Стена склепа снова повернула и встретилась с внешней стеной ризничной лестницы, и Морин решила, что оказалась как раз напротив лестницы, от которой метнулась тогда к медной плите.
Пока она удачно ускользала от преследователей, им следует поучиться, как играть в прятки. В памяти ее воскресли аллеи Белфаста и заводской парк. Пришедшие воспоминания помогли Морин вновь ощутить вкус к жизни, почувствовать уверенность, бодрость и чуть ли не радость от этой опасной игры.
Уровень земляного пола постепенно повышался, и Морин пришлось встать на четвереньки, чтобы двигаться вперед ощупью. Крыса скользнула по ее руке, другая — по голым ногам. Пот струйками бежал по лицу и смывал грязь, которая попадала в глаза и рот. Она дышала так тяжело, что даже боялась, как бы не услышал Галлахер.
Позади нее свет фонарика Фрэнка метался во все стороны. Возможно, он даже не уверен, что она здесь… если, конечно, не заметил ее саму или ее следы, или, увидев пустой патрон лампочки, не догадался, что это ее рук дело… «Ткни сюда своим поганым пальцем, тебя и дернет». Она надеялась, что ему так же страшно, как и ей.
Она продолжала ползти, пока не нащупала холодный влажный камень. Пробежав пальцами по неровной поверхности, затем чуть выше, Морин нащупала округлый контур массивной колонны. Рука вновь скользнула вниз, и она почувствовала что-то мягкое и влажное, отчего резко отдернула руку. Осторожно протянув руку, она коснулась какого-то порошкообразного вещества. Взяв двумя пальцами маленькую щепотку, Морин поднесла ее к носу.
— Боже мой, — прошептала она. — Господи, вот подонки! Они и впрямь намерены сделать это.
Морин слегка сдвинулась, и ее колени уперлись во что-то твердое. Протянув руку, она нащупала кейс, который, как она помнила, они несли к этому люку — кейс был достаточно большой, чтобы вместить в себя по крайней мере килограммов двадцать взрывчатки. Где-то еще, вероятно, с другой стороны лестницы, лежал другой такой же заряд.
Она втиснулась в щель между стеной и подножием колонны и взяла в руки нейлоновую удавку. Потом нашла кусок кирпича и зажала его в правой руке.
Галлахер подходил все ближе, лучом фонарика освещая пространство под ногами. В его свете Морин увидела на земле следы, которые она оставила, проползая по этому месту.
Луч стал медленно подниматься вверх: сначала сосредоточился на подножии колонны, затем обследовал пространство, где она пряталась, Фрэнк подполз ближе и направил свет фонаря между колонной и стеной.
Спустя секунду луч осветил ее лицо, и они оба испуганно глядели друг на друга, их разделял всего какой-то ярд. Морин заметила по лицу Галлахера, что он страшно изумлен. Ну что за дурак!
Морин молча подняла правую руку с кирпичом и ударила его между глаз. Фонарик упал на землю, а она выскочила из своего укрытия и накинула нейлоновый жгут ему на шею.
Галлахер барахтался на земле, как раненое животное, а Морин оседлала его, обхватив ногами его торс. Она обмотала удавку, как вожжи, вокруг его шеи, стянув ее со всей силой, какой только могла.
Фрэнк ослабел и, скованный ее ногами, упал на грудь. Морин еще крепче затянула жгут, но нейлон был чересчур упругим. Она понимала, что душила его слишком медленно, отчего он испытывал чудовищные муки. Но вот послышались его жуткие хрипы.
Голова Галлахера резко дернулась и повернулась к Морин. Луч фонарика, лежащего на земле, осветил его лицо, и она увидела выпученные глаза и распухший высунутый язык. От удара кирпичом нос был сломан и сильно кровоточил. На какие-то доли секунды их взгляды встретились.
Тело Фрэнка обмякло, он лежал неподвижно. Морин села ему на спину и попыталась отдышаться. Она все еще ощущала своими ягодицами жизнь в его теле, чувствовала его дыхание, спазматические подергивания мускулов. Тогда опять принялась затягивать жгут, но вдруг сдернула его с шеи Галлахера и прикрыла свое лицо ладонями.
