Юра хотел навестить московских коллег, кажется, какого-то профессора, которому года два назад посылал рукописи своих статей на отзыв. Они так и не вышли! После этого он даже собирался заявиться в министерство. Говорил, что его там обязательно примут, поскольку его открытие – дело государственной важности.
– Открытие?
– Да. Он так говорил. Какие-то руды, что-то связанное с оборонной промышленностью… Когда я поняла, что с ним что-то случилось, тут же заявила в милицию, и они объявили розыск. Буквально через пару дней меня вызвали в Москву. Им помогла сумка участника конгресса. Я ведь писала в заявлении, что Юра поехал на конгресс… – Нина Павловна достала платок и спрятала в него лицо, вздрагивая плечами и совсем тихо всхлипывая. Глеб молчал, глядя поверх ее седой головы. Наконец она успокоилась, вытерла красные от слез глаза. – Давай больше не будем об этом?
– Давайте, – тихо произнес Глеб.
– А ты помнишь, как вы с Юрой дрались? – вдруг со строгой улыбкой, по-учительски спросила она. – Как ты мог драться с двоюродным братом?
– Мальчишки всегда дерутся, выясняя, кто из них главней. Даже если они братья, – улыбнулся Глеб.
– Ну, и кто оказался главней? – На глаза ее вновь навертывались слезы.
– Конечно, он.
Глеб спрятал глаза от теткиного испытующего взора.
– То-то! – выдохнула она, с видимым усилием добавляя в голос бодрые нотки. – Ты ведь едешь в Москву? Надо бы прах его сюда перевезти, чтоб поближе был. Это возможно? Я тут адрес написала и нужные бумаги собрала… Может, ты найдешь людей, которые видели Юру в те последние дни? Вот деньги на дорогу.
Она протянула ему пачку аккуратно разглаженных купюр.
– Что вы, у меня есть деньги. Я же оттуда, из мира капитала, прибыл!
– Спасибо… – Нина Павловна замолчала, глядя в окно. – А Юра был бессребреник. Ты помнишь?
– Да, тетя. Но ведь я не сам…
– Что ты, Глебушка, не оправдывайся! Я ведь не в укор. