— Конспирация, Яков Семенович, — сообщил мне Коннери-Иволгин, когда мы вчетвером и шофер втиснулись в кабину автомашины. В рыдване было хоть просторно, а здесь я почувствовал себя океанической сельдью, закрученной в маленькую консервную жестянку.
— Понимаю, — с трудом выдохнул я, зажатый на заднем сиденье между двумя ребятишками, которым тоже приходилось несладко. В глубине души я уже был уверен, что дело не в одной только конспирации. Просто служба помощника Батырова была, вероятно, не настолько богата, чтобы содержать на балансе много новенького транспорта.
Примерно через полчаса, когда наша конспиративная «тачка» вырулила на Никольскую, я укрепился в своих печальных подозрениях. Не доезжая метров ста до аптеки, мы вдруг свернули в какую-то унылого вида подворотню, внутри которой скоро обнаружилась еще одна подворотня. Мы заехали и в нее, покружили по двору и остановились перед стеклянной дверью с осыпавшейся — и потому неразборчивой — вывеской. По сравнению с уютным особняком филиала Службы ПБ на Сущевском валу это четырехэтажное строение из буроватого кирпича выглядело бедной обшарпанной ночлежкой. «Разумеется, — не без ехидства подумал я, — все это — исключительно в целях камуфляжа…»
Вероятно, в тех же целях на первом этаже не было ни одного охранника, даже бабушки-божьего-одуванчика в вохровском наряде. Зато здесь остро припахивало застоявшимся табачным дымом — словно бы в этом здании размещалась бригада испытателей папиросно-сигаретной продукции. Причем испытатели определенно были смертниками, так как гробили легкие исключительно дешевой дрянью, вроде приснопамятных «Московских крепких».
— Нам на четвертый, — сказал Иволгин, морща аристократический нос, и сделал приглашающий жест рукой. Конечно, только беспечный генерал-полковник Сухарев мог себе позволить установить лифт в двухэтажном особняке. В доме, где размещалась резиденция бдительного Батырова, никакого лифта не предвиделось вовсе. Надо полагать, для маскировки.
Уже между первым и вторым этажами нам встретилась парочка дегустаторов «Московских крепких», сосредоточенно дымивших, как две выхлопные трубы форсированных двигателей.
— Ну, хорошо, — сурово говорил один другому, — соцреализм себя изжил, это аксиома… Но что на смену? Капромантизм?
— Крупная форма, — бубнил второй курильщик, не слушая, — крупная форма все решает… Будут романы — будет метод. Не будет романов — извини-подвинься…
Обе фигуры в клубах дыма казались привидениями.
— Не обращайте внимания, — шепнул мне на ухо Иволгин. — Так надо…
, На уровне второго этажа количество странных фигур увеличилось. Нам даже пришлось протискиваться сквозь небольшую толпу на лестничной площадке. Толпа сочувственно внимала невысокой округлой личности в хорошем вельветовом пиджаке, чем-то похожей на гауляйтера Тараса; сходство достигалось, вероятно, благодаря неумению обоих носить хорошие пиджаки.
— …Спрашиваю его: «Кто эпигон?» — разглагольствовала округлая личность, держа в одной руке рюмку, а в другой — окурок. — Этот хам, этот пигмей, этот исламский фундаменталист, представьте, заявляет мне: «Ты — эпигон!» Я, представьте, паразитирую на Кинге! Да еще…
— В-выпьем, — неожиданно встряла в монолог пожилая тетка в цветастой шали и попыталась поцеловать оратора. — Выпьем з-за нашего Натика! За его ирон… эрон… тическую прозу!
Толпа нестройно звякнула рюмками. Округлый Натик с неожиданным проворством отшатнулся от любительницы поцелуев, и лобзанье досталось высокому мрачноватому парню, взирающему на мир отрешенным взглядом буддийского монаха. Парень выдержал пьяное чмоканье, даже не дрогнув. Принц Гаутама терпел — и нам велел.
— Да еще неизвестно, — поспешил продолжить свою мысль увертливый Натик, — кто на ком паразитирует! Я, между прочим, начал печататься раньше на год, чем он. Моя «Ловушка для провидца» в два раза толще его «Мертвой зоны»… И если перевести фамилию «Кинг» на русский язык-что получится, а?..
