Тинторетто, Караваджо, одно полотно Пинтуриккьо… Ну, почему тот ужасный человек на площади назвал себя художником?..
Я, однако, захватил Токарева в плен отнюдь не для того, чтобы отвечать на его вопросы. Тем более на те, на которые ответов не существует. Кроме одного:"Такова жизнь".
— Времена меняются, — произнес я. — Вчера был в моде Тинторетто, сегодня —Аркадий Фойер. Я полагаю, Тинторетто не умел так здорово сигать через костер?..
Моя кощунственная реплика привела графа в чувство. Он внезапно осмотрелся и увидел, что сидит в чьей-то машине рядом с типом в бороде-эспаньолке.
— Да вы кто, собственно говоря… — начал было граф Паоло. — И по какому праву…
Я трижды дернул себя за приклеенную бородку, пока, наконец, не оторвал ее совсем. А клея-то было совсем чуть-чуть, прочный продукт.
— Яша Штерн, — узнал меня граф. — Да-да, я приглашал тебя на акцию…
Какой позор, Яша!
Этот голый ужасный тип…
С утра я еще ненавидел графа, но сейчас уже ничего, кроме жалости, к нему не испытывал.
— Синьор Токарев, — проговорил я, для быстроты опуская титулы. — Вам необходимо побыстрее уехать из Москвы и вообще из России. Стрельба по лотку на Савеловском имела последствия. Гауляйтеры обижены. В любой момент они могут обо всем догадаться…
— Я уеду из Москвы и из России, — послушным эхом ответил граф. — Я все понял. Стрельба на вокзале имела последствия. Меня ищут… Подождите-ка, Яша! — неожиданно встрепенулся граф. — Какая стрельба? Кто стрелял-то?
По всей видимости, после пережитого провала Токарева началось помрачение рассудка.
— Стреляли на Савеловском вокзале, — внятно доложил я Токареву. — По лотку, где продавались ваши книги. Стрелял этот ваш мафиозо.
Граф старательно потер пальцами виски.
— А зачем моему Томмазо было стрелять по лотку? — удивленно поинтересовался он. — И когда он успел? Он ведь постоянно при мне…
Моя прекрасная версия обстрела лотка внезапно зашаталась. Крошечный шанс иной вероятности, который я оставил просто для очистки совести, начал неожиданно расти.
— Вы хотите сказать, будто не давали приказа?.. — недоверчиво осведомился я. — Но вы ведь сами мне сказали, — я чувствовал себя с каждой секундой все большим и большим идиотом, — будет акция… Суд на вашей стороне… — Стройная цепочка стала рассыпаться, и каждое звено больно стучало по моей макушке.
— Верно, все верно, — проговорил граф. — Мы и готовили с Томмазо эту акцию на площади. Ездили по городу, я покупал на лотках книги для аутодафе, потом целый день сочинял Декларацию для прессы… Сами посудите, на кой дьявол нам заниматься стрельбой?..
Похоже, граф не обманывал меня. Последнее звенышко цепи, повисев в воздухе, хлобыстнуло по моей голове. Я так загипнотизировал себя версией о причастности Токарева, что не стал разрабатывать никакую другую… Но мало ли в Москве Фепышей с автоматами? Правда, требуется отыскать повод. Вот незадача-то!
Великий сыщик Яков Семенович Холмс сел в глубочайшую лужу. По горлышко.
Граф Токарев был скверным физиономистом. Тоску на моем лице он принял за гримасу недоверия.
. — Не стреляли мы, клянусь! — воскликнул итальянский писатель. — На Савеловском были, лоток видели… Но не стреляли! Там вообще моих сочинений было мало. Там одни монстры были. Весь лоток в монстрах…
Сердце мое провалилось даже не в пятки, а в кончики пальцев ног.
— Какие… монстры? — с трудом выговорил я. Граф пренебрежительно повел плечами:
— Не помню уж точно. Какие-то ужасы, мэйд ъ ЮСА. «Монстры Нью-Йорка» или «Монстры Техаса». Что-то очень американское…
Лужа, в которую сел сыщик Штерн, оказалао попросту бездонной. Я почувствовал, как пускак пузыри, опускаясь в бездну собственной дурости.
Единственная книга «Тетриса», которую я сразу отложил в сторону, называлась «Ночные монстры Манхэттена».

