Больная нога мешала Родэ идти, но еще больше задерживал Форестер. Тем не менее они продвигались неплохо, и перевал постепенно приближался. До него оставалось еще футов двести, когда Форестер рухнул в последний раз. Родэ опять попытался поднять его, но не смог – тот не стоял на ногах. Холод и усталость вытянули все силы из этого крепкого человека, и он лежал на снегу не в состоянии пошевелить ни ногой, ни рукой.
Через какое-то время в его взоре появилась осмысленность, и он пристально посмотрел в глаза Родэ.
– Оставьте меня, Мигель, – прошептал он, с трудом сглатывая слюну. – Я не могу больше. А вам обязательно надо дойти до цели.
Родэ молчал. Форестер прохрипел:
– Черт возьми, идите же отсюда.
Хотя голос его был почти не слышен, ему казалось, что он кричит громко и с надрывом. Последние силы оставили его, и он потерял сознание.
По-прежнему молча Родэ наклонился, поднял Форестера под мышки, подсел под него и с громадным усилием взвалил себе на плечи. Нога его болела, он шатался от груза и слабости, но заставил себя сделать шаг вперед. Затем еще один. Еще. Еще...
Так он поднимался в гору, с хрипом втягивая в себя разреженный воздух, чувствуя, что жилы ног вот-вот разорвутся от напряжения. Руки Форестера болтались сзади и при каждом шаге колотили Родэ по пояснице. Вначале это раздражало его, но вскоре он перестал ощущать эти удары. Он вообще перестал что-либо ощущать. Тело его было мертво, и лишь одна искорка воли мерцала в нем и заставляла его двигаться. Он не видел ни снега, ни неба, ни вершин, ни обрывов. Он ничего не видел – в глазах стояла тьма, в которой время от времени вспыхивали какие-то сполохи.
Одна нога шла вперед легко – здоровая нога. Вторая в поисках точки опоры выделывала замысловатый полукруг. С ней было труднее – она совсем занемела и ничего не чувствовала. Однако сам себя подхлестывал: медленно, очень медленно – ногу вперед. Обопрись. Хорошо. Теперь тяни другую. Так. Отдохни.
Он начал считать шаги, но, дойдя до одиннадцати, сбился. Начал снова, и на этот раз дошел до восьми. После этого он оставил счет и был доволен просто тем, что хоть как-то передвигает ноги.
Шаг... остановка... опора... замах... шаг... остановка... опора... замах... шаг... остановка... опора... замах... шаг... Что-то яркое появилось перед его закрытыми глазами. Он разлепил веки и увидел светящие ему прямо в лицо лучи солнца. Он остановился, зажмурился от боли, но перед этим успел заметить на горизонте серебристую полосу.
Это было море. Он снова открыл глаза и посмотрел вниз на зеленую равнину, разбросанные на ней белые Домишки Альтемироса, уютно расположившегося между горой и невысокими холмами вдали.
Он облизал языком холодные, заиндевевшие губы.
– Форестер! – задыхаясь от радости, прошептал он. – Форестер, мы – наверху!
Но Форестеру ничего этого не слышал. Его безжизненное тело плетью свисало с широкого плеча Родэ.

Глава 8
I
Агиляр бесстрастно смотрел на кровь, струившуюся из пореза на его руке, – одного из многих. "Нет, я никогда не буду слесарем, – думал он. – Я могу управлять людьми, но не инструментами". Он положил кусок ножовочного полотна, вытер кровь и стал высасывать ранку. Когда кровь перестала течь, он опять взял полотно и продолжал пилить тело арматурной железки.
Агиляр изготовил уже десять болванок для арбалета, точнее, сделал в них продольные распилы, в которые вставил металлическое оперение. Заострить их было выше его сил. Он не мог одновременно вращать старый точильный камень и подносить к нему болванку. Если бы ему дали в помощь кого-нибудь, в течение часа стрелы были бы доведены до совершенства.
