А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

— Он воздел руки в умоляющем жесте. — Послушайте меня… — Его голос задрожал, а на глазах появились слезы. — Все, что нам нужно, — просто получить шанс на жизнь для молодых людей, пропадающих в английских концлагерях. Мы не просим невозможного… не выдвигаем невыполнимых требований. Нет, мы только просим, молим, во имя Господа и человечности, освободить ирландских сыновей и дочерей из мрачных темниц, где человек поневоле деградирует. — Он глотнул воды и напряженно посмотрел в камеру. — И кто же они — те люди, которые ожесточили свои сердца против нас? — Он ударил кулаком по столу. — Кто же те, кто не дает нашим людям выйти на свободу? — Еще один удар. — Кто те, по чьей непреклонной воле находятся под угрозой жизни людей в этом великом соборе? — Хики двумя кулаками сильно ударил по столу. — Проклятые кровавые англичане — вот кто они!
* * *
Бурк, прислонившись к стене в кабинете епископа, смотрел телевизор. Шрёдер сидел за столом, а Шпигель откинулась на спинку кресла-качалки. Беллини шагал из угла в угол перед экраном, мешая всем смотреть, но никто не делал ему никаких замечаний.
Бурк подошел к двустворчатым дверям, открыл их и выглянул в приемную. Там у окна стоял, глубоко задумавшись, представитель федерального правительства Арнольд Шеридан. Изредка его отрешенный взгляд останавливался на представителях Великобритании и Ирландии. У Бурка создалось впечатление, что Шеридан собирался сообщить им какие-то неприятные известия из Вашингтона, но выступление Хики задержало его. Неловкая, чуть ли не гнетущая тишина повисла в кабинете, пока продолжался монолог Хики. Бурку вспомнилось, как однажды он сидел в гостиной какого-то дома, где находились задержанные подростки и взрослые, занимавшиеся просмотром порновидеофильмов с участием детей. Он закрыл дверь и опять уставился на экран.
Голос Хики вышибал слезу.
— Многие из вас могут спросить, правы ли мы, что захватили дом Господа, и это решение, уверяю вас, было самым трудным из всех, принятых нами в нашей жизни. И мы не столько захватили собор, сколько нашли для себя пристанище, вернее сказать, место, имеющее первостепенное древнейшее значение, — мы нашли здесь для себя священное убежище. А разве есть лучшее место, где напрямую можно просить Бога о помощи? — Он замолчал на несколько секунд, будто размышляя, что еще сказать, а затем тихо добавил: — В этот день многие американцы впервые узрели отвратительную рожу религиозного фанатизма ольстерских оранжистов. Прямо здесь, на улицах самого известного в мире великого города, безобразные религиозные преследования и извращения увидели все. Песни этих ханжей, которые вы слышали, заставляют учить малых детишек дома, в школах и церквах… — Хики выпрямился, его лицо выражало отвращение, смягченное лишь следами старческой печали. Он удрученно покачал головой.
Шрёдер отвернулся от экрана и сказал Бурку:
— Что слышно нового насчет этих оранжистов?
Не отводя глаз от экрана, Бурк ответил:
— Они до сих пор утверждают, будто являются твердолобыми протестантами из Ольстера, и, видимо, будут повторять то же самое до самого рассвета. Но наши следователи утверждают, все они говорят с акцентом, как ирландцы из Бостона. Скорее всего, их для этого дела наняли экстремисты из временной ИРА.
Говоря это, Бурк подумал, что выбор времени, выход на телевидение, тактическая подготовка, политические маневры и последние разведданные — все это говорит о том, что Флинн не пойдет на продление срока выполнения своих требований, ибо продление могло бы обернуться не в его пользу.
— Выпустить Хики в эфир — это грубая тактическая ошибка, — сказала Шпигель.
— А что я мог сделать? — попытался защититься Шрёдер.
— Почему бы мне не захватить его? — В их разговор вмешался Беллини. — Тогда мы сможем использовать его в переговорах об освобождении заложников.
— Замечательная идея! — подковырнул его Шрёдер. — Почему бы не пойти туда прямо сейчас и не схватить его тепленьким, пока не началась рекламная пауза?