Она услышала голоса, приближающиеся к ней со стороны склепа, а затем увидела два лучика света на расстоянии не далее сорока футов. Морин тут же выключила фонарик Галлахера и отбросила его в сторону. Нащупав упавший на землю пистолет, она почувствовала, как снова бешено забилось у нее в груди сердце.
Луч резко поднялся вверх и заметался по потолку. Раздался голос Меган:
— Здесь тоже вывернута лампочка. Вот хитрющая стерва!
Другой луч осветил землю. Прозвучал голос Хики:
— Здесь их следы.
Морин коснулась тела Галлахера и почувствовала, что он шевельнулся. Она отодвинулась.
— Фрэнк? Ты здесь? — позвал Хики.
Свет одного из фонариков наткнулся на тело Галлахера и замер на нем.
Морин поползла назад, пока не уперлась в основание колонны. Она повернулась и ногтями потащила пластиковую взрывчатку из-под подножия колонны, надеясь нащупать детонатор, — она знала, что он тоже должен быть здесь.
Два луча заметались совсем близко. И опять раздался голос Хики:
— Морин! Ты хорошо все сделала, девочка! И все же, как видишь, опытные ищейки не сбиваются со следа. Если не сдашься, нам придется открыть огонь, провести, так сказать, разведку боем.
Морин продолжала тащить пластик. Она хорошо знала, что стрелять вслепую рядом со взрывчаткой они не будут.
Двое ползущих врагов приближались. Морин обернулась и увидела два пятна света, сходящиеся на теле Галлахера. Хики и Меган подползли к нему, Галлахер попытался встать на четвереньки.
— Я нашла его фонарик, — сказала Меган.
В ответ Хики приказал:
— Поищи его оружие!
Морин наконец-то выдернула пластик и быстро поползла вокруг фундамента колонны, пока не уперлась во внешнюю сторону стены ризницы. Опираясь правым плечом о стену, она медленно продвигалась вдоль нее, ища какую-нибудь дыру. Из стены выходили только трубы, трубочки и провода, больших же отверстий, достаточных, чтобы пролезть, не было.
Позади нее вновь послышался голос Хики:
— Морин, любовь моя, Фрэнк чувствует себя лучше. Все забыто, дорогуша. Мы твои должники, девочка. У тебя доброе сердце. Подойди к нам, сейчас же. Дай нам всем возможность выйти наверх, смыть с себя грязь и выпить по чашке чая.
Морин увидела, как сначала один, потом второй, а за ним третий лучи фонариков стали рыскать, подбираясь к ней.
— Морин, мы нашли пистолет Фрэнка и теперь знаем, что ты без оружия. Игра закончена! Ты все сделала как нельзя лучше, стыдиться тебе нечего, Фрэнк должен быть благодарен тебе за то, что остался жив. Никакого наказания тебе не последует. Только позови, и мы заберем тебя. Даем слово, что не причиним никакого вреда.
Морин притаилась у основания стены. Она чувствовала, что Хики говорит правду, Галлахер обязан ей жизнью. Они ее и пальцем не тронут, пока Галлахер жив, — таково одно из правил. Это старые правила, которым подчинялся Хики и она тоже. Но она тут же засомневалась: Меган вряд ли им подчиняется.
Внутренний голос подсказывал ей, что все уже кончено, что пришла пора сдаваться, пока ей предлагают прощение. Она устала, замерзла, все тело болело. Свет фонарика все ближе. Морин открыла рот и хотела что-то сказать.
Глава 39
Инспектор Лэнгли просматривал книгу записей встреч и приемов епископа Доунса.
— Мне кажется, — сказал он, — добрый настоятель не один раз принимал фениев. Непреднамеренно, разумеется.
Шрёдер бросил взгляд в сторону Лэнгли. Ему никогда бы и в голову не пришло заглядывать в чужие бумаги. Видимо, именно поэтому из него и вышел такой плохой детектив. Лэнгли же, напротив, запросто залез бы в карман мэра из чистого любопытства.
Шрёдер спросил с иронией в голосе:
— Вы хотите сказать, что подозреваете епископа Доунса?
— Я этого не говорил, — улыбнулся Лэнгли.
Беллини отвернулся от окна и взглянул на Шрёдера.
— Вы все еще не нажрались по горло этим дерьмом? Одно и то же, одно и то же, а дело с места не двигается.
Шрёдер начал закипать:
— Боже мой, как вы не поймете — это ведь только прием! Слышали, наверное, что я сотни раз его использовал.