Часть третья
ЛЮДИ БЕЗ ЛЮДЕЙ
Глава первая
ДЕЛО ПЕСТРОГО
Нью-Йорк — город контрастов. Между сверкающими небоскребами Манхэттена и обшарпанными трехэтажками Гарлема, между ослепительными супермаркетами на 5-й авеню и грязными лавчонками в Бронксе уместилось не менее полувека бурного технологического развития цивилизации в самой богатой и самой равнодушной к чаяниям простого обывателя стране мира…
Подобные мысли мне с детства вдалбливали хитрые журналисты-международники вроде известного Терехова, однако до сих пор никак не удавалось самому проверить сентенцию насчет контрастов.
Не удалось мне этого сделать и теперь. Вместо Нью-Йорка я угодил в Воронеж и в настоящий момент уныло изучал туристскую схему города, только что приобретенную на перроне. Вокзальные часы показывали 9.05 утра по воронежскому времени.
Еще каких-нибудь пятнадцать часов назад я и не подозревал, что поиски американского писателя Раймонда Паркера приведут меня не на Манхэтен, а в родное Центральное Черноземье, прямо в его сердцевину. Всего каких-то восемнадцать ча-в назад вертлявая дамочка из Государственной библиотеки иностранной литературы заверяла меня. будто их каталог — самый полный в Москве и в России. Между тем никакого Раймонда Паркера в ом хваленом каталоге я в упор не находил. На нужную букву там присутствовали самые невероятные заграничные авторы, включая Александроса Ападиамандиса, создателя трилогии «Душегубы», и Джеремию Парноффа, выпустившего оккультный том «Престол Вельзевула». Имелось в наличии даже целых два Паркера, один из которых, Теодор, был сподвижником Эмерсона и скончался полтораста лет назад, задолго до возникновения массового интереса к монстрам. Что касается второго Паркера, то он вообще оказался женщиной по имени Дороти, причем никаких намеков на существование у Дороти родственника или потомка, способного двигаться по писательской стезе, в каталоге ВГБИЛ не нашлось. Дабы разжалобить вертлявую библиотекаршу, я минут пятнадцать изображал перед ней аспиранта-инвалида из бывшего Лумумбария, который прямо здесь загнется от старых ран, если к нему сейчас же не проявят должного сострадания. Мои выпученные глаза и несколько бессвязная речь доканали дамочку, и та, сжалившись, притащила мне из отдела особо ценных книг толстую американскую энциклопедию Никколса — где, по идее, должны были содержаться сведения обо всех фантастах и мистиках, когда-либо творивших на английском.
Однако и у Никколса никакой информации о неуловимом Раймонде не нашлось. Я тут же перестал выпучивать глаза и быстро покинул территорию ВГБИЛ, немного озадаченный, но не сломленный. Чтобы не возвращаться домой, я купил на ближайшем к библиотеке книжном лотке еще один экземпляр «Ночных монстров Манхэттена» и, тут же у лотка тщательно обследовал купленный том — настолько тщательно, что продавец принял меня за читателя-привереду и сквозь зубы предложил обменять книгу, если я нашел брак.
— Нет-нет, — проговорил я. — Все в порядке. На самом деле далеко не все было в порядке. Американский копирайт отсутствовал. Сведения об авторе отсутствовали. Присутствовал лишь некий переводчик по фамилии Пеструхин и по имени Иннокентий. Это была не такая уж плохая зацепка. обнаружив толмача Кешу, я автоматически выходил через него на Паркера. Требовалось лишь найти И.
Пеструхина в справочнике «Переводчики России» и побеседовать с ним.
Нужный справочник отыскался в бывшей Ленинке, но легче мне от этого не стало. Составитель тома «Переводчики России» знал о Пеструхине ровно столько же, сколько американский Никколс — о Раймонде Паркере. То есть ничего. Ноль.
Зеро.
Мысль о новой встрече с издателем Искандеровым на предмет выяснения подробностей вновь открывшихся обстоятельств как пришла ко мне, так и ушла.