Бурк посмотрел на часы: 10 часов 25 минут. Ночь ускользала так быстро, что, казалось, рассвет мог наступить раньше, чем все поймут, что уже слишком поздно.
* * *
Хики обежал взглядом зал для пресс-конференций и заметил, что Лэнгли исчез. Наклонившись, он обратился к оператору:
— Дай крупным планом, Джерри! — Хики всмотрелся в монитор и снова приказал: — Ближе! Вот так! Отлично, так и оставь! — Пристально глядя в камеру, он понизил голос и сообщил, что у него есть кое-какие соображения относительно конца этой заварухи: — Леди и джентльмены Америки и пока еще не родившиеся поколения, которые однажды узнают мои слова!.. На каждого нашего боевика приходится до двух тысяч солдат и полицейских. Мы окружены со всех сторон врагами, нас предали политики и дипломаты, секретные агенты возводят на нас поклеп и пытаются разложить наше движение изнутри. Мировая пресса замалчивает наши требования… — Он приложил ладонь к груди и продолжал: — Но мы не боимся, потому что знаем — у нас всюду есть друзья, которые желают успеха нашей миссии. Мужчины и женщины, старые и молодые, томящиеся в тюрьмах и лагерях Лонг-Кеш, Армы, на Крамлин-роуд — во всех этих ужасных застенках Англии и Северной Ирландии, все они сегодня ночью, стоя на коленях, молятся за свою свободу. Завтра по Божьей воле ворота Лонг-Кеш распахнутся, и жены заключат в объятия своих мужей, дети будут плакать от счастья вместе с родителями, братья и сестры снова встретятся… — Слезы бежали по морщинистым щекам старика, и он, достав большой носовой платок, вытер лицо и высморкался, а затем заговорил вновь: — Если мы ничего не добьемся сегодня ночью, то весь мир хотя бы узнает о существовании этих узников. Если же мы погибнем и вместе с нами погибнут другие люди, а этот великолепный собор, в котором я сейчас сижу, утром превратится в тлеющие руины, то это произойдет лишь потому, что мужчины и женщины доброй воли не смогли одержать верх над гнетущими силами тьмы и бесчеловечности. — Хики глубоко вздохнул и откашлялся. — До встречи в более счастливом месте… Господь благословляет всех вас. Благословляет Америку и Ирландию, а еще Он благословляет врагов наших, и пусть Он укажет им свет… Живи, Ирландия! — напоследок воскликнул по-ирландски Хики.
Дэвид Рот откашлялся и произнес:
— Мистер Хики, мы просим вас ответить на несколько конкретных вопросов…
Хики резко встал, высморкался в платок и пошел прочь от камеры.
Вернулся инспектор Лэнгли. Он открыл дверь, и Хики быстро вышел в холл и пошел по коридору в сопровождении Лэнгли и трех офицеров полиции. Шагая рядом с Хики, Лэнгли сказал:
— Вижу, что вы знаете, когда надо уходить.
Хики спрятал носовой платок и пояснил:
— Я просто не мог продолжать дальше, парень.
— Вот в чем дело. Но свое сообщение вы передали всему миру, так что теперь обставили всех. Почему бы вам не уйти из собора сейчас же и не дать всем нам передохнуть?
Хики остановился перед лифтом. Его манеры и голос вдруг резко изменились, от плаксивости не осталось и следа.
— Какого черта мы здесь торчим?
Лэнгли отпустил офицеров. Затем вынул из кармана записную книжку и, заглянув в нее, проговорил:
— Ну вот что, мистер Хики, слушайте внимательно. Меня только что уполномочили представители английского и американского правительств передать вам, что если вы сейчас покинете собор, то Англия начнет спокойно и постепенно процедуру освобождения — большинство людей из вашего списка будут отпущены под честное слово…
— «Большинство»? Что значит «постепенно»? Что значит под «честное слово»?
Лэнгли оторвался от записной книжки:
— Сверх того, что я сообщил, мне ничего не известно. Сведения получены по телефону. Я всего лишь полицейский, верно? Только нам двоим разрешили передать эти условия вашим людям. Понятно? Это, конечно, непросто, но вот послушайте и…
— Сводник ты подлый!