Поднимаясь вслед за Иволгиным вверх по лестнице, я краем уха успел еще услышать разные варианты перевода, сопровождаемые внезапным пожеланием цветастой тетки немедленно выпить з-за К-кин-га! «Выпьем мы за Стива, за Стива дорогого! — радостно откликнулась толпа и вновь зазвенела рюмками. — Мир еще не видел! Уж-жасного! Такого!..»
— Это творческая интеллигенция, — тихо объяснил мне Иволгин между вторым и третьим этажами. — У них тут на третьем — что-то вроде клуба по интересам…
— Хорошее прикрытие, — одобрительно заметил я. — И охраны дополнительной держать не надо. Эти сами любого террориста заморочат и зачмокают.
— Вообще-то они у нас не буйные, — произнес Иволгин. В его голосе мне почудились виноватые нотки. — Просто у них сегодня какой-то праздник. День независимости вроде… Или нет! Независимость была на позапрошлой неделе, когда перила сломали. А сегодня они премии какие-то обмывают…
На третьем этаже дым стоял столбом. Творческие интеллигенты праздновали на полную катушку, с оттягом: шампанские пробки били в потолок; кто-то, перекрывая все прочие голоса, рассказывал анекдот о встрече двух антисемитов — Антибукера и Антидюринга. Видимо, анекдот был смешной, хотя я — по причине литературной малограмотности — так и не въехал в смысл байки. По крайней мере, фамилия «Антибукер» мне ни о чем не говорила…
— Извините, — вежливо проговорил я, перешагивая через изможденного мужчину, который расположился на полу прямо посреди дороги и с увлечением растягивал мехи гармони. При всей моей музыкальной тупости я все-таки сообразил, что мужчина старается сыграть «Лунную сонату». Нечеловеческая музыка, — уважительно подумал я. — Медведь был бы счастлив ее услышать. Но его обмывать премию не пригласили. Впрочем, как и меня. Частный сыщик и бурый цыганский медведь-мы оба чужие на этом празднике жизн Иволгин бережно взял меня под локоть:
— Осторожно, — сказал он. — Пери еще ступенька осыпается… Вот так.
На лестничной площадке четверго этажа было почти безлюдно. У дверей маячил лишь один малый усредненно-охранного вида. Он поигрывал «уоки-токи» и с чувством превосходства поглядывал вниз. Видимо, его переполняла мысль о том, что на всех шести лестничных пролетах этого здания он один не валяет дурака, но занимается важным делом.
Увидев Иволгина, охранник с «уоки-токи» расправил плечи.
— Прибыли, — отрапортовал он в микрофон. Рация пошумела и ответила:
— Шеф ждет.
Жестом заправского швейцара охранный малый распахнул перед нами дверь.
"Надеюсь, он не напрашивается на чаевые? — подумал я. — Но если и напрашивается, от меня он их не получит. Здесь вам не «Вишенка», молодой человек. И я, кстати, сегодня — не американский дипломат мистер Джейкоб Стерн… Хотя проиграть здесь я могу так же легко. Верна ли ставка, Яков Семенович? — по привычке спросил я самого себя. И сам себе, как обычно, ответил:
— Посмотрим".
Левая рука Президента Геннадий Викторович Батыров занимал кабинет, который был в два раза меньше аналогичного кабинета генерал-полковника Сухарева. Да и телефонов на столе Сухарева было существенно побольше, чем здесь. В довершение ко всему окна батыровской резиденции выходили не на улицу, усаженную кленами, а на грязно-серую стенку соседнего дома. Зато левая рука была раза в три вежливее правой.
— Здравствуйте, Яков Семенович, — сказал Батыров, вставая из-за стола и обмениваясь со мной крепким демократичным рукопожатием. Одет Батыров был в донельзя демократичный джинсовый костюмчик, довольно уже потертый.
— Здравствуйте, Геннадий Викторович, — ответил я.
— Садитесь, Яков Семенович, — предложил Батыров, окончательно выигрывая у своего конкурента турнир по вежливости в личном зачете.
