Отвечая на какой-то вопрос мисс Понски, он выглянул в окно и внезапно нахмурился.
Супруги Кофлин тоже смотрели в окно. Мигель Родэ сказал:
– Мы же должны были лететь через ущелье, я совершенно уверен в этом. А мы вдруг изменили курс и движемся на юг.
– А мне кажется, что везде одно и то же – горы и снег, – возразила миссис Кофлин.
– Насколько я помню, Эль Пуэрто де лас Агилас вон там, позади, – встрял в разговор мистер Кофлин.
– О Гарри, ты, наверное, забыл. Ты же здесь пятьдесят лет не был. Потом, ты же не видел его с самолета.
– Может, и так, – произнес он неуверенно. – Но все-таки это странно.
– Ну, Гарри, пшют ведь знает, что делает. Мне он показался хорошим, толковым парнем.
Кофлин продолжал смотреть в окно и ничего не сказал.
Джеймса Армстронга сильно раздражало соседство Джо Пибоди. Этот человек представлял собой несомненную угрозу. Его фляжка невероятно больших размеров была наполовину опустошена, и ее хозяин уже пришел в состояние воинственного возбуждения.
– Нет, что вы скажете об этом летуне, дьявол его возьми! Как он меня осадил! Ведет себя нахально, выставляет из себя англикашку, черт бы их побрал!
Армстронг мягко улыбнулся.
– Я ведь ...э... э... тоже англикашка, знаете ли, – заметил он.
– А, ну, я не говорю о присутствующих. Это не принято, кажется, да? Я ничего не имею против вас, англичан, кроме того, что вы вечно втягиваете нас в ваши войны.
– Я вижу, вы читаете чикагскую "Трибюн", – сказал Армстронг.
Форестер и Виллис особенно не разговаривали: общего между ними было мало. Как только они закончили обмен незначительными репликами, Виллис достал большую книгу, которую Форестер оценил как во всех смыслах тяжелую, поскольку она, судя по всему, была связана с математикой. Время от времени Виллис делал на полях книги какие-то пометки.
Форестеру заняться нечем было. Прямо перед ним находилась алюминиевая перегородка, на которой висели топор и аптечка первой помощи. Смотреть на них было утомительно, и он перевел глаза туда, где сидел сеньор Монтес. Судя по цвету лица, тому было нехорошо, и Форестер вновь задумчиво посмотрел на аптечку.
IV
– Вот она, – сказал Гривас, – делайте посадку.
О'Хара вытянулся, чтобы посмотреть на нос "Дакоты" Прямо впереди, среди нагромождения камней и сугробов, он увидел короткую взлетно-посадочную полосу, точнее, просто карниз, вырубленный на склоне горы. Он успел лишь мельком взглянуть на нее, и она исчезла.
Гривас потряс револьвером.
– Разворачивайтесь!
О'Хара заложил вираж и пошел по кругу над полосой. Теперь он разглядел спускающуюся от нее горную дорогу, извилистую, как змея, и кучку каких-то строений, вроде сараев. Кто-то предусмотрительно очистил полосу от снега, но признаков жизни вокруг видно не было.
Он оценил расстояние до земли, посмотрел на прибор высоты.
– Вы с ума сошли, Гривас, – как можно спокойнее сказал он. – Здесь же нельзя сесть.
– Вы сможете, О'Хара! – настаивал Гривас.
– И не подумаю, будь я проклят. Самолет перегружен, мы на высоте семнадцать тысяч футов. Чтобы нормально сесть, нужна полоса раза в три подлиннее. Воздух разрежен, скорость резко уменьшить невозможно, мы бухнемся на эту полосу, и никаких тормозов нам не хватит. Мы просвистим до конца и вылетим с нее прямо на каменный склон.
– Вы сможете, – упрямо повторил Гривас.
– Ну вас к черту!
Гривас наставил револьвер.
– Хорошо, я сам произведу посадку. – Он был взбешен. – Но сначала я вас пристрелю.
О'Хара посмотрел на черную дыру, смотревшую на него дьявольским зрачком. Видна была нарезка в стволе, казавшаяся громадной, словно у гаубицы. Несмотря на холод, пот градом катился по его спине. Он отвернулся от Гриваса и вновь посмотрел на полосу.
– Зачем вам это нужно? – спросил он.
– Вам этого не понять, даже если я и скажу. Вы ведь англичанин.
