!"
Я выдернул свой рукав из батыровского захвата и резко начал было:
— Господин Батыров! Я отказываюсь понимать… Помощник Президента неожиданно приложил палец к губам, после чего этим же пальцем укоризненно мне погрозил: дескать, не порите горячку, господин Штерн.
— Вы правы, Яков Семенович, живо произнес он. —Вам, вижу, не терпится взглянуть на ацтекиум.
— Не терпится, — согласился я, принимая правила чужой игры.
— Но все-таки не лишайте меня удовольствия показать вам и другие растения… — попросил меня помощник Президента.
— Почту за честь, — церемонно отозвался я, несколько успокоившись.
Оказывается, это не помощник Президента Г. В. Батыров скоропостижно спятил. Это Яков Семенович Штерн чуть снова не лопухнулся. Совсем забыл о милой привычке наших ответственных лиц: говорить одно — а делать совсем другое. Похоже, привычка эта не зависит от общественного строя и просто передается по наследству от одной номенклатуры другой в качестве переходящего приза. Просто раньше они нас дразнили пустыми прилавками с окороками из папье-маше: видит око, да зуб неймет. Теперь же нас приглашают в зоопарк, и если в клетке с надписью «Буйвол» ты вдруг заметишь танк «Т-80» — не верь глазам своим…
«Ладно, — решил я про себя, — кактусы господина Гены — все же не танки и не ракеты „Алазань“. Будем наслаждаться кактусами, раз это надо для пользы дела».
— Что ж, приступим! — с энтузиазмом проговорил Батыров. —Тогда немного об истории вопроса. Как вы помните, Яков Семенович, кактусы попали в Европу случайно, но быстро прижились. Первое письменное упоминание о домашних коллекциях этих растений относится к 1570 году. Но и полтора столетия спустя великий шведский ботаник Карл Линней…
Минут сорок я добросовестно выслушивал вдохновенную болтовню Геннадия Викторовича и сделал для себя единственный вывод: безработица Батырову не грозит. Даже если Президент пожелает уволить своего первого помощника, любой ботанический сад с руками оторвет такого ценного специалиста. Правда, как я понял, сам Геннадий Викторович пока не стремится превращать свое хобби в профессию.
— …и, наконец, о главном, — кактусовод-любитель Батыров подвел меня к странному сооружению из черной полимерной пленки высотой до потолка и габаритами двух кабинок телефона-автомата, составленных рядом. — Редчайший ацтекиум, жемчужина моей коллекции. Я купил его в Вене, в магазине Юбельмана, отдав почти весь мой гонорар за курс лекций по политологии, прочитанный в тамошнем университете… Говорить больше ничего не надо. Молча смотрите и наслаждайтесь гармонией и совершенством этого создания природы. — Помощник Президента откинул полог и пригласил меня зайти в пленочный стакан.
Я зашел и замер в недоумении: вместо какой-нибудь здоровенной колючей громады, к встрече с которой я был мысленно уже готов, внутри закутка обнаружились маленький столик и два табурета. Батыров вошел вслед за мной, проворно задернул полог из пленки и громко выдохнул:
— Уфф!
После чего жестом указал мне на один из табуретов, а сам уселся на второй.
— Тетраполипропилен, — сообщил он, ткнув пальцем в пленочную перегородку, отделившую нас от кактусов. — И еще две-три технологические добавки, на которые японцы держат ноу-хау. Здесь можно говорить спокойно, не опасаясь электронных «клопиков» и направленных микрофонов. Наш дорогой друг Анатолий Васильевич любит оказывать мне иногда трогательные знаки внимания. Приходится страховаться, уж не взыщите.
— Страховка — вещь хорошая, — вежливо согласился я. — Полезная в любом хозяйстве. Важно только, чтобы не подвела, Геннадий Викторович.
— Стараемся, Яков Семенович, — ответил Батыров. — Мобилизуем все наши мизерные возможности…
Помощник Президента вытащил из кармана своей джинсовой куртки сложенные листы моей челобитной и аккуратно расправил их на столике.
