зародилась в голове у О'Хары.
Через некоторое время они разделились, О'Хара пошел влево, а девушка направо. Почти час они блуждали между камнями и скалами в поисках чего-нибудь, что дало бы им укрытие на ночь, хотя бы небольшое. О'Хара ничего не нашел и, услышав далекий зов Бенедетты, поспешил к ней.
То, что нашла Бенедетта, было не пещерой, а просто нагромождением камней. Громадный кусок скалы скатился сверху и застрял между двумя другими, образуя как бы крышу. О'Хара оценивающе осмотрел место и остался доволен. По крайней мерс, какое-то укрытие от дождя, снега и отчасти от ветра. Он вошел внутрь, осмотрелся и увидел там углубление.
– Вот и отлично, – заметил он. – Здесь можно держать воду. Баллонов двадцать поместится.
Он оглянулся и внимательно посмотрел на Бенедетту. Щеки ее порозовели от ходьбы, она выглядела значительно лучше. Он достал сигареты.
– Курите?
Она покачала головой.
– Прекрасно, – произнес он с удовлетворением. – Я на это надеялся. – Он посмотрел на пачку – там оставалось только одиннадцать штук. – Я, знаете ли, эгоист. Хочу оставить их для себя.
Он сел на камень, зажег сигару и жадно затянулся. Бенедетта села рядом.
– Я рада, что вы решили помочь моему дяде.
О'Хара усмехнулся.
– Так решили не все. Некоторых потребовалось убеждать. Но в конце концов голосование прошло успешно.
Она тихо поинтересовалась.
– Как вы думаете, есть ли у нас какие-нибудь шансы на спасение?
О'Хара закусил губу и некоторое время молчал. Потом сказал:
– Не хочу скрывать от вас правду. Думаю, у нас шансы мизерны. Если наши недруги прорвутся по мосту, у нас надежды не будет. Мы пока беззащитны. Есть, впрочем, один шанс. – Он повел рукой в сторону гор. – Если мы разделимся и разбежимся в разные стороны, им тоже придется разделиться. Местность здесь глухая, и кому-нибудь, может, удастся затеряться, а потом рассказать о том, что случилось с нами. Но это, конечно, слабое утешение.
– Зачем же вы тогда решили сражаться? – удивилась Бенедетта.
О'Хара хмыкнул:
– Армстронг привел более чем убедительные аргументы в пользу этого. – Он рассказал ей об их совещании и, заканчивая, сказал: – Но я все равно бы боролся. Эти парни, что на том берегу, мне не по душе. Мне не нравится, как они обращаются с людьми. Неважно, какого цвета у них кожа – белая, желтая или коричневая. Это одно племя.
– Сеньор Форестер говорил мне, что вы вместе с ним сражались в Корее, – сказала Бенедетта.
– Возможно. Очевидно, да, но я никогда его там не встречал.
– Там, наверное, было ужасно – вся эта война.
– Да нет, ничего, – сказал О'Хара. – Сама война – ничего. К ней привыкаешь. Привыкаешь, когда в тебя стреляют Человек ко всему может привыкнуть в конце концов. Только в этом случае войны вообще возможны. Люди приспосабливаются и начинают рассматривать самые ужасные вещи как вполне нормальные. Иначе они бы не выдержали.
Она кивнула.
– Я знаю. Посмотрите, вот, к примеру, мы. В нас стреляют, и Мигель стреляет в людей и не видит в этом ничего особенного.
– Ничего особенного в этом и нет, – резко сказал О'Хара. – Человек – существо воинственное. Это качество и сделало его царем над всей планетой. – Он скривил губы. – Может, это и удерживает его от еще более ужасных вещей. – Он вдруг засмеялся. – Боже мой, сейчас не время философствовать, оставим это Армстронгу.
– Вы сказали странную вещь, – сказала Бенедетта. – Вы сказали про Корею, что сама война – ничего особенного. Тогда что же было там плохого, если не сама война?