О'Хара вздохнул. Ситуация была щекотливой. В принципе, если все рассчитать точно, он смог бы посадить "Дакоту", хотя бы так, чтобы она не разлетелась при этом на куски. У Гриваса шансов не было – он непременно превратит ее в груду металлолома. И решился:
– Ладно. Предупредите пассажиров. Велите им собраться в хвосте.
– Не заботьтесь о пассажирах, – резко ответил Гривас. – Вы что, надеетесь, что я оставлю кабину?
О'Хара сказал:
– Ладно, раз вы настаиваете на таком риске, я попробую. Но, предупреждаю вас: даже пальцем не прикасайтесь к рычагам. Вы пилоту не помощник – лучше меня знаете. Я все буду делать сам.
– Действуйте, – коротко ответил Гривас.
– Мне нужно время, – предупредил О'Хара. – Я хочу получше рассмотреть, что там внизу.
Он сделал четыре круга, внимательно вглядываясь в эту крутившуюся под "Дакотой" смертельную полосу. Пассажиры сейчас уже должны понимать, что что-то не в порядке, подумал он. Ни один нормальный пассажирский самолет не выкидывает таких фокусов. Может, они уже встревожены и попытаются что-нибудь предпринять? Тогда появится шанс обезвредить Гриваса. Но что намерены делать пассажиры, ему было неизвестно.
Полоса была не только короткой, но и страшно узкой, предназначенной для самолетов гораздо меньших размеров. Придется садиться на самом краю, но и тогда крыло будет царапать каменную стену. Важно было знать направление ветра. Он посмотрел на строения, надеясь увидеть где-нибудь дымок от печки, но ничего заметно не было.
– Я снижаюсь, – доложил О'Хара. – Пройду над полосой, но пока еще садиться не буду.
Он стал делать широкий разворот для захода на посадку. Затем направил нос "Дакоты" на полосу, словно прицел ружья, и самолет гладко и быстро стал снижаться. По правому борту замелькали скалы и снег. О'Хара весь напрягся. Если конец крыла заденет склон, это будет конец. Впереди быстро бежала полоса, словно проглатываемая "Дакотой". Вдруг она оборвалась, и все исчезло – только долина далеко внизу и голубое небо. О'Хара налег на рычаг, и самолет резко взмыл вверх.
Теперь уже пассажиры точно знают, что дела плохи, решил он и, обращаясь к Гривасу, произнес:
– Целым самолет удастся вряд ли посадить.
– Доставьте меня в целости! – приказал Гривас. – До остального мне нет дела.
– А мне нет дела до вас, – процедил сквозь зубы О'Хара.
– Позаботьтесь о своей собственной шее, – сказал Гривас. – Тогда и моя будет в сохранности.
Но О'Хара думал о десяти пассажирах в салоне. Он сделал еще круг, размышляя, как лучше осуществить посадку. Он мог сесть с выпущенным или невыпущенным шасси. Посадка на брюхо будет на такой скорости страшной, но зато быстрее произойдет торможение. Весь вопрос в том, можно ли в этом случае удержать машину на прямой линии. С другой стороны, если выпустить шасси, можно погасить скорость до соприкосновения с землей – в этом есть свое преимущество.
Он мрачно улыбнулся и решил осуществить и то и другое одновременно. В первый раз в жизни он благословил Филсона и его паршивые самолеты. Он отлично знал, какую нагрузку может выдержать шасси, и обычно его задачей было посадить "Дакоту" как можно мягче. На этот раз он, выпустив шасси, посадит ее так, что стойки сломаются, как спички, и это будет одновременно посадкой на брюхо.
Он нацелил нос "Дакоты" на полосу и предупредил:
– Сейчас начнется нечто. Опускаем закрылки, выпускаем шасси.
Самолет стал снижать скорость. О'Хара почувствовал, что рычаги в его руках стали липкими. Он стиснул зубы и сосредоточился так, как никогда раньше.
V
Когда самолет вошел в крутой вираж, Армстронга со страшной силой бросило на Пибоди. Пибоди в этот момент подносил к губам фляжку, чтобы сделать очередной глоток виски, и горлышком его неожиданно ударило по зубам. Он поперхнулся, нечленораздельно взревел и что есть мочи отпихнул Армстронга от себя.
