Только что прибывшие грузовики остановились, остальные машины стояли поблизости у сараев с зажженными фарами. В их свете суетливо бегали люди.
Взревел мотор джипа, и он медленно двинулся, разворачиваясь так, что лучи от фар уперлись в каменную стену и поползли по ней вбок. В их поле попал сначала первый туннель, затем второй. Когда осветился третий, раздался восторженный крик, взрыв дикой радости. Световое пятно остановилось, и стала видна низкая каменная стена перед входом в туннель. Мелькнуло чье-то белое лицо и тотчас исчезло.
О'Хара не стал задумываться над тем, кто это был. Он не мешкая заковылял к своему грузовику и влез в кабину. Вот теперь настало его время появиться на этой мрачной сцене.

Глава 9
I
Форестеру было тепло и удобно, что, впрочем, для него значило одно и то же. Странно, думал он, почему снег такой мягкий, теплый. Открыл глаза и увидел перед собой сияющую белизну. Вздохнул с огорчением и зажмурился. Да, это все же был снег. Наверное, надо было встряхнуть себя и выбраться из этой восхитительной снежной пелены, иначе он умрет, но стоит ли пытаться? Пожалуй, нет, решил он. Он поддался убаюкивающему комфорту тепла и стал тихо соскальзывать в прежнее бессознательное состояние. Лишь на секунду мелькнула мысль: "Где Родэ?" – и все исчезло.
В следующий раз, когда он очнулся и сверкающая белизна по-прежнему была перед ним, у него достало силы увидеть, что это – белизна залитой солнечным светом накрахмаленной простыни, покрывавшей его. Замигал удивленно, опять посмотрел, но свет был слишком ярок, и он зажмурился. Знал, что ему надо что-то сделать, но никак не мог вспомнить, что именно, и изо всех сил старался не заснуть вновь, пытался нащупать нить своих смутных мыслей.
Но даже во сне он отчетливо ощущал ход времени и хотел любым способом остановить его, повернуть вспять. Он должен был сделать что-то исключительно важное, но нужная мысль не приходила, и он начинал метаться, стонать. Медсестра в аккуратной белой форме подходила к нему и мягким движением вытирала пот со лба.
Но он по-прежнему спал.
И вот, наконец, он проснулся, взор его уперся в потолок. Он тоже был белый, с толстыми деревянными балками. Он повернул голову и встретился с чьими-то добрыми глазами. Облизав сухие губы, прошептал:
– Что случилось?
– Не понимаю, – сказала сестра. – Пожалуйста, не говорите. Я позову врача.
Она встала и вышла из комнаты. Он проследил за ней глазами, и ему страшно захотелось, чтобы она тотчас же вернулась и рассказала, что случилось и где сейчас Родэ. При мысли о Родэ он вспомнил все – ночь в горах, бесплодные попытки найти путь к перевалу... Хотя конец их путешествия представлялся ему смутно, вспомнил, для чего затевалось это невероятное турне.
Он попытался сесть, но не было сил, и он продолжал лежать тяжело дыша. Ему казалось, что его тело весит тысячу фунтов и что его всего избили резиновыми дубинками. И что он очень, очень, очень устал.
В комнате долго никто не появлялся. Затем вошла сестра с чашкой горячего бульона. Она не дала ему говорить, а он был слишком слаб, чтобы сопротивляться, и всякий раз, когда он открывал рот, она совала ему ложку с бульоном. Питательная жидкость сразу же возымела действие, он почувствовал себя лучше и, когда съел до конца, спросил:
– А где другой человек?
– С вашим другом все будет в порядке, – сказала она по-испански и упорхнула из комнаты прежде, чем он смог раскрыть рот.
Вновь долго никто не приходил. Часов у него не было, но по положению солнца он определил, что уже полдень. Но какой же день? Сколько времени он уже тут находится? Он поднял руку, чтобы почесать грудь, где он ощущал невыносимый зуд, и понял, почему ему было так неудобно и тяжело. Кажется, он был обмотан каким-то липким пластырем.
Вошел человек и закрыл за собой дверь. Потом он сказал с американским акцентом:
– Ну, мистер Форестер, я слышал, что вам уже получше?
Он был одет в белый халат и вполне мог быть врачом. Он был не молод, он выглядел весьма сильным человеком. В волосах была заметна седина, вокруг глаз собрались насмешливые морщинки.