— Я ознакомился с вашей докладной запиской, — задумчиво проговорил он. — Я прочел ее несколько раз подряд… Все это — настолько фантастика, что скорее всего вы не ошибаетесь. У нас это, наверное, возможно… Даже не так: в нашей Службе ПБ возможно именно это! Среди мелких бесов обязательно отыщется крупный черт…
Батыров печально замолк. Я сидел и скромно ждал продолжения его монолога.
О кактусах мы уже поговорили. Откладывать разговор о важном было просто нельзя.
— Завтра в 15.00 меня, как обычно, принимает Президент, — сказал, наконец, печальный Баты-ров. — Эта встреча — последняя в текущем месяце. Потом у меня по графику отпуск, и, будьте уверены, этот отпуск меня заставят отгулять всенепременно. У нас, Яков Семенович, всегда очень заботятся о здоровье помощников… А что будет через сорок пять дней — я не знаю. И никто не знает.
Близятся выборы, надо быть готовым к любым неожиданностям.
— Геннадий Викторович, — произнес я, убедившись, что Батыров опять погрузился в тяжкую задумчивость. — Вот и расскажите завтра Президенту. Может быть, это единственный шанс… Для вас. И для него, кстати.
Помощник Батыров отрицательно покачал головой.
— Вы так и не поняли, Яков Семенович, — безрадостно сказал он. Энтузиазм, с которым он распинался передо мной, повествуя о своих зеленых друзьях, давно улетучился. — У меня нет права излагать Президенту версии. Президенту я могу рассказать о кактусах — потому что они у меня имеются в наличии. Тысяча сто сорок два экземпляра, можете пересчитать… Я могу также рассказать Президенту о выставке Рене Магрита в Третьяковке — потому что у меня есть выставочный каталог с репродукциями, да и в музей, если приспичит, сходить можно… А что у меня есть по вашему письму? Одни только остроумные соображения бывшего сыщика с Петровки, а теперь — частного детектива. Маловато, Яков Семенович. Ни одного реального свидетеля обвинений ,ни у вас, ни тем более у меня нет.
— Но… — заикнулся было я.
— Нет, — горестно повторил Батыров. — Ваш воронежский информатор, этот продавец газет, погиб. Но даже если бы мы за оставшийся день отыскали хоть десяток таких добровольцев и даже если бы за полдня уговорили их прилететь в Москву и дать показания Президенту… Это — не аргумент. Мало ли что было целых пять лет назад? При наших-то темпах перемен год считается за три, как на войне.
Пять лет назад, Яков Семенович, все было другое, в том числе и страна. И за прошедшие годы все уже раз десять вставало на голову с ног и обратно. Посудите сами! Бывшие зеки заседают в Думе. Бывшие министры живут в Нью-Йорке на вэлфер.
И явный шизоид у нас имеет шанс сделаться новым Президентом… А вы говорите — эксперименты над людьми в бог знает каком году. Если было, то сплыло. Вы мне сегодняшних можете представить? Чтобы сами, по доброй воле, все рассказали?..
Если да, я рискну. Я промолчал.
— Не можете, — сам ответил на свой вопрос Батыров. — Этого-то я и боялся.
Ну а от меня чего тогда хотите? У меня ведь статус помощнника, а не соратника!
Вот вы вчера очень правильно сделали, что не подошли со своим письмом ко мне.
На мероприятиях и меня, и всех прочих охраняет Служба ПБ. Ну, и бдит заодно…
Скажем мерси, что хоть в штатных ситуациях мне позволено обходиться своими секьюрити, не из ПБ. Сухарев — вот кто главный у нас герой. А у меня, к, вашему сведению, — полсотни человек аппарата, включая шоферов. Да еще эта старая халупа, которую, чувствую, скоро разнесет по кирпичику наша писательская братия. Как блевать на лестнице и ломать перила — так все у нас Львы Толстые!
Геннадий Викторович взъерошил остатки волос на голове. Пригладил, потер проплешину.
