Первая повесть, «Тяжелый пар», мне, помню, даже понравилась: Ляхов клеймил подлые нравы, царящие в одной из районных бань, где сам писатель работал доливалыдиком пива. После выхода повести директора бани моментально выгнали, а Ляхов инкогнито поступил мужским мастером в парикмахерскую «Красная Москва». Оттуда он вскоре уволился с замыслом повести «Свежие скальпы», которую и напечатал в журнале. Бухгалтера парикмахерской немедленно посадили за махинации, он отсидел свое, эмигрировал в Штаты и теперь, говорят, служит на хорошей должности в «Дженерал моторе». Ляхов тем временем поступил на работу в школу того же района преподавать то ли химию, то ли астрономию. Буквально через неделю он был опознан по фотографии в журнале и срочно изгнан директором под предлогом неполного служебного соответствия. Однако и этой недели писателю хватило, чтобы создать очередную повесть под названием «Контрольная работа». К тому времени цензура стала помягче, кое-какие темы перешли в разряд дозволенных, а потому Ляхов с хорошим знанием дела описал несколько ночных оргий в учительской плюс групповое изнасилование второгодницы под руководством директора. Педагоги клялись и божились, что подлый автор все выдумал, однако школу на всякий случай расформировали под предлогом аварийного состояния здания, причем в доказательство аварийности само здание снесли и на этом месте разбили детскую площадку. У меня, кстати, с этой площадкой связаны были неприятные воспоминания: лет пять назад, когда я еще служил в МУРе, меня как раз на том месте едва не подстрелил из охотничьего ружья чокнутый семейный дебошир Харланя Цепов. Харланя прятался в утробе детской металлической ракеты, и, когда я уговорами и лаской попытался выманить его наружу, обещая амнистию и дармовой опохмел, Цепов стрельнул в меня из иллюминатора ракеты почти в упор и только чудом промазал… Но бог с ним, с Харланей.
В годы перестройки дела Ляхова, как я понял, пошли худо. Районный масштаб перестал интересовать читателя, да и журнал «Молодежь» утерял былой блеск.
Чисто по инерции автор создал разоблачительную повесть «Комсомольское пугало», где сотрудники райкома ВЛКСМ, утробно урча, брали неслабые взятки за исключение из комсомола по политическим статьям — благо исключенным в те времена за «политику» мог посветить статус беженца, быстрая виза в США и хорошее пособие.
Однако к моменту выхода повести ВЛКСМ Распался, посольства стали менее гостеприимными, и «Комсомольское пугало» кануло почти никем не замеченное. С тех пор я ничего не слышал о Ляхове — вплоть до того дня, когда я приобрел на раскладке в Госкомпечати новую ляховскую книжку издательства «Тетрис» и когда Слава Родин просветил меня насчет альманаха «Шинель». Сегодня утром, перед походом на книжную ярмарку, я немного полистал роман «Вопли и овцы» и понял, что Юрий Владимирович Ляхов за прошедшие годы как писатель ничуть не изменился.
В своем новом сочинении автор с каким-то угрюмым ожесточением описывал рабочие будни районной избирательной комиссии, сотрудники коей, по Ляхову, в дни выборов практиковались во всевозможных гнусностях — от банальных подделок бюллетеней до содомии и работы на несколько иностранных разведок. Среди этого зверинца нежной чистотой и непорочностью выделялся лишь герой-рассказчик по фамилии Чехов. Понятно, что однофамильца классика в конце романа запихивали в бочку и в таком виде сбрасывали в море. Я еще подумал, отчего у наших авторов такая болезненная тяга к водоемам? У Новицкого в песне тоже скульптор прыгает в океанскую пучину. Да и в книге юного дарования Жилина присутствует, по-моему, какая-то река — Волга или Урал, не помню. Наверное, все дело в генной памяти: все мы подсознательно тянемся обратно в океан, откуда миллионы лет назад выползли наши отдаленные прапрапредки…
Пока я предавался раздумьям о Ляхове, сам Ляхов завершил, наконец, процесс рассматривания моей физиономии, более-менее уверился в неналичии у меня усов и лишь тогда вяло произнес:
— Ну-с, давайте ваши рассказики… Я робко протянул писателю свои листочки, уповая на то, что Юрий Владимирович — не самый большой специалист по творчеству Куприна и не распознает плагиата. В противном случае пришлось бы жалко врать про бродячие сюжеты и роковые совпадения. Наготове у меня был, впрочем, и хороший статистический примерчик, позаимствованный из «Науки и жизни». Некий специалист по теории вероятности доказывал, будто в принципе возможны любые невероятности. Если, мол, посадить за пишущую машинку обезьяну, то у нее есть исторический шанс случайно напечатать «Божественную комедию».