Помимо изготовления стрел, Агиляр занимался также осмотром лагеря. Он проверил все помещения, запасы воды и пищи – в общем, вел себя, как заправский квартирмейстер. Он испытывал противоречивые чувства от того, что его отослали в лагерь. С одной стороны, Агиляр прекрасно понимал, что в сражении от него толку никакого – он был стар, слаб и болен. Но было и другое: он знал, что он вообще человек мысли, а не действия, и это сейчас огорчало его, так как он не мог найти себе достойного места в сложившейся ситуации. Агиляр был политиком, а сражались, испытывали боль, умирали другие люди – даже его собственная племянница. Когда он подумал о Бенедетте, ножовка соскользнула, и он опять поранил себе руку. Он пробормотал проклятие и стал опять высасывать кровь из новой ранки. Затем он посмотрел на распил и решил, что тот уже достаточно глубок. Больше болванок уже не сделать: зубцы ножовки были настолько стерты, что им едва можно было нарезать сыр, не говоря уже о стали.
Агиляр вставил в болванку оперение, закрепил его так, как показывал ему Виллис, и положил ее вместе с другими. "Странно, – подумал он, выходя из домика. Уже стемнело. Это из-за тумана". Он посмотрел наверх, на горные пики, но не увидел их в сгущавшейся мгле. Ему стало невероятно грустно при мысли о Родэ. И о Форестере – он не должен забывать ни о Форестере, ни о другом североамериканце – Пибоди.
Из ущелья донеслись слабые звуки выстрелов. Он насторожился. Ему показалось, что это пулемет. Он напряг слух, но звук, принесенный случайным порывом ветра снизу, не повторился. Не хотелось верить в то, что противник задействовал пулемет, – их положение и без того было отчаянным.
Агиляр вздохнул, вернулся в домик и взял с полки банку с супом, чтобы устроить себе запоздалый обед. Спустя полчаса он услышал голос своей племянницы, звавшей его. Поглубже запахнув пальто, он вышел на воздух и увидел, что туман совсем сгустился. Он окликнул Бенедетту, и через некоторое время из мглы появилась какая-то странная бесформенная фигура. Агиляру вдруг стало страшно.
Вскоре он узнал Бенедетту, которая шла, поддерживая кого-то. Он бросился к ней на помощь. Задыхаясь, она проговорила:
– Это Дженни. Она ранена.
– Ранена? Как?
– Пулей, – коротко бросила Бенедетта. – Помоги мне.
Они внесли мисс Понски в дом и положили на лавку. Она была в сознании, слабо улыбалась, затем закрыла глаза. Бенедетта укрыла ее одеялом и грустно взглянула на своего дядю.
– Она стреляла, убила человека, помогала убивать других: естественно, что в нее тоже стреляли. Я бы хотела быть на ее месте.
Агиляр с болью в глазах посмотрел на нее и медленно произнес:
– В это трудно поверить. Я словно во сне. Почему эти люди стреляли в женщину?
– Они же не знали, что там женщина, – горячо сказала Бенедетта. – И, думаю, им на это глубоко наплевать. Она стреляла в них, они стреляли в ответ. Мне так хотелось бы самой убить кого-нибудь из них! – воскликнула она с вызовом. – Я знаю, что ты всегда проповедовал мирный путь борьбы, но как можно быть мирным, когда кто-то угрожает тебе оружием! Что, надо обнажить грудь и сказать: давай убивай меня и забирай все, что тебе нужно?
Агиляр молчал. Потом он повернулся в сторону мисс Понски и спросил:
– Она серьезно ранена?
– Нет, опасности нет. Она только потеряла много крови. Когда мы поднимались сюда, я слышала пулеметные очереди.
– Да, мне тоже показалось, что это бил пулемет. – Он посмотрел ей прямо в глаза. – Они перешли через мост?
– Может быть, – прямо ответила Бенедетта. – Мы должны готовиться к сражению. Ты приготовил стрелы? У нас еще остался один арбалет. Тим использует его.
– Тим? Ах да, – О'Хара. – Он слегка приподнял бровь. – Их нужно еще заточить.
– Я помогу тебе.
Она стала вертеть точильное колесо, а Агиляр затачивал на нем стальные болванки.
– О'Хара – странный человек, – сказал он, не прерывая работу. – Сложный. Я, признаюсь, его во многом не понимаю. – Он слегка улыбнулся.
– А я теперь прекрасно понимаю, – ответила она. От напряжения пот выступил у нее на лбу. Визжало точило, сыпались искры, воздух был наполнен запахом металлической окалины.
– Ты разговаривала с ним? – спросил Агиляр.