— Конечно, — проговорил он. — У меня есть час в неделю. Три раза в неделю по двадцать минут я могу говорить с Президентом. Рассказывать ему про Третьяковку или даже про инфляцию. Президент еще не до конца забыл, что пять лет назад мы с ним ходили друг к другу на дни рождения, так, запросто… Еще есть протокольные мероприятия, Яков Семенович. Как вчера. Я появляюсь в президентской свите, словно птица альбатрос. Гордым напоминанием, что Президент все еще не чужд идеалов демократии. Да, у него есть Сухарев, но у него есть и я, господа либералы! Одна коллективная манишка на всех, кто хочет выплакаться…
Наконец-то я догадался, отчего Геннадий Викторович так привязан к кактусам. Он сам похож на немолодого и несчастного кактуса, если тому подбрить колючки. Правда, в венской лавочке Юбельмана такие экземпляры суккулентов особым спросом пользоваться не будут.
— Отчего же вы не хлопаете дверью? — полюбопытствовал я. — Ради старой дружбы?
Кактус Гена сморщился, вновь взъерошил, вновь пригладил свои немногочисленные колючки.
— Потому и не хлопнул, — устало сказал он, — что всегда остается надежда… Сделать хоть что-нибудь…
Помощник Президента поднялся с табурета, отдернул полог защитной пленки и вышел из своего убежища. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним.
"Конечно, — с горечью думал я, — всегда остается надежда. На счастливый случай.
На перемену ветра. На то, что дважды подряд выпадает «зеро». Но если ты мужчина, а не чучело альбатроса, ты не имеешь права идти на дно. Госпожа Фортуна улыбается только тем, кто барахтается. Странно, что пурпурная красавица Белла до сих пор не объяснила помощнику Президента такой простой вещи.
Наверное, просто не хотела расстраивать любимого человека".
Уже на выходе из оранжереи колючек Геннадий Викторович снова прихватил меня за рукав.
— Как вам мой ацтекиум? — громко осведомился он. — Не правда ли, хорош?
Я вежливо, но твердо освободил свой рукав.
— Он меня разочаровал, господин Батыров, — честно ответил я. — Я ожидал гораздо большего.
По лицу Геннадия Викторовича проскользнула слабая усмешка.
— Тогда вы ошиблись, Яков Семенович, — проговорил он. — Напрасно ожидали.
Ацтекиум по природе своей — маленький кактус. Один из самых миниатюрных в мире…
Обратный путь до своего дома я проделал самостоятельно. Вернее, мой провожатый Иволгин готов был прокатить меня назад точно таким же способом, каким я был доставлен, — на «Запорожце» и зелентрестовском рыдване. Но я достаточно быстро сумел убедить его, что в целях конспирации лучше будет, если я покину эту территорию без посторонней помощи, на своих двоих. Так выйдет намного быстрее. И потом, в центре столицы обычный пешеход вызывает несравненно меньше подозрений, чем любой из пассажиров «ушастого» автомобиля. Одного из самых «ушастых» в мире.
— Но, может быть, вам нужна охрана? — неуверенно спросил на прощание Иволгин, который из-за этой неуверенности сразу утерял значительную часть сходства с Шоном Коннери.
— Обойдусь, — ответил я. По моим расчетам, самым сложным и опасным отрезком пути назад были шесть лестничных пролетов здания. В любой момент мне навстречу мог попасться кто-нибудь из здешних творческих интеллигентов, которые во взведенном состоянии, как известно, пострашнее ручной гранаты.
К счастью, все обошлось. Отмечание премии, как видно, переместилось с лестницы в глубь третьего этажа, откуда то и дело доносились счастливые возгласы, хлопанье пробок и звуки гармошки. Сейчас там пытались сыграть то ли гимн Советского Союза, то ли «На сопках Маньчжурии», любимую песню моего деда по материнской линии. Лишь в самом низу мне дорогу заступил одинокий и небритый интеллигент. Видимо, он на манер Сфинкса караулил всех проходящих и всем задавал один вопрос: «Что будет, если сестер Прозоровых отдать замуж за братьев Карамазовых?» Я так и не понял, что же ему было надо, — правильный ответ или возможности выместить свое плохое настроение на ком-нибудь из неответивших. Или ответивших не правильно или неостроумно.
— Сестер Прозоровых? За братьев Карамазовых? — состроив удивленную рожу, переспросил я. — А это кто такие, мужик?