Ляхов заглянул в рассказ «Суламифь» и с печалью проговорил:
— Да-а-а…
Я уже собирался покаянно признаться, что у меня дома в Борисоглебске действительно живет ручная обезьяна, которая любит, знаете, посидеть за компьютерной клавиатурой и проверить на себе теорию вероятности. Однако издателя «Шинели» огорчил, похоже, вовсе не плагиат.
— «Царь Соломон не достиг еще среднего возраста — сорока пяти лет, — горестным тоном зачитал мне вслух писатель Ляхов первые строчки моего сочинения, — а слава о его мудрости и красоте, о великолепии его жизни и пышности его двора распространилась далеко за пределами Палестины…» Вы ведь написали?
Я судорожно закивал, про себя помянув недобрым словом рыжую операторшу из издательства «Наследие». Неужто ей трудно было подобрать мне что-то менее взрывоопасное? Соломон… Палестина… Сейчас он меня просто с кашей слопает.
— Угу-у… — с оттеночком мрачного удовлетворения в голосе произнес Ляхов.
— А здесь у нас что? — Он взял второй мой рассказ. — «Большой, белый, двухэтажный американский пароход весело бежал вниз по Волге…» — издатель шинельного альманаха нарочно выделил голосом слово «американский».
На мгновение я почувствовал себя государственным преступником.
— Понимаете ли… — понуро начал я. — Недостаток литературного опыта…
— Бросьте, — сокрушенно помотав головой, об-ронил Ляхов. — Если бы только вы один, Яков… Бульварщина, американщина, китч — это сегодня всеобщая зараза…
"Бедный Куприн, подумал я. — Как же он так оскандалился? А еще говорили:
«классик», «классик»…"
Ляхов отбросил мои рукописи куда-то в полумрак письменного стола и с горестным выражением на лице развил свою мысль.
— Вот вы, — писатель скорбно ткнул толстым пальцем в направлении моей переносицы, — простой борисоглебский литератор Яков…
Я опустил глазки, всем своим видом доказывая, что да, проще некуда.
— …И кто вам, интересно, посоветовал написать про американский пароход?
— Никто, я сам, — осторожно отозвался я, боясь, что сейчас Ляхов начнет выпытывать имена ; соучастников, пароли и явки. Под пыткой я бы наверняка раскололся и заложил своего подельщика Куприна.
— Правильно! — толстый палец писателя Ляхова опять мелькнул в опасной близости от моей переносицы. Стоило писателю увлечься, и я рисковал остаться без глаза. — Правильно! Человек даже не улавливает… Ему кажется, что он сам… Зло разлито в воздухе, как ядовитый газ, без цвета и без запаха…
Я машинально принюхался. Запах в темной квартире Ляхова как раз был: воняло стеарином, кошками и какой-то тухлятиной. Не очень сильно, однако пованивало.
— Возьмем для примера наш районный избирательный участок, — с чуть заметным воодушевлением продолжил издатель альманаха. — Вы, кстати, не читали моей последней книжки?..