Форестер расслабился:
– Слава Богу – американец, – сказал он уже более окрепшим голосом.
– Я Грудер. Доктор Грудер.
– Откуда вы знаете мое имя? – спросил Форестер.
– Документы в вашем кармане. У вас американский паспорт.
– Знаете что, – заговорил Форестер с настойчивостью. – Вы должны выпустить меня отсюда. У меня есть дело. Я должен...
– Вы отсюда не скоро выйдете, – перебил его Грудер. – Вы же встать не можете, даже если и захотите.
Форестер тяжело откинулся на подушки.
– Что это за место?
– Миссия Сан-Антонио, – сказал Грудер. – Я здесь большой Белый Босс... Пресвитерианин.
– Это вблизи Альтемироса?
– Да. Альтемирос – ниже по дороге, милях в двух.
– Мне нужно передать два сообщения. Одно – Рамону Сегерре в Альтемирос, а другое – в Сантильяну...
– Тпру-тпру, погодите. – Грудер вытянул руку. – Вы так можете опять свалиться и выйти из строя. Будьте осторожны. Успокойтесь.
– Ради Бога, – проговорил Форестер с досадой. – Это очень срочно.
– Ради Бога нет ничего срочного, – уговаривал Грудер.
– Времени впереди предостаточно. Вот что меня сейчас интересует: почему один человек тащит другого через непроходимый перевал, да еще во время метели?
– Родэ тащил меня?! Как он?
– Хорошо, насколько это возможно, – ответил Грудер. – Мне интересно знать, почему он нес вас.
– Потому что я умирал, – сказал Форестер и задумчиво посмотрел на Грудера, как бы оценивая его. Ему не хотелось совершить ошибку – у коммунистов есть сторонники в самых неожиданных местах. Но ему казалось, что вряд ли можно было ошибиться в случае с врачом-пресвитерианином. В Грудере ничего подозрительного, кажется, не было. – Ладно, – решился он наконец. – Наверное, я должен вам все сказать. По-моему, вам – можно.
Грудер поднял брови, но промолчал. И Форестер рассказал ему обо всем, что происходило по ту сторону гор, начиная с авиакатастрофы. Кое-что он, впрочем, опустил в частности, убийство Пибоди, считая, что это может произвести неблагоприятное впечатление. Когда он рассказывал, брови Грудера постепенно ползли вверх, пока почти не скрылись в его шевелюре.
Форестер закончил, и Грудер сказал:
– Невероятная история. Ничего подобного в жизни не слыхивал. Видите ли, мистер Форестер, я вам не вполне верю. Мне тут позвонили с авиабазы – есть одна неподалеку, они интересуются вами. И вы несли с собой вот что. – Он сунул руку в карман и вытащил револьвер. – Мне не нравятся люди с оружием, это противно моей религии.
Форестер наблюдал за тем, как Грудер заправски крутанул барабан и вынул из него патроны.
– Для человека, не любящего оружие, вы неплохо владеете им, – сказал он.
– Я служил во флоте, – сказал Грудер. – Так почему же кордильерские военные так интересуются вами?
– Потому что они стали коммунистами.
– Фу! – воскликнул Грудер неодобрительно. – Вы говорите, словно старая дева, которая видит грабителей в каждом углу. Полковник Родригес такой же коммунист, как и я.
В душе Форестера зародилась некоторая надежда. Родригес командовал четырнадцатой эскадрильей и был другом Агиляра.
– А вы разговаривали с Родригесом? – спросил он.
– Нет, – ответил Грудер. – Это был какой-то нижний чин. – Он сделал паузу. – Послушайте, Форестер. Вы нужны военным, и я бы хотел знать почему.
– Четырнадцатая эскадрилья сейчас на авиабазе? – ответил вопросом на вопрос Форестер.
– Не знаю, Родригес что-то говорил о передислокации, но я не виделся с ним уже месяц.
"Значит, придется играть в орлянку, – с досадой подумал Форестер. Нет никакой возможности выяснить, друзья или враги эти военные. А Грудер, кажется, твердо собирается передать его". Поэтому он решил потянуть время.
– Я полагаю, что для вас важно не замарать своей репутации. Вы сотрудничаете с местными властями, но в политику не вмешиваетесь. Так?