— А-а, так ты с четвертого этажа, — мгновенно догадался интеллигент и отпустил меня подобру-поздорову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Я выдернул свой рукав из батыровского захвата и резко начал было:
— Господин Батыров! Я отказываюсь понимать… Помощник Президента неожиданно приложил палец к губам, после чего этим же пальцем укоризненно мне погрозил: дескать, не порите горячку, господин Штерн.
— Вы правы, Яков Семенович, живо произнес он. —Вам, вижу, не терпится взглянуть на ацтекиум.
— Не терпится, — согласился я, принимая правила чужой игры.
— Но все-таки не лишайте меня удовольствия показать вам и другие растения… — попросил меня помощник Президента.
— Почту за честь, — церемонно отозвался я, несколько успокоившись.
Оказывается, это не помощник Президента Г. В. Батыров скоропостижно спятил. Это Яков Семенович Штерн чуть снова не лопухнулся. Совсем забыл о милой привычке наших ответственных лиц: говорить одно — а делать совсем другое. Похоже, привычка эта не зависит от общественного строя и просто передается по наследству от одной номенклатуры другой в качестве переходящего приза. Просто раньше они нас дразнили пустыми прилавками с окороками из папье-маше: видит око, да зуб неймет. Теперь же нас приглашают в зоопарк, и если в клетке с надписью «Буйвол» ты вдруг заметишь танк «Т-80» — не верь глазам своим…
«Ладно, — решил я про себя, — кактусы господина Гены — все же не танки и не ракеты „Алазань“. Будем наслаждаться кактусами, раз это надо для пользы дела».
— Что ж, приступим! — с энтузиазмом проговорил Батыров. —Тогда немного об истории вопроса. Как вы помните, Яков Семенович, кактусы попали в Европу случайно, но быстро прижились. Первое письменное упоминание о домашних коллекциях этих растений относится к 1570 году. Но и полтора столетия спустя великий шведский ботаник Карл Линней…
Минут сорок я добросовестно выслушивал вдохновенную болтовню Геннадия Викторовича и сделал для себя единственный вывод: безработица Батырову не грозит. Даже если Президент пожелает уволить своего первого помощника, любой ботанический сад с руками оторвет такого ценного специалиста. Правда, как я понял, сам Геннадий Викторович пока не стремится превращать свое хобби в профессию.
— …и, наконец, о главном, — кактусовод-любитель Батыров подвел меня к странному сооружению из черной полимерной пленки высотой до потолка и габаритами двух кабинок телефона-автомата, составленных рядом. — Редчайший ацтекиум, жемчужина моей коллекции. Я купил его в Вене, в магазине Юбельмана, отдав почти весь мой гонорар за курс лекций по политологии, прочитанный в тамошнем университете… Говорить больше ничего не надо. Молча смотрите и наслаждайтесь гармонией и совершенством этого создания природы. — Помощник Президента откинул полог и пригласил меня зайти в пленочный стакан.
Я зашел и замер в недоумении: вместо какой-нибудь здоровенной колючей громады, к встрече с которой я был мысленно уже готов, внутри закутка обнаружились маленький столик и два табурета. Батыров вошел вслед за мной, проворно задернул полог из пленки и громко выдохнул:
— Уфф!
После чего жестом указал мне на один из табуретов, а сам уселся на второй.
— Тетраполипропилен, — сообщил он, ткнув пальцем в пленочную перегородку, отделившую нас от кактусов. — И еще две-три технологические добавки, на которые японцы держат ноу-хау. Здесь можно говорить спокойно, не опасаясь электронных «клопиков» и направленных микрофонов. Наш дорогой друг Анатолий Васильевич любит оказывать мне иногда трогательные знаки внимания. Приходится страховаться, уж не взыщите.
— Страховка — вещь хорошая, — вежливо согласился я. — Полезная в любом хозяйстве. Важно только, чтобы не подвела, Геннадий Викторович.
— Стараемся, Яков Семенович, — ответил Батыров. — Мобилизуем все наши мизерные возможности…
Помощник Президента вытащил из кармана своей джинсовой куртки сложенные листы моей челобитной и аккуратно расправил их на столике.