— Конечно, читал, — тотчас же ответил я, демонстрируя почтение маленького провинциального самородка к столичной писательской глыбе. — «Вопли и овцы», в издательстве «Тетрис»… А как же!
Мой ответ, по-моему, пришелся Ляхову по душе. Он не без гордости тряхнул кудряшками и отвесил нечто вроде поклона. При этом он невольно сделал шажок в сторону, что было опрометчиво: как оказалось, вблизи пролегал доселе не замеченный очередной кошачий хвост.
— Мя-а-а!! — истерично заголосил обиженный кот и исчез в складках портьеры. Загремела жесть, что-то глухое неподалеку с шумом брякнулось на пол.
— Подлюга, — с кислой миной заметил Ляхов. — Проклятая скотина. Опять вешалку свалил… Так на чем это мы с вами остановились?
— На издательстве «Тетрис», — подсказал я, радуясь возможности незаметно перевести разговор на интересующую меня тему.
— Ну да, «Тетрис», — задумчиво повторил Ляхов. — Возьмем для примера издательство «Тетрис». Вроде бы там люди как люди, нормальные. Один бабник, другой барахольщик, третий наперсточник. Но…
Я затаил дыхание.
— …Но они — уже не люди!
— То есть как — не люди? — спросил я с испугом. Я, конечно, надеялся на какую-нибудь тайну, но чтобы ТАКУЮ… В этом был некоторый перебор.
— Они — зомби, — убежденно объявил мне Ляхов. —Марионетки. Их дергают за ниточки как хотят. Психотехника, внушение на расстоянии. Прикажут: «Солги!» — солгут, прикажут: «Убей!» — убьют. Прикажут: «Не плати гонораров!» — умирать будут, но не дадут ни копейки… Система беспрекословного подчинения. Смекаете?
— Так вам не заплатили! — смекнул я. Ляхов недовольно поморщился.
— В данном случае это неважно, — заметил он. — Важно не это. Частный случай в общей системе. Важно понять принцип, и я на прошлой неделе все окончательно понял. Хозяева проверяют своих марионеток, дают им задания время от времени… Тренинг. Чувствуете, Яков?
Я пока чувствовал, что Ляхова несет куда-то совсем не туда.
— Но почему именно «Тетрис»? — несмело поинтересовался я. — Почему, допустим, не…
— Верно-верно! — перебил меня писатель, — Я вам о том и толкую. Частный случай. «Тетрис», избирательная комиссия, уличная мафия… кто угодно! У кукловодов все контролируется. Из любого можно сделать зомби, и он даже не заметит… А в день «икс», в час "Ч" кукловод дает команду и понеслось!.. Ну, поняли?
Я припомнил свой разговор с бабушкой Дроновой. Ольга Афанасьевна несомненно была права: в эту жуткую дребедень и впрямь верят многие. И некоторые из них — как Ляхов, — похоже, неизлечимы.
— Юрий Владимирович, — деликатно проговорил я. — Я только одного не понимаю. Как они команду-то дадут?
— А психополя-то на что? — без тени колебаний сказал Ляхов. — Весь мир пронизан психополями… Но вы не бойтесь, Яков, — покровительственно добавил он. — В моей квартире вы в полной безопасности. На окнах шторы с металлической сеткой, внутренне психоизлучение экранируют коты… Я заметил, что наиболее подвержены психотронной атаке усатые брюнеты. Они — первейшие кандидаты в зомби. Но у нас-то с вами все в норме. — Для страховки Ляхов еще раз внимательно осмотрел мое лицо. Очевидно, проверял: не отросли ли у меня усы во время нашего разговора? Усы не отросли, и писатель успокоился.
— Я даже пробки вывернул три дня назад, — известил он меня, хитро улыбнувшись. — Электрическое поле тоже проводит психоэнергию. В «Российской газете» кандидат технических наук Валентьев проговорился, а я засек…
Я тут же сообразил, отчего в квартире такой запах.
— А холодильник?.. — вежливо поинтересовался я.