О'Хара смотрел куда-то вдаль.
– Я имел в виду бои. А когда они прекратились, когда я перестал воевать, когда не мог сражаться, мне стало плохо.
– Вы были в плену? В руках китайцев? Форестер что-то упоминал об этом.
О'Хара медленно проговорил:
– Я убивал людей на войне – в горячечном состоянии и, возможно, скоро это буду делать снова. Но эти негодяи-коммунисты делают такое с холодным расчетом, рассуждая об этом... Это выше моего... – Он раздраженно покачал головой. – Давайте не будем об этом.
Перед его мысленным взором внезапно предстало равнодушное тупое лицо китайского офицера, лейтенанта Фэнга. Это лицо неотступно преследовало его в снах и заставляло просыпаться среди ночи в холодном поту. Поэтому он и предпочитал сну тяжелое, без снов пьяное забытье. Он сказал:
– Поговорим о вас. Вы хорошо говорите по-английски. Где вы учились?
Она почувствовала, что ненароком коснулась запретной темы.
– Извините, что я так разволновала вас, сеньор О'Хара, – сказала она с раскаянием в голосе.
– Пустяки. Давайте только отставим сеньора О'Хара. Меня зовут Тим.
Она улыбнулась.
– Я училась в Соединенных Штатах, Тим. Дядя послал меня туда после переворота, устроенного Лопецом. – Она засмеялась. – Моя учительница английского была так похожа на мисс Понски.
– А, такая старая треска-энтузиастка, – сказал О'Хара. – Так. Значит, вас послал учиться дядя. А что же родители?
– Моя мать умерла очень рано, а отец... его расстрелял Лопец.
О'Хара вздохнул.
– Мы оба, кажется, бередим раны друг другу, Бенедетта. Извините.
Она печально взглянула на него.
– Так уж устроен мир, Тим.
Он мрачно согласился.
– Тот, кто думает, что в мире идет честная игра, просто дурак. Потому-то мы и попали в эту заварушку. Ну ладно, пошли назад.
Он погасил сигарету и аккуратно положил окурок в карман.
Бенедетта, поднимаясь, спросила:
– Вы думаете, эта идея сеньора Армстронга относительно арбалета осуществима?
– Не думаю, – выпалил О'Хара. – Мне кажется, Армстронг – романтик. Он изучает войны, которые прошли тысячи лет тому назад, и ни о чем другом думать не хочет. Знаете, этакий человек в башне из слоновой кости. Академик. В теории кровожаден, а когда увидит настоящую кровь, упадет в обморок. Кроме того, я думаю, он немного того. – Он покрутил пальцем у виска.
III
Пока Виллис рылся среди металлического хлама, Армстронг сидел, с клекотом посасывая свою пустую трубку. Сердце его колотилось, он слегка задыхался, хотя высота уже не действовала на него так, как в первый раз, когда они ночевали в этом лагере. Он прокручивал в голове детали науки, которой занимался, – науки убивать без пороха. Он четко представлял себе расстояние, траекторию, проникающую способность снарядов, которые могут быть запущены из оружия, сделанного из металлических пластин и жгутов, и старался сопоставить свои мысленные диаграммы с имевшимся в мастерской материалом.
Он посмотрел вверх, на стропила, и новая идея осенила его, но он пока отбросил ее в сторону – первым делом надо было заняться арбалетом.
Виллис наконец-то распрямился, держа в руках плоскую пружину.
– Это часть автомобильной рессоры. Подойдет?
Армстронг взял ее, попытался согнуть и нашел, что она очень упругая.
– Сильная штука, – сказал он. – Сильнее, чем все, что использовалось в средние века. Из этого выйдет мощное оружие. Пожалуй, даже слишком, – только нам бы исхитриться натянуть его.
– Давайте еще раз все обдумаем как следует, – сказал Виллис.