Родэ очутился в проходе вместе с Кофлином и Монтесом. Он с трудом поднялся, энергично тряся головой, затем наклонился, чтобы помочь встать Монтесу, который что-то быстро говорил по-испански. Миссис Кофлин помогла своему мужу сесть обратно на место.
Виллис делал какие-то пометки на полях книги, когда на пего навалился Форестер. Карандаш в его руках хрустнул. Форестер, не пытаясь даже пошевелиться и не слыша слабых жалоб Виллиса на то, что его раздавили – Форестер был человеком крупного телосложения, – с изумлением глядел в окно.
В салоне поднялся невообразимый галдеж на английском и испанском языках, над которым доминировал резкий и визгливый голос мисс Понски, истошно вопившей:
– Я знала! Я знала, что все это плохо кончится!
Она начала истерически хохотать, и Родэ, отвернувшись от Монтеса, дал ей сильную оплеуху. Она посмотрела на него с удивлением и вдруг разразилась слезами.
Пибоди заорал:
– Что вытворяет этот чертов англикашка? – Он взглянул в окно и увидел посадочную полосу. – Этот негодяй собирается здесь садиться!
Родэ о чем-то быстро говорил с Монтесом. Тот был настолько потрясен, что выглядел совершенно безучастным. Родэ сказал несколько слов девушке и указал на дверь в пилотскую кабину. Она энергично кивнула, и он встал со своего места.
Миссис Кофлин, наклонившись вперед, утешала мисс Понски:
– Не надо волноваться, – говорила она, – ничего страшного не произойдет.
Самолет вышел из крена, и О'Хара в первый раз пошел над полосой. Родэ перевесился через Армстронга и смотрел в окно. Мисс Понски опять завизжала от страха, когда мимо окна проносились скалы. Они были столь близко, что самолет чуть было не задел их крылом. Затем О'Хара круто взял вверх, и Родэ вновь потерял равновесие.
Первым к решительным действиям перешел Форестер. Он сидел ближе всех к кабине и, встав, схватился за ручку двери, повернул ее и толкнул. Дверь была закрыта. Он стал давить на нее плечом, но тут самолет круто накренился, и Форестера отбросило в сторону. О'Хара повел машину на посадку.
Форестер схватил висевший на переборке топор и поднял его, чтобы ударить по двери, но Родэ схватил его за руку.
– Это будет быстрее, – сказал он и показал ему крупнокалиберный пистолет. Он встал перед дверью и три раза выстрелил в замок.
VI
О'Хара услышал выстрелы за мгновение до того, как "Дакота" коснулась земли. Он не только слышал их, но и видел, как вдребезги разлетелся альтиметр на приборной доске. Но у него не было времени оглянуться, так как "Дакота" уже грузно опустилась на дальнем конце полосы и понеслась по ней с громадной скоростью.
Послышался ужасный треск лопнувших стоек шасси, самолет содрогнулся и, бухнувшись на брюхо, со скрежетом и визгом заскользил к дальнему концу полосы. О'Хара отчаянно работал вырвавшимися из рук и из-под ног рычагами, стараясь удержать машину на прямой линии.
Боковым зрением он увидел, как Гривас повернулся к двери. О'Хара решил воспользоваться этим и, оторвав одну руку от рычага, наотмашь ударил Гриваса. У него был всего лишь миг для удара, и, к счастью, он, видимо, не пропал впустую. Но удостовериться в этом не мог, так как всецело был поглощен машиной.
Скорость между тем все еще была высока. "Дакота" прошла уже половину полосы, и О'Хара уже видел пустоту, начинавшуюся там, где полоса кончалась. В отчаянии он повернул руль, и самолет нехотя со страшным скрипом пошел вправо.
О'Хара сжался и приготовился к удару. Правое крыло соприкоснулось с каменной стеной, и самолет стало разворачивать. О'Хара увидел, как стена пошла прямо на него. Нос самолета врезался в скалу, треснул, и переднее стекло кабины разлетелось вдребезги. Потом что-то ударило О'Хару по голове, и он потерял сознание.
VII
Он пришел в себя оттого, что кто-то бил его по щекам. Его голова перекатывалась из стороны в сторону, ему хотелось, чтобы это прекратилось и он смог бы опять уйти в забытье, но удары продолжались. Он застонал и с трудом открыл глаза.