— Что «холодильник»? — не понял меня писатель. Потом вдруг понял, всплеснул руками и ки нулся прочь из кабинета. Вновь загремела жест. взвыли потревоженные коты, где-то неподаче щелкнула дверца.
— Протухло… — раздался досадливый возглас, ппиглушенный портьерой. — Полтора килограмма говядины… пачка масла… Рыба для котов… Пр-р-роклятые зомби!!
Обычно я не люблю уходить не простившись, но тут мне страстно захотелось изменить своим привычкам. Никаких вопросов больше к Ляхову у меня не было, поскольку все его ответы я мог бы предсказать заранее. Славка Родин, сукин сын, не предупредил меня насчет шизы Ляхова. Или, может, сам не знал. В крутую шизу люди впадают постепенно. Сначала — мелкие странности в быту, потом легкий прибабах, затем — тараканы в голове и, наконец, на десерт — таинственные разговоры о всемирном заговоре усатых брюнетов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
В годы перестройки дела Ляхова, как я понял, пошли худо. Районный масштаб перестал интересовать читателя, да и журнал «Молодежь» утерял былой блеск.
Чисто по инерции автор создал разоблачительную повесть «Комсомольское пугало», где сотрудники райкома ВЛКСМ, утробно урча, брали неслабые взятки за исключение из комсомола по политическим статьям — благо исключенным в те времена за «политику» мог посветить статус беженца, быстрая виза в США и хорошее пособие.
Однако к моменту выхода повести ВЛКСМ Распался, посольства стали менее гостеприимными, и «Комсомольское пугало» кануло почти никем не замеченное. С тех пор я ничего не слышал о Ляхове — вплоть до того дня, когда я приобрел на раскладке в Госкомпечати новую ляховскую книжку издательства «Тетрис» и когда Слава Родин просветил меня насчет альманаха «Шинель». Сегодня утром, перед походом на книжную ярмарку, я немного полистал роман «Вопли и овцы» и понял, что Юрий Владимирович Ляхов за прошедшие годы как писатель ничуть не изменился.
В своем новом сочинении автор с каким-то угрюмым ожесточением описывал рабочие будни районной избирательной комиссии, сотрудники коей, по Ляхову, в дни выборов практиковались во всевозможных гнусностях — от банальных подделок бюллетеней до содомии и работы на несколько иностранных разведок. Среди этого зверинца нежной чистотой и непорочностью выделялся лишь герой-рассказчик по фамилии Чехов. Понятно, что однофамильца классика в конце романа запихивали в бочку и в таком виде сбрасывали в море. Я еще подумал, отчего у наших авторов такая болезненная тяга к водоемам? У Новицкого в песне тоже скульптор прыгает в океанскую пучину. Да и в книге юного дарования Жилина присутствует, по-моему, какая-то река — Волга или Урал, не помню. Наверное, все дело в генной памяти: все мы подсознательно тянемся обратно в океан, откуда миллионы лет назад выползли наши отдаленные прапрапредки…
Пока я предавался раздумьям о Ляхове, сам Ляхов завершил, наконец, процесс рассматривания моей физиономии, более-менее уверился в неналичии у меня усов и лишь тогда вяло произнес:
— Ну-с, давайте ваши рассказики… Я робко протянул писателю свои листочки, уповая на то, что Юрий Владимирович — не самый большой специалист по творчеству Куприна и не распознает плагиата. В противном случае пришлось бы жалко врать про бродячие сюжеты и роковые совпадения. Наготове у меня был, впрочем, и хороший статистический примерчик, позаимствованный из «Науки и жизни». Некий специалист по теории вероятности доказывал, будто в принципе возможны любые невероятности. Если, мол, посадить за пишущую машинку обезьяну, то у нее есть исторический шанс случайно напечатать «Божественную комедию».