Армстронг стал делать наброски на клочке бумаги.
– Для легких спортивных луков использовались костяные рычаги, но для оружия, которое мы собираемся делать, это не подойдет. Тяжелые военные арбалеты натягивали двумя способами – с помощью специального шкивного устройства, которое во время стрельбы снималось, или воротом с системой блоков, встроенным в арбалет.
Виллис смотрел на грубые наброски Армстронга и кивал в знак согласия.
– Нам надо ориентироваться на ворот, – заметил он. – Ту, другую штуку, нам трудно будет сделать. А в случае необходимости можно чуть ослабить пружину, сточив ее. – Он оглянулся. – А где же Пибоди?
– Не знаю, – сказал Армстронг. – Давайте продолжать.
– Нет, нам надо его найти, – сказал Виллис. – Его мы поставим на изготовление стрел, это сравнительно нетрудная работа.
– Не стрел, а болванок, или пик, – педантично поправил его Армстронг.
– Все равно, как их называть, надо поскорее заняться ими.
Они обнаружили Пибоди в одном из сараев, где он подогревал на огне банку с бобами. Нехотя он пошел за ними в мастерскую, и они приступили к работе. Армстронг был в восторге от Виллиса, чьи искусные руки могли из какой-то металлической ерунды сотворять необходимые детали. Они нашли также старое точило, которое оказалось наиболее эффективным режущим инструментом, хотя для работы с ним требовалась уйма физической энергии. Они крутили ручку попеременно: Армстронг, обливаясь потом и выбиваясь из сил, Виллис молча и сосредоточенно и Пибоди, выплескивая проклятия и ругательства.
Они оторвали от стен электропроводку и освободили кабель от защитных трубок. Затем разрезали металлические полосы на части и пробили в них отверстия для болтов. Руки их занемели от холода и покрылись ссадинами и порезами.
Так они проработали всю ночь, и, когда стало светать, Армстронг взял в руки готовое оружие и осмотрел его с некоторым удивлением.
– Это не совсем то, что я представлял себе, – сказал он, – го, думаю, работать оно будет. – Он устало потер глаза. – Пойду отнесу его поскорее вниз.
Виллис привалился к стене мастерской.
– У меня есть идея, как усовершенствовать эту штуку. Но сначала я должен поесть и поспать. – Его голос стал затихать, глаза быстро слипались.
– Я поем внизу, – отозвался Армстронг и, взвалив на плечи арбалет, вышел наружу.
IV
В течение всей ночи противник освещал мост автомобильными фарами, и о попытке какой-либо вылазки в его сторону не могло быть и речи. Но и те не появлялись на мосту, опасаясь получить пулю из глубины ночи.
Форестер с презрением заметил:
– Вот дураки. Если мы не можем попасть в них днем, то тем более не сможем и ночью. Если бы они что-нибудь соображали, они бы постарались вызвать огонь на себя и засекли бы нашего стрелка. А тогда его можно было бы изрешетить пулями.
Но днем работа на мосту продолжилась, и там уже меньше боялись обстрела. Стало ясно, что опасность быть подстреленным довольно мала и только случайный удачный выстрел мог бы попасть в цель. К утру у Родэ оставалось всего шесть патронов, а на мосту уже было девять новых досок.
К девяти часам Родэ истратил еще две пули, и в этот момент появился Армстронг со своим оружием.
– Вот, – сказал он, – это арбалет. – Он потер воспаленные, покрасневшие глаза.
– Господи, как вы быстро управились! – сказал О'Хара.
– Мы работали всю ночь. Надо ведь было торопиться, – заметил Армстронг.
– Ну и как эта штука работает? – спросил О'Хара, с любопытством разглядывая арбалет.
– Вот эта металлическая петля – так называемое стремя. Вы кладете его на землю и ставите в него ногу. Затем берете вот этот крюк на шнуре и, зацепив им тетиву, крутите эту ручку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45