— Я ознакомился с вашей докладной запиской, — задумчиво проговорил он. — Я прочел ее несколько раз подряд… Все это — настолько фантастика, что скорее всего вы не ошибаетесь. У нас это, наверное, возможно… Даже не так: в нашей Службе ПБ возможно именно это! Среди мелких бесов обязательно отыщется крупный черт…
Батыров печально замолк. Я сидел и скромно ждал продолжения его монолога.
О кактусах мы уже поговорили. Откладывать разговор о важном было просто нельзя.
— Завтра в 15.00 меня, как обычно, принимает Президент, — сказал, наконец, печальный Баты-ров. — Эта встреча — последняя в текущем месяце. Потом у меня по графику отпуск, и, будьте уверены, этот отпуск меня заставят отгулять всенепременно. У нас, Яков Семенович, всегда очень заботятся о здоровье помощников… А что будет через сорок пять дней — я не знаю. И никто не знает.
Близятся выборы, надо быть готовым к любым неожиданностям.
— Геннадий Викторович, — произнес я, убедившись, что Батыров опять погрузился в тяжкую задумчивость. — Вот и расскажите завтра Президенту. Может быть, это единственный шанс… Для вас. И для него, кстати.
Помощник Батыров отрицательно покачал головой.
— Вы так и не поняли, Яков Семенович, — безрадостно сказал он. Энтузиазм, с которым он распинался передо мной, повествуя о своих зеленых друзьях, давно улетучился. — У меня нет права излагать Президенту версии. Президенту я могу рассказать о кактусах — потому что они у меня имеются в наличии. Тысяча сто сорок два экземпляра, можете пересчитать… Я могу также рассказать Президенту о выставке Рене Магрита в Третьяковке — потому что у меня есть выставочный каталог с репродукциями, да и в музей, если приспичит, сходить можно… А что у меня есть по вашему письму? Одни только остроумные соображения бывшего сыщика с Петровки, а теперь — частного детектива. Маловато, Яков Семенович. Ни одного реального свидетеля обвинений ,ни у вас, ни тем более у меня нет.
— Но… — заикнулся было я.
— Нет, — горестно повторил Батыров. — Ваш воронежский информатор, этот продавец газет, погиб. Но даже если бы мы за оставшийся день отыскали хоть десяток таких добровольцев и даже если бы за полдня уговорили их прилететь в Москву и дать показания Президенту… Это — не аргумент. Мало ли что было целых пять лет назад? При наших-то темпах перемен год считается за три, как на войне.
Пять лет назад, Яков Семенович, все было другое, в том числе и страна. И за прошедшие годы все уже раз десять вставало на голову с ног и обратно. Посудите сами! Бывшие зеки заседают в Думе. Бывшие министры живут в Нью-Йорке на вэлфер.
И явный шизоид у нас имеет шанс сделаться новым Президентом… А вы говорите — эксперименты над людьми в бог знает каком году. Если было, то сплыло. Вы мне сегодняшних можете представить? Чтобы сами, по доброй воле, все рассказали?..
Если да, я рискну. Я промолчал.
— Не можете, — сам ответил на свой вопрос Батыров. — Этого-то я и боялся.
Ну а от меня чего тогда хотите? У меня ведь статус помощнника, а не соратника!
Вот вы вчера очень правильно сделали, что не подошли со своим письмом ко мне.
На мероприятиях и меня, и всех прочих охраняет Служба ПБ. Ну, и бдит заодно…
Скажем мерси, что хоть в штатных ситуациях мне позволено обходиться своими секьюрити, не из ПБ. Сухарев — вот кто главный у нас герой. А у меня, к, вашему сведению, — полсотни человек аппарата, включая шоферов. Да еще эта старая халупа, которую, чувствую, скоро разнесет по кирпичику наша писательская братия. Как блевать на лестнице и ломать перила — так все у нас Львы Толстые!
Геннадий Викторович взъерошил остатки волос на голове. Пригладил, потер проплешину.