– Именно так, – подтвердил Грудер. – Я не хочу, чтобы они закрыли миссию. У нас и без вас хватает хлопот.
– Вы считаете, что у вас хватает хлопот с Лопецом, но это ничто по сравнению с тем, что вас ожидает при коммунистах, – отрезал Форестер. – Скажите мне прямо: соответствует ли вашей религии бездействие, в то время когда человеческие существа – некоторые из них ваши соотечественники, хотя какое это имеет значение! – подвергаются уничтожению в пятнадцати милях от сюда?
У Грудера побелели ноздри, резче обозначилась складка у губ.
– Я начинаю думать, что вы говорите правду, – медленно произнес он.
– И правильно делаете, черт возьми!
Не обращая внимания на эту резкость, Грудер продолжал:
– Вы упомянули некоего Сегерру. Я знаю сеньора Сегерру очень хорошо. Когда я бываю в селении, я всегда играю с ним в шахматы. Он человек хороший. Это очко в вашу пользу. А что вы хотели передать в Сантильяну?
– То же самое другому человеку. Бобу Эддисону из американского посольства. Передайте им то, что я вам сказал. И скажите Эддисону, чтобы он двигался побыстрее.
Грудер опять поднял брови:
– Эддисон? По-моему, я знаю всех в посольстве, но ни о каком Эддисоне не слышал.
– Это естественно, – сказал Форестер. – Он офицер Центрального разведывательного управления. Мы себя не афишируем.
Брови Грудера поднялись еще выше.
– Мы?
Форестер слабо улыбнулся.
– Я тоже офицер ЦРУ. Вам придется поверить мне на слово, у меня на груди это не вытатуировано.
II
Форестер был потрясен, когда узнал, что Родэ собираются ампутировать ногу.
– Обморожение сильно поврежденной ноги ни к чему хорошему не приводит, – заметил Грудер. – Я, конечно, попытаюсь спасти его ногу. Жаль, что такое приключилось с этим храбрым малым.
Грудер, кажется, наконец-то поверил рассказу Форестера, хотя и не без сильных колебаний. Что касается обращения в Госдепартамент, то тут возникли осложнения.
– Они там дураки, – сказал он. – Начнут открыто вмешиваться, а это только на руку коммунистам. Те воспользуются волной антиамериканизма, чтобы приступить к своим действиям.
– Ради Бога, – запротестовал Форестер. – Я не имею в виду открытого вмешательства. И моей задачей, кстати, была дружеская негласная поддержка Агиляра. Я просто должен был проследить, чтобы он добрался до места в безопасности. Но я, кажется, провалил это дело, – сказал он с горечью, глядя в потолок.
– А что вы, собственно, могли сделать? – резонно заметил Грудер вставая. – Я уточню, какая эскадрилья сейчас на аэродроме, и сам повидаюсь с Сегеррой.
– Не забудьте про посольство.
– Я сейчас же позвоню туда.
Однако это оказалось невозможно. Линия была отключена.
Грудер сидел за своим столом и с нарастающим раздражением пытался добиться ответа от телефона. Такое случалось и прежде, примерно раз в неделю, и всегда в самый неподходящий момент. Наконец он бросил трубку, встал и начал снимать белый халат. В этот момент снаружи раздался скрип тормозов. Он посмотрел в окно и увидел, как во дворе появился армейский штабной автомобиль, за ним – грузовик и военно-медицинский фургон. Из грузовика выпрыгнули вооруженные солдаты, а из автомобиля вылез офицер.
Грудер поспешно вновь надел халат, и, когда офицер вошел, тот уже сидел за своим столом и что-то писал. Подняв голову, он сказал:
– Добрый день... э-э-э... мистер... Чем обязан?
Офицер лихо щелкнул каблуками.
– Майор Гарсиа, к вашим услугам. – Грудер откинулся на спинку стула, положив обе руки ладонями на стол.
– Доктор Грудер. Чем могу быть полезен?
Гарсиа хлопнул перчаткой по своим щегольским бриджам.
– Это мы, то есть военно-воздушные силы Кордильеры, можем быть вам полезны, – сказал он непринужденно. – Тут у вас находятся два человека в тяжелом состоянии. Они сошли с гор. Мы предлагаем им наши медицинские услуги: госпиталь, лечение. – Он махнул рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45