— Спасибо, Геннадий Викторович, — с этими словами я уселся в кресло, стоящее рядом с батыровским рабочим столом.
Помощник Президента прихлопнул рукой по столу, давая мне понять, что время реверансов закончено.
— Я тщательно ознакомился с вашей докладной запиской, деловитым чиновничьим тоном проговорил Батыров, — и должен вам сказать…
Во время цирковых выступлений акробатов, канатоходцев или там воздушных гимнастов в самый ответственный момент по традиции раздается напряженная барабанная дробь. Сейчас ей бы прозвучать в самый раз. Тр-р-р-р-р-р-р-р!
— …сказать со всей ответственностью, что ваши так называемые обвинения абсолютно беспочвенны. Абсолютно…
…Р-р-р! Бах! Акробатическая пирамида закачалась, и самый верхний бедняга хлобыстнулся головой прямо в опилки, рассыпанные по арене старательными униформистами.
— …Мне даже странно, что такие абсурдные идеи могли прийти вам в голову.
Я весьма разочарован…
Кончено! Канатоходец выронил шест-балансир и, взмахнув руками, полетел вниз, натягивая уже бесполезную лонжу.
— …Разочарован вашими попытками бросить тень на достойнейших из моих коллег и тем самым на нашего уважаемого Президента…
Полный абзац! Воздушный гимнаст вместо руки партнера обнаружил пустоту.
«Какого же черта ты меня вызвал? — злобно подумал я, падая из-под купола и уже ощущая треск сломанных позвонков. — Чтобы сказать, какой я говнюк?»
— …и буду вам весьма обязан, если вы выкинете из головы эти домыслы. На этом официальную часть нашей беседы позвольте считать законченной.
Помощник Президента Геннадий Викторович Батыров поднялся с места. Я сделал то же самое, чувствуя себя полнейшим идиотом. Сделал, называется, ставку! Да ведь они все — одна шайка. Что генерал, что рядовой. Рука руку моет, как говорится. О-о, кр-ретин! Какой же вы дурак, Яков Семенович!
— А теперь поговорим о вещах, более приятных, — нежно улыбнувшись, произнес Батыров. Как выяснилось, наш разговор еще не был окончен. И что в этой кухне держат на сладкое? Хотя куда уж слаще…
— Геннадий Викторович вылез из-за своего номенклатурного стола, ласково взял меня за рукав и повел к неприметной дверце в глубине кабинета.
— Я и не ожидал, — любезным голосом проговорил он, — что в человеке вашей профессии может проснуться любовь к суккулентным растениям. И я, признаться, очень был рад, когда узнал, что вы изъявили желание осмотреть мою коллекцию кактусов…
Голова моя пошла кругом. В челобитной, переданной Батырову через Беллу, было, как мне кажется, немало всякого интересного. В том числе и попыток, как он верно выразился, бросить тень… Но вот о моей любви к кактусам не было там ни единого слова!
Тем не менее я безропотно, как собачка Муму за Герасимом, отправился вслед за Геннадием Викторовичем осматривать его колючих страшилищ, Первый помощник Президента действительно оказался знатным кактусоводом.
Вся комната, размерами превышающая батыровский рабочий кабинет, была заставлена стеллажами, на которых громоздились горшки и горшочки с колючими растениями разнообразных очертаний — всего числом не менее тысячи. Каждый стеллаж оборудовался особой подсветкой, словно бы это были не кактусы, а домашние аквариумные рыбки.
— Начнем осмотр с самых простых экземпляров, — тоном доброжелательного экскурсовода музея объявил Батыров и подвел меня к крайним стеллажам.
Экземпляры здесь росли и впрямь проще некуда. Даже моя бабушка в свое время держала на подоконнике точно таких колючих уродцев, пока бедняги не сгнили: бабушка, по-моему, поливала их чересчур часто и чересчур добросовестно.
— Вы, конечно, знаете, Яков Семенович, задушевным голосом поведал помощник Президента, — что родиной кактусов является Американский континент…
Машинально я кивнул и только затем, наконец, опомнился. "Черт меня побери!
— подумал я с остервенением. — Какая еще родина? Он сам сбрендил или меня держит за придурка? На кой мне сейчас сдались эти верблюжьи колючки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67