И она рассказала ему все об О'Харе. Он внимательно слушал с серьезным и печальным лицом.
– Вот таковы наши попутчики, – закончила она свой рассказ. – Это такие же, что сейчас находятся на другой стороне реки.
Еле слышным голосом Агиляр сказал:
– Как много зла в мире, как много зла в людских сердцах!
Они продолжали молча работать, пока не заострили все болванки.
– Пойду посмотрю на дорогу, – сказала Бенедетта. – Приглядывай за Дженни.
Он молча кивнул, и она вышла из домика. Туман стал еще более густым, капли влаги оседали на ее пальто. Если похолодает, пойдет снег, – подумала она.
На дороге было тихо и пустынно. Не было слышно ни единого звука, лишь изредка позванивали капельки воды, падающие с камней. Бенедетта чувствовала себя в туманном облаке, словно завернутой в шерстяной клубок.
Она сошла с дороги, пересекла каменный склон и увидела смутные очертания кабельного барабана. Она постояла рядом с этой гигантской катушкой, спустилась немного ниже. Дорога была еле видна в серой туманной мути.
Бенедетта была в нерешительности – надо было что-то делать, но что – она точно не знала.
– Огонь, – вдруг вспыхнуло в ее мозгу, – мы можем сражаться с помощью огня. Барабан готов к тому, чтобы остановить подошедшую близко машину, а огонь внесет в ряды врагов панику, неразбериху.
Она заторопилась назад, чтобы проверить бутылку с керосином. Заодно она заглянула в домик, где лежала мисс Понски.
Агиляр, взглянув на нее, сказал:
– Поешь супу, дорогая. Ты согреешься.
Бенедетта протянула руки к керосиновому обогревателю и только тогда поняла, как сильно она замерзла.
– Хорошо, – ответила она. – Как вы себя чувствуете, Дженни?
Мисс Понски, которая уже свободно сидела, жизнерадостно ответила:
– Намного лучше, спасибо. Как это было глупо с моей стороны допустить, чтобы меня ранили! Мне не надо было так высовываться. К тому же я не попала по цели и в довершение всего потеряла арбалет.
– Ладно, не переживайте, – сказала Бенедетта с улыбкой. – Плечо еще болит?
– Не очень. А потом, сеньор Агиляр помог мне подвязать руку, так ей намного спокойнее.
Бенедетта быстро проглотила свой суп и поднялась.
– Мне нужно отнести бутылки с керосином, – сказала она.
– Давай я помогу тебе, – предложил Агиляр.
– На улице холодно, дорогой дядя. Побудь лучше с Дженни.
Она отнесла бутылки к барабану, затем спустилась пониже к каменной горловине и некоторое время сидела прислушиваясь. Поднялся ветер, и клубы тумана пришли в движение, сворачиваясь в жгуты и кольца. По временам дорога совершенно исчезала из виду, и даже на расстоянии нескольких футов ничего не было видно.
Она собралась уже уходить, уверенная в том, что ничего особенного не произойдет, когда далеко внизу раздался стук камней. Она замерла на мгновение, вскочила на ноги. "Если это наши, – подумала Бенедетта, – значит они отступают. А в таком случае, сюда могут приближаться и враги". Она подняла бутылку и нащупала в кармане спички.
Долгое время больше никаких звуков не было. Потом она услышала топот ног – кто-то бежал по дороге. Туман на мгновение разошелся, и она увидела темную фигуру, появившуюся из-за поворота. Спустя минуту она поняла, что это был Виллис.
– Что случилось?! – крикнула она.
Он резко поднял голову, слегка испугавшись неожиданно прозвучавшего человеческого голоса и сначала не узнавая его. Он остановился, и им овладел приступ кашля.
– Они перешли реку, – проговорил Виллис задыхаясь. – Остальные идут за мной... Я слышал, как они побежали... если только...
– Поднимайтесь сюда, – сказала Бенедетта.
Виллис посмотрел вверх на ее фигуру, смутно выделявшуюся на фоне темного неба.
– Я обойду по дороге, – сказал он.
Когда он присоединился к ней, Бенедетта услышала, что по дороге идет кто-то еще, и на всякий случай легла на краю каменной стенки, сжимая в руке бутылку, помня о словах Виллиса "если только...". Но это оказался Армстронг, быстро бежавший по дороге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45