Наказание исходило от Форестера. Когда тот увидел, что О'Хара очнулся, он повернулся и сказал Родэ:
– Держите его под прицелом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Супруги Кофлин тоже смотрели в окно. Мигель Родэ сказал:
– Мы же должны были лететь через ущелье, я совершенно уверен в этом. А мы вдруг изменили курс и движемся на юг.
– А мне кажется, что везде одно и то же – горы и снег, – возразила миссис Кофлин.
– Насколько я помню, Эль Пуэрто де лас Агилас вон там, позади, – встрял в разговор мистер Кофлин.
– О Гарри, ты, наверное, забыл. Ты же здесь пятьдесят лет не был. Потом, ты же не видел его с самолета.
– Может, и так, – произнес он неуверенно. – Но все-таки это странно.
– Ну, Гарри, пшют ведь знает, что делает. Мне он показался хорошим, толковым парнем.
Кофлин продолжал смотреть в окно и ничего не сказал.
Джеймса Армстронга сильно раздражало соседство Джо Пибоди. Этот человек представлял собой несомненную угрозу. Его фляжка невероятно больших размеров была наполовину опустошена, и ее хозяин уже пришел в состояние воинственного возбуждения.
– Нет, что вы скажете об этом летуне, дьявол его возьми! Как он меня осадил! Ведет себя нахально, выставляет из себя англикашку, черт бы их побрал!
Армстронг мягко улыбнулся.
– Я ведь ...э... э... тоже англикашка, знаете ли, – заметил он.
– А, ну, я не говорю о присутствующих. Это не принято, кажется, да? Я ничего не имею против вас, англичан, кроме того, что вы вечно втягиваете нас в ваши войны.
– Я вижу, вы читаете чикагскую "Трибюн", – сказал Армстронг.
Форестер и Виллис особенно не разговаривали: общего между ними было мало. Как только они закончили обмен незначительными репликами, Виллис достал большую книгу, которую Форестер оценил как во всех смыслах тяжелую, поскольку она, судя по всему, была связана с математикой. Время от времени Виллис делал на полях книги какие-то пометки.
Форестеру заняться нечем было. Прямо перед ним находилась алюминиевая перегородка, на которой висели топор и аптечка первой помощи. Смотреть на них было утомительно, и он перевел глаза туда, где сидел сеньор Монтес. Судя по цвету лица, тому было нехорошо, и Форестер вновь задумчиво посмотрел на аптечку.
IV
– Вот она, – сказал Гривас, – делайте посадку.
О'Хара вытянулся, чтобы посмотреть на нос "Дакоты" Прямо впереди, среди нагромождения камней и сугробов, он увидел короткую взлетно-посадочную полосу, точнее, просто карниз, вырубленный на склоне горы. Он успел лишь мельком взглянуть на нее, и она исчезла.
Гривас потряс револьвером.
– Разворачивайтесь!
О'Хара заложил вираж и пошел по кругу над полосой. Теперь он разглядел спускающуюся от нее горную дорогу, извилистую, как змея, и кучку каких-то строений, вроде сараев. Кто-то предусмотрительно очистил полосу от снега, но признаков жизни вокруг видно не было.
Он оценил расстояние до земли, посмотрел на прибор высоты.
– Вы с ума сошли, Гривас, – как можно спокойнее сказал он. – Здесь же нельзя сесть.
– Вы сможете, О'Хара! – настаивал Гривас.
– И не подумаю, будь я проклят. Самолет перегружен, мы на высоте семнадцать тысяч футов. Чтобы нормально сесть, нужна полоса раза в три подлиннее. Воздух разрежен, скорость резко уменьшить невозможно, мы бухнемся на эту полосу, и никаких тормозов нам не хватит. Мы просвистим до конца и вылетим с нее прямо на каменный склон.
– Вы сможете, – упрямо повторил Гривас.
– Ну вас к черту!
Гривас наставил револьвер.
– Хорошо, я сам произведу посадку. – Он был взбешен. – Но сначала я вас пристрелю.
О'Хара посмотрел на черную дыру, смотревшую на него дьявольским зрачком. Видна была нарезка в стволе, казавшаяся громадной, словно у гаубицы. Несмотря на холод, пот градом катился по его спине. Он отвернулся от Гриваса и вновь посмотрел на полосу.
– Зачем вам это нужно? – спросил он.
– Вам этого не понять, даже если я и скажу. Вы ведь англичанин.