Ляхов заглянул в рассказ «Суламифь» и с печалью проговорил:
— Да-а-а…
Я уже собирался покаянно признаться, что у меня дома в Борисоглебске действительно живет ручная обезьяна, которая любит, знаете, посидеть за компьютерной клавиатурой и проверить на себе теорию вероятности. Однако издателя «Шинели» огорчил, похоже, вовсе не плагиат.
— «Царь Соломон не достиг еще среднего возраста — сорока пяти лет, — горестным тоном зачитал мне вслух писатель Ляхов первые строчки моего сочинения, — а слава о его мудрости и красоте, о великолепии его жизни и пышности его двора распространилась далеко за пределами Палестины…» Вы ведь написали?
Я судорожно закивал, про себя помянув недобрым словом рыжую операторшу из издательства «Наследие». Неужто ей трудно было подобрать мне что-то менее взрывоопасное? Соломон… Палестина… Сейчас он меня просто с кашей слопает.
— Угу-у… — с оттеночком мрачного удовлетворения в голосе произнес Ляхов.
— А здесь у нас что? — Он взял второй мой рассказ. — «Большой, белый, двухэтажный американский пароход весело бежал вниз по Волге…» — издатель шинельного альманаха нарочно выделил голосом слово «американский».
На мгновение я почувствовал себя государственным преступником.
— Понимаете ли… — понуро начал я. — Недостаток литературного опыта…
— Бросьте, — сокрушенно помотав головой, об-ронил Ляхов. — Если бы только вы один, Яков… Бульварщина, американщина, китч — это сегодня всеобщая зараза…
"Бедный Куприн, подумал я. — Как же он так оскандалился? А еще говорили:
«классик», «классик»…"
Ляхов отбросил мои рукописи куда-то в полумрак письменного стола и с горестным выражением на лице развил свою мысль.
— Вот вы, — писатель скорбно ткнул толстым пальцем в направлении моей переносицы, — простой борисоглебский литератор Яков…
Я опустил глазки, всем своим видом доказывая, что да, проще некуда.
— …И кто вам, интересно, посоветовал написать про американский пароход?
— Никто, я сам, — осторожно отозвался я, боясь, что сейчас Ляхов начнет выпытывать имена ; соучастников, пароли и явки. Под пыткой я бы наверняка раскололся и заложил своего подельщика Куприна.
— Правильно! — толстый палец писателя Ляхова опять мелькнул в опасной близости от моей переносицы. Стоило писателю увлечься, и я рисковал остаться без глаза. — Правильно! Человек даже не улавливает… Ему кажется, что он сам… Зло разлито в воздухе, как ядовитый газ, без цвета и без запаха…
Я машинально принюхался. Запах в темной квартире Ляхова как раз был: воняло стеарином, кошками и какой-то тухлятиной. Не очень сильно, однако пованивало.
— Возьмем для примера наш районный избирательный участок, — с чуть заметным воодушевлением продолжил издатель альманаха. — Вы, кстати, не читали моей последней книжки?..
— Конечно, читал, — тотчас же ответил я, демонстрируя почтение маленького провинциального самородка к столичной писательской глыбе. — «Вопли и овцы», в издательстве «Тетрис»… А как же!
Мой ответ, по-моему, пришелся Ляхову по душе. Он не без гордости тряхнул кудряшками и отвесил нечто вроде поклона. При этом он невольно сделал шажок в сторону, что было опрометчиво: как оказалось, вблизи пролегал доселе не замеченный очередной кошачий хвост.
— Мя-а-а!! — истерично заголосил обиженный кот и исчез в складках портьеры. Загремела жесть, что-то глухое неподалеку с шумом брякнулось на пол.
— Подлюга, — с кислой миной заметил Ляхов. — Проклятая скотина. Опять вешалку свалил… Так на чем это мы с вами остановились?
— На издательстве «Тетрис», — подсказал я, радуясь возможности незаметно перевести разговор на интересующую меня тему.