Лэнгли быстро взглянул на него:
— Что-что?
— Сводник — вот кто ты. Ты вроде сводника у дипломатов, которые не желают пачкаться и непосредственно предлагать нам, проституткам, деньги.
Лэнгли вспыхнул:
— Послушайте… вы… послушайте…
— Держи себя в руках, парень. Спокойнее!
Лэнгли глубоко вздохнул и сдержанно продолжил:
— Англичане не могут освободить сразу всех. Но не надо выкручивать им руки. Все будет сделано. Правительство США и генеральный прокурор согласны на то, чтобы оставить вас на свободе до суда под небольшой залог. Вам известно, что это значит?
— Нет. Неизвестно.
Лэнгли понемногу выходил из себя:
— Это значит, что вы заплатите этот хренов залог и можете катиться из нашей страны ко всем чертям.
— Ух ты!.. В этом есть что-то бесчестное.
Лэнгли не обратил на его слова внимания и продолжил:
— Никто пока не убит — а это главное. Поэтому у нас много возможностей для сделки с вами…
— Так, значит, есть много возможностей, не так ли? Мы совершили уже не менее дюжины преступлений, ужаснувших полгорода, оставили вас в дураках, подняли мятеж, стоящий вам миллионы долларов, испортили вам праздник, а комиссар полиции даже откинул копыта. Но вы не прочь считать, что было — то прошло, смотрите на все сквозь пальцы и позволяете нам бежать только потому, что никто не убит, как позволил бежать азартным игрокам в кости некий офицер полиции, наткнувшийся на них в темном переулке. Интересный конец. Он многое говорит о нравах в этом обществе.
Лэнгли еще раз вздохнул и добавил:
— Я не буду повторять это предложение — причины здесь очевидны, и никто больше не передаст его по телефону. Это все! — Он захлопнул записную книжку. — Компромисс справедлив. Выбор за вами — соглашаетесь или отвергаете.
Хики нажал кнопку лифта, двери открылись. Затем он обернулся к Лэнгли и произнес:
— Мы ведь будем иметь после этой сделки бледный вид, не так ли? Ну а вы — наоборот. Шрёдер не сойдет с телевизионных экранов целый год. Но нам будет ой как нелегко улететь отсюда самолетом. Все увидят нас и запомнят выходящими из парадных дверей собора святого Патрика с поднятыми руками. Мы с радостью сделали бы это, если бы сперва опустели лагеря для интернированных. Кроме того, в таком случае нам никак не сохранить лавры победителей, если победа будет достигнута дипломатическим путем или с помощью журналистских ухищрений.
— Но вы же останетесь живы благодаря Богу.
— А ты разве уже разрыл мою могилу?
— Не вешайте эту гадость на меня.
Хики рассмеялся. Лэнгли продолжал говорить, добавляя последние детали к тому, что его уполномочили передать:
— Используйте ваш талант убеждения людей там, в соборе, и свое влияние как уважаемого лидера ирландских республиканцев. Постарайтесь не запятнать свою честь бессмысленными смертями и разрушениями, которыми вы настроились завершить свое дело. — В конце он добавил от себя лично: — Сегодня ночью вас видела добрая половина Америки. Кончайте, пока вы еще на коне.
— Был у меня конь еще днем, да ускакал, вырвавшись вперед всех… Но я все же передам твое предложение мистеру Флинну и фениям, и мы сообщим тебе результат. Если ничего не скажем, тогда знай, что мы остались при своем мнении и не отступили от наших требований. — Хики шагнул в кабину лифта. — Увидимся позже, если на то будет воля Божья. — Он нажал кнопку и, когда двери лифта уже стали закрываться, добавил: — Сохраните для меня письма от телезрителей, инспектор.
Глава 45
Брайен Флинн стоял перед дубовыми дверями лифта, направив на них винтовку М-16. Рядом находился Джордж Салливан. Лифт остановился, и Салливан услышал тихий стук: три длинных, два коротких. Он подал ответные сигналы, отсоединил детонатор мины и открыл дверь.
Из лифта неторопливо вышел Хики. Флинн опускал винтовку слишком медленно, но, похоже, никто этого не заметил.
Салливан протянул руку Хики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91