О'Хара вздохнул. Ситуация была щекотливой. В принципе, если все рассчитать точно, он смог бы посадить "Дакоту", хотя бы так, чтобы она не разлетелась при этом на куски. У Гриваса шансов не было – он непременно превратит ее в груду металлолома. И решился:
– Ладно. Предупредите пассажиров. Велите им собраться в хвосте.
– Не заботьтесь о пассажирах, – резко ответил Гривас. – Вы что, надеетесь, что я оставлю кабину?
О'Хара сказал:
– Ладно, раз вы настаиваете на таком риске, я попробую. Но, предупреждаю вас: даже пальцем не прикасайтесь к рычагам. Вы пилоту не помощник – лучше меня знаете. Я все буду делать сам.
– Действуйте, – коротко ответил Гривас.
– Мне нужно время, – предупредил О'Хара. – Я хочу получше рассмотреть, что там внизу.
Он сделал четыре круга, внимательно вглядываясь в эту крутившуюся под "Дакотой" смертельную полосу. Пассажиры сейчас уже должны понимать, что что-то не в порядке, подумал он. Ни один нормальный пассажирский самолет не выкидывает таких фокусов. Может, они уже встревожены и попытаются что-нибудь предпринять? Тогда появится шанс обезвредить Гриваса. Но что намерены делать пассажиры, ему было неизвестно.
Полоса была не только короткой, но и страшно узкой, предназначенной для самолетов гораздо меньших размеров. Придется садиться на самом краю, но и тогда крыло будет царапать каменную стену. Важно было знать направление ветра. Он посмотрел на строения, надеясь увидеть где-нибудь дымок от печки, но ничего заметно не было.
– Я снижаюсь, – доложил О'Хара. – Пройду над полосой, но пока еще садиться не буду.
Он стал делать широкий разворот для захода на посадку. Затем направил нос "Дакоты" на полосу, словно прицел ружья, и самолет гладко и быстро стал снижаться. По правому борту замелькали скалы и снег. О'Хара весь напрягся. Если конец крыла заденет склон, это будет конец. Впереди быстро бежала полоса, словно проглатываемая "Дакотой". Вдруг она оборвалась, и все исчезло – только долина далеко внизу и голубое небо. О'Хара налег на рычаг, и самолет резко взмыл вверх.
Теперь уже пассажиры точно знают, что дела плохи, решил он и, обращаясь к Гривасу, произнес:
– Целым самолет удастся вряд ли посадить.
– Доставьте меня в целости! – приказал Гривас. – До остального мне нет дела.
– А мне нет дела до вас, – процедил сквозь зубы О'Хара.
– Позаботьтесь о своей собственной шее, – сказал Гривас. – Тогда и моя будет в сохранности.
Но О'Хара думал о десяти пассажирах в салоне. Он сделал еще круг, размышляя, как лучше осуществить посадку. Он мог сесть с выпущенным или невыпущенным шасси. Посадка на брюхо будет на такой скорости страшной, но зато быстрее произойдет торможение. Весь вопрос в том, можно ли в этом случае удержать машину на прямой линии. С другой стороны, если выпустить шасси, можно погасить скорость до соприкосновения с землей – в этом есть свое преимущество.
Он мрачно улыбнулся и решил осуществить и то и другое одновременно. В первый раз в жизни он благословил Филсона и его паршивые самолеты. Он отлично знал, какую нагрузку может выдержать шасси, и обычно его задачей было посадить "Дакоту" как можно мягче. На этот раз он, выпустив шасси, посадит ее так, что стойки сломаются, как спички, и это будет одновременно посадкой на брюхо.
Он нацелил нос "Дакоты" на полосу и предупредил:
– Сейчас начнется нечто. Опускаем закрылки, выпускаем шасси.
Самолет стал снижать скорость. О'Хара почувствовал, что рычаги в его руках стали липкими. Он стиснул зубы и сосредоточился так, как никогда раньше.
V
Когда самолет вошел в крутой вираж, Армстронга со страшной силой бросило на Пибоди. Пибоди в этот момент подносил к губам фляжку, чтобы сделать очередной глоток виски, и горлышком его неожиданно ударило по зубам. Он поперхнулся, нечленораздельно взревел и что есть мочи отпихнул Армстронга от себя.