— Конечно, — проговорил он. — У меня есть час в неделю. Три раза в неделю по двадцать минут я могу говорить с Президентом. Рассказывать ему про Третьяковку или даже про инфляцию. Президент еще не до конца забыл, что пять лет назад мы с ним ходили друг к другу на дни рождения, так, запросто… Еще есть протокольные мероприятия, Яков Семенович. Как вчера. Я появляюсь в президентской свите, словно птица альбатрос. Гордым напоминанием, что Президент все еще не чужд идеалов демократии. Да, у него есть Сухарев, но у него есть и я, господа либералы! Одна коллективная манишка на всех, кто хочет выплакаться…
Наконец-то я догадался, отчего Геннадий Викторович так привязан к кактусам. Он сам похож на немолодого и несчастного кактуса, если тому подбрить колючки. Правда, в венской лавочке Юбельмана такие экземпляры суккулентов особым спросом пользоваться не будут.
— Отчего же вы не хлопаете дверью? — полюбопытствовал я. — Ради старой дружбы?
Кактус Гена сморщился, вновь взъерошил, вновь пригладил свои немногочисленные колючки.
— Потому и не хлопнул, — устало сказал он, — что всегда остается надежда… Сделать хоть что-нибудь…
Помощник Президента поднялся с табурета, отдернул полог защитной пленки и вышел из своего убежища. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним.
"Конечно, — с горечью думал я, — всегда остается надежда. На счастливый случай.
На перемену ветра. На то, что дважды подряд выпадает «зеро». Но если ты мужчина, а не чучело альбатроса, ты не имеешь права идти на дно. Госпожа Фортуна улыбается только тем, кто барахтается. Странно, что пурпурная красавица Белла до сих пор не объяснила помощнику Президента такой простой вещи.
Наверное, просто не хотела расстраивать любимого человека".
Уже на выходе из оранжереи колючек Геннадий Викторович снова прихватил меня за рукав.
— Как вам мой ацтекиум? — громко осведомился он. — Не правда ли, хорош?
Я вежливо, но твердо освободил свой рукав.
— Он меня разочаровал, господин Батыров, — честно ответил я. — Я ожидал гораздо большего.
По лицу Геннадия Викторовича проскользнула слабая усмешка.
— Тогда вы ошиблись, Яков Семенович, — проговорил он. — Напрасно ожидали.
Ацтекиум по природе своей — маленький кактус. Один из самых миниатюрных в мире…
Обратный путь до своего дома я проделал самостоятельно. Вернее, мой провожатый Иволгин готов был прокатить меня назад точно таким же способом, каким я был доставлен, — на «Запорожце» и зелентрестовском рыдване. Но я достаточно быстро сумел убедить его, что в целях конспирации лучше будет, если я покину эту территорию без посторонней помощи, на своих двоих. Так выйдет намного быстрее. И потом, в центре столицы обычный пешеход вызывает несравненно меньше подозрений, чем любой из пассажиров «ушастого» автомобиля. Одного из самых «ушастых» в мире.
— Но, может быть, вам нужна охрана? — неуверенно спросил на прощание Иволгин, который из-за этой неуверенности сразу утерял значительную часть сходства с Шоном Коннери.
— Обойдусь, — ответил я. По моим расчетам, самым сложным и опасным отрезком пути назад были шесть лестничных пролетов здания. В любой момент мне навстречу мог попасться кто-нибудь из здешних творческих интеллигентов, которые во взведенном состоянии, как известно, пострашнее ручной гранаты.
К счастью, все обошлось. Отмечание премии, как видно, переместилось с лестницы в глубь третьего этажа, откуда то и дело доносились счастливые возгласы, хлопанье пробок и звуки гармошки. Сейчас там пытались сыграть то ли гимн Советского Союза, то ли «На сопках Маньчжурии», любимую песню моего деда по материнской линии. Лишь в самом низу мне дорогу заступил одинокий и небритый интеллигент. Видимо, он на манер Сфинкса караулил всех проходящих и всем задавал один вопрос: «Что будет, если сестер Прозоровых отдать замуж за братьев Карамазовых?» Я так и не понял, что же ему было надо, — правильный ответ или возможности выместить свое плохое настроение на ком-нибудь из неответивших. Или ответивших не правильно или неостроумно.
— Сестер Прозоровых? За братьев Карамазовых? — состроив удивленную рожу, переспросил я. — А это кто такие, мужик?
— А-а, так ты с четвертого этажа, — мгновенно догадался интеллигент и отпустил меня подобру-поздорову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67