— Ну слышал, слышал, а на этот раз только одни разговоры.
— Да пошли вы к черту!
Казалось, Беллини тоже сдерживался с трудом. Он оперся руками о стол Шрёдера и сдержанно произнес:
— Тогда я тоже выйду из игры. Неужели вы думаете, что я пошлю туда своих людей? Господь Всемогущий, Берт, я ведь тоже пойду с ними. А у меня жена и дети. Но, Боже мой, поймите: каждый лишний час гребаной болтовни с ним им только на руку — они за это время еще больше усилят оборону. Каждый час укорачивает время, оставшееся до рассвета, до той минуты, когда я еще могу начать штурм. Но я не могу его начать на рассвете, чтобы в отчаянной попытке сохранить жизнь заложников и собор. Потому что мятежникам известно, что штурм начнется именно на рассвете, перед крайним сроком выполнения их требований.
Шрёдер не отрываясь смотрел на Беллини, но ничего не ответил. Беллини же распалялся и все повышал голос:
— Чем дольше вы с ними будете нянчиться, тем круче они дадут мне от ворот поворот. Если вы кончите тянуть резину и дадите мне… возможность самому принимать решение… тогда я должен начать штурм. — Наклонившись поближе к Шрёдеру, он почти шепотом добавил: — Не нравится мне что-то потеть в пустом ожидании, Берт… И людям моим тоже не нравится… Должен же я знать, что нас ждет.
— Это временная ступень в переговорах, — заученными словами отвечал Шрёдер, — обычные процедуры. Предпринимается в целях стабилизации ситуации, чтобы вынудить их пойти на переговоры, успокоить и добиться переноса крайнего срока.
Беллини с силой хлопнул рукой по столу, отчего все сидящие в кабинете даже подскочили.
— Если вы все же сумеете добиться продления крайнего срока, до каких пор он будет тянуться? Сколько времени останется нам? Час? Два? Или придется начать штурм при дневном свете, а вы в это время будете стоять здесь у окна и, покуривая, любоваться, как там из нас бифштексы рубят?
Шрёдер вскочил со стула, лицо его побагровело от ярости. Он пытался сдержаться, но слова вырывались сами собой:
— Если вы считаете нужным пойти на штурм, я буду рядом с вами, Беллини.
По лицу Беллини проскользнула кривая улыбка. Он повернулся к Лэнгли и Шпигель, затем вновь перевел взгляд на Шрёдера.
— Заметано, капитан, — быстро произнес он, повернулся и вышел из комнаты.
Лэнгли взглянул на захлопнувшуюся дверь и заметил:
— Берт, глупо же так поступать.
Шрёдер чувствовал, что у него от напряжения дрожат руки и ноги. Он устало опустился на стул, но вскочил и проговорил срывающимся голосом:
— Последите за телефоном. Мне необходимо выйти на минутку — в туалет.
И он поспешно покинул комнату. Шпигель презрительно смотрела ему вслед.
— Я ему тоже выдала парочку ласковых словечек, — сказала она. Лэнгли отвернулся.
— Но скажите мне хоть, что я стерва, — продолжала Шпигель.
Лэнгли подошел к буфету и налил себе бокал шерри. У него не было никакого желания говорить помощнице мэра, что она стерва. Шпигель подошла к нему, потянулась и взяла бокал у него из рук. Отпив глоток, сунула ему бокал обратно.
«Она делает так уже второй раз», — подумал Лэнгли. В ее жестах и движениях была какая-то тревожная близость и назойливая агрессивность по отношению к нему, будто он уже является ее собственностью.
Роберта не торопясь пошла к двери, бросив на ходу:
— Не делай таких же глупостей, как Шрёдер.
Лэнгли смотрел на нее с удивлением.
— Ты женат? — неожиданно спросила она. — Разведен?.. Живешь отдельно… холостяк?
— Да.
Она произнесла сквозь смех:
— Ну-ну. Что ж, теперь сиди здесь и стереги лавку. Увидимся попозже. — И вышла из комнаты.
Заметив след от губной помады на бокале, Лэнгли поставил его и подошел к окну.
— Вот уж точно — стерва!
На подоконнике лежал бинокль Беллини. Лэнгли взял его и навел прямо на человека, стоящего на колокольне. Если Беллини начнет штурм, этот молодой человек погибнет одним из первых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91