Родэ очутился в проходе вместе с Кофлином и Монтесом. Он с трудом поднялся, энергично тряся головой, затем наклонился, чтобы помочь встать Монтесу, который что-то быстро говорил по-испански. Миссис Кофлин помогла своему мужу сесть обратно на место.
Виллис делал какие-то пометки на полях книги, когда на пего навалился Форестер. Карандаш в его руках хрустнул. Форестер, не пытаясь даже пошевелиться и не слыша слабых жалоб Виллиса на то, что его раздавили – Форестер был человеком крупного телосложения, – с изумлением глядел в окно.
В салоне поднялся невообразимый галдеж на английском и испанском языках, над которым доминировал резкий и визгливый голос мисс Понски, истошно вопившей:
– Я знала! Я знала, что все это плохо кончится!
Она начала истерически хохотать, и Родэ, отвернувшись от Монтеса, дал ей сильную оплеуху. Она посмотрела на него с удивлением и вдруг разразилась слезами.
Пибоди заорал:
– Что вытворяет этот чертов англикашка? – Он взглянул в окно и увидел посадочную полосу. – Этот негодяй собирается здесь садиться!
Родэ о чем-то быстро говорил с Монтесом. Тот был настолько потрясен, что выглядел совершенно безучастным. Родэ сказал несколько слов девушке и указал на дверь в пилотскую кабину. Она энергично кивнула, и он встал со своего места.
Миссис Кофлин, наклонившись вперед, утешала мисс Понски:
– Не надо волноваться, – говорила она, – ничего страшного не произойдет.
Самолет вышел из крена, и О'Хара в первый раз пошел над полосой. Родэ перевесился через Армстронга и смотрел в окно. Мисс Понски опять завизжала от страха, когда мимо окна проносились скалы. Они были столь близко, что самолет чуть было не задел их крылом. Затем О'Хара круто взял вверх, и Родэ вновь потерял равновесие.
Первым к решительным действиям перешел Форестер. Он сидел ближе всех к кабине и, встав, схватился за ручку двери, повернул ее и толкнул. Дверь была закрыта. Он стал давить на нее плечом, но тут самолет круто накренился, и Форестера отбросило в сторону. О'Хара повел машину на посадку.
Форестер схватил висевший на переборке топор и поднял его, чтобы ударить по двери, но Родэ схватил его за руку.
– Это будет быстрее, – сказал он и показал ему крупнокалиберный пистолет. Он встал перед дверью и три раза выстрелил в замок.
VI
О'Хара услышал выстрелы за мгновение до того, как "Дакота" коснулась земли. Он не только слышал их, но и видел, как вдребезги разлетелся альтиметр на приборной доске. Но у него не было времени оглянуться, так как "Дакота" уже грузно опустилась на дальнем конце полосы и понеслась по ней с громадной скоростью.
Послышался ужасный треск лопнувших стоек шасси, самолет содрогнулся и, бухнувшись на брюхо, со скрежетом и визгом заскользил к дальнему концу полосы. О'Хара отчаянно работал вырвавшимися из рук и из-под ног рычагами, стараясь удержать машину на прямой линии.
Боковым зрением он увидел, как Гривас повернулся к двери. О'Хара решил воспользоваться этим и, оторвав одну руку от рычага, наотмашь ударил Гриваса. У него был всего лишь миг для удара, и, к счастью, он, видимо, не пропал впустую. Но удостовериться в этом не мог, так как всецело был поглощен машиной.
Скорость между тем все еще была высока. "Дакота" прошла уже половину полосы, и О'Хара уже видел пустоту, начинавшуюся там, где полоса кончалась. В отчаянии он повернул руль, и самолет нехотя со страшным скрипом пошел вправо.
О'Хара сжался и приготовился к удару. Правое крыло соприкоснулось с каменной стеной, и самолет стало разворачивать. О'Хара увидел, как стена пошла прямо на него. Нос самолета врезался в скалу, треснул, и переднее стекло кабины разлетелось вдребезги. Потом что-то ударило О'Хару по голове, и он потерял сознание.
VII
Он пришел в себя оттого, что кто-то бил его по щекам. Его голова перекатывалась из стороны в сторону, ему хотелось, чтобы это прекратилось и он смог бы опять уйти в забытье, но удары продолжались. Он застонал и с трудом открыл глаза.
Наказание исходило от Форестера. Когда тот увидел, что О'Хара очнулся, он повернулся и сказал Родэ:
– Держите его под прицелом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45