— Ну да, «Тетрис», — задумчиво повторил Ляхов. — Возьмем для примера издательство «Тетрис». Вроде бы там люди как люди, нормальные. Один бабник, другой барахольщик, третий наперсточник. Но…
Я затаил дыхание.
— …Но они — уже не люди!
— То есть как — не люди? — спросил я с испугом. Я, конечно, надеялся на какую-нибудь тайну, но чтобы ТАКУЮ… В этом был некоторый перебор.
— Они — зомби, — убежденно объявил мне Ляхов. —Марионетки. Их дергают за ниточки как хотят. Психотехника, внушение на расстоянии. Прикажут: «Солги!» — солгут, прикажут: «Убей!» — убьют. Прикажут: «Не плати гонораров!» — умирать будут, но не дадут ни копейки… Система беспрекословного подчинения. Смекаете?
— Так вам не заплатили! — смекнул я. Ляхов недовольно поморщился.
— В данном случае это неважно, — заметил он. — Важно не это. Частный случай в общей системе. Важно понять принцип, и я на прошлой неделе все окончательно понял. Хозяева проверяют своих марионеток, дают им задания время от времени… Тренинг. Чувствуете, Яков?
Я пока чувствовал, что Ляхова несет куда-то совсем не туда.
— Но почему именно «Тетрис»? — несмело поинтересовался я. — Почему, допустим, не…
— Верно-верно! — перебил меня писатель, — Я вам о том и толкую. Частный случай. «Тетрис», избирательная комиссия, уличная мафия… кто угодно! У кукловодов все контролируется. Из любого можно сделать зомби, и он даже не заметит… А в день «икс», в час "Ч" кукловод дает команду и понеслось!.. Ну, поняли?
Я припомнил свой разговор с бабушкой Дроновой. Ольга Афанасьевна несомненно была права: в эту жуткую дребедень и впрямь верят многие. И некоторые из них — как Ляхов, — похоже, неизлечимы.
— Юрий Владимирович, — деликатно проговорил я. — Я только одного не понимаю. Как они команду-то дадут?
— А психополя-то на что? — без тени колебаний сказал Ляхов. — Весь мир пронизан психополями… Но вы не бойтесь, Яков, — покровительственно добавил он. — В моей квартире вы в полной безопасности. На окнах шторы с металлической сеткой, внутренне психоизлучение экранируют коты… Я заметил, что наиболее подвержены психотронной атаке усатые брюнеты. Они — первейшие кандидаты в зомби. Но у нас-то с вами все в норме. — Для страховки Ляхов еще раз внимательно осмотрел мое лицо. Очевидно, проверял: не отросли ли у меня усы во время нашего разговора? Усы не отросли, и писатель успокоился.
— Я даже пробки вывернул три дня назад, — известил он меня, хитро улыбнувшись. — Электрическое поле тоже проводит психоэнергию. В «Российской газете» кандидат технических наук Валентьев проговорился, а я засек…
Я тут же сообразил, отчего в квартире такой запах.
— А холодильник?.. — вежливо поинтересовался я.
— Что «холодильник»? — не понял меня писатель. Потом вдруг понял, всплеснул руками и ки нулся прочь из кабинета. Вновь загремела жест. взвыли потревоженные коты, где-то неподаче щелкнула дверца.
— Протухло… — раздался досадливый возглас, ппиглушенный портьерой. — Полтора килограмма говядины… пачка масла… Рыба для котов… Пр-р-роклятые зомби!!
Обычно я не люблю уходить не простившись, но тут мне страстно захотелось изменить своим привычкам. Никаких вопросов больше к Ляхову у меня не было, поскольку все его ответы я мог бы предсказать заранее. Славка Родин, сукин сын, не предупредил меня насчет шизы Ляхова. Или, может, сам не знал. В крутую шизу люди впадают постепенно. Сначала — мелкие странности в быту, потом легкий прибабах, затем — тараканы в голове и, наконец, на десерт — таинственные разговоры о всемирном заговоре усатых брюнетов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67