Скорее всего Игорь Алекперович уже последовал моему доброму совету и перебазировался в другое место, понадежнее кинобудки в казино «Вишенка». Притом еще бабка надвое сказала, сумел бы он мне посодействовать: если, допустим, Пеструхин — не москвич и рукопись пришла в «Тетрис» по почте самотеком, то Искандеров наверняка о переводчике ничего не ведает, да и не хочет. Так удобнее не платить и оставаться честным человеком. Поскольку издательство — это вам не собес, на всех гонораров не напасешься.
Я воздал должное бережливости Игоря Алекперовича и решил подойти к проблеме с другого конца. Итак, что же означает факт отсутствия И. Пеструхина в сравнительно новом справочнике? Либо наш герой — такой уж дрянной толмач, что составитель побрезговал включать халтурщика в свой справочник. Либо Пеструхин — переводчик-новичок…
Либо он вообще никакой не переводчик. Появление «мертвых душ» на прилавках давно Престало быть для меня новостью. Мой приятель журналист Дима Баранов, ныне гражданин Индонезии, — и тот в пору безденежья запросто накропал аж два фантастических романа, весьма среднего качества, под именем то ли Стюарта Гвина, то ли Саймона Квина, а себя скромно обозначил перелагателем с английского. Захоти я отыскать этого мифического Квина-Гвина в энциклопедии Никколса, я получил бы свой законный шиш с маслом. Так был ли Раймонд? Может, и Раймонда никакого в природе нет, а есть лишь господин с неконвертируемой фамилией Пеструхин, которой читателя никак не заманишь? Если Игорь Алекперович, рекламируя «Вишенку», стал К. Вишняковым, отчего бы неведомому Кеше не сделаться Паркером? Про Манхэттен писать пользительно именно американцу, пусть и ненастоящему. Давай-ка, Яков Семенович, примем гипотезу «Пеструхин=Паркер» в качестве рабочей. Тогда задачка с двумя неизвестными превращается у нас в задачку всего с одним неизвестным. Еще в метро по пути в Ленинку я наугад прочел несколько страниц из середины романа про монстров — и у меня сразу же возникли очень конкретные вопросы к мистеру Паркеру. Вернее, уже к Раймонду Иннокентьевичу.
Я попытался представить себя на месте этого Кеши. Значит, я, начинающий писатель Пеструхин, сочиняю якобы-американский ужастик про монстров на Манхэттене. Сочиняю, естественно, ради денег. (Вернее, я думаю, что деньги мне заплатят…) А для души, позвольте вас спросить? Творю ли я что-нибудь высокое и чистое, для вечности, а не для кармана? Вполне возможно. И что же, интересно, я уже сотворил? Может быть, роман о любви, такие современные «Страдания юного Вертера»? Нет, едва ли. Надо быть большим искусником, чтобы одновременно писать целых два романа, совместив монстров с высокими чувствами. Наверняка сочинил я пока нечто более компактное. Рассказики. Лирические зарисовки про лютики-цветочки, коров-пеструшек… Уже правдоподобнее. Или, быть может, стихи?
Совсем хорошо.
Из справочного отдела Ленинки я перешел в отдел текущей периодики и для начала заказал несколько последних номеров самых разных журналов, отдавая предпочтение тем, что поскромнее.
Я ведь и сам — поэт скромный, без больших амбиций. В «Новый мир» и в «Знамя» я не полезу: там отошьют, и будет мне трагедия на всю жизнь. По системе Станиславского я вжился в образ поэта Пеструхина и принялся листать сперва журнальчики с самыми малообещающими названиями и с самыми блеклыми обложками.
Через полтора часа, когда я уже засомневался было в своей первоначальной версии, мне повезло.
В номере втором «Нового молодежного журнала» обнаружилось три стихотворения за подписью «Ин. Пеструхин». Поскольку никаких других имен, кроме Иннокентия, за сокращением скрываться не могло, я сделал вывод: кадр мой. Лицо на бледненькой фотографии разобрать было непросто, лишь с некоторой долей вероятности можно было предположить, что Кеша — скорее худощав, нежели толст, и скорее блондин, нежели брюнет. Подпись под фото лаконично извещала, что поэту — двадцать шесть лет, что он медик по образованию и живет в провинции. В какой именно провинции, высокомерно не уточнялось. Вдобавок и сами стихи журнал печатал под нагловатой рубрикой «Пошла писать губерния…» — что должно было, по всей видимости, намекать на полвека технического и прочего прогресса, разделяющего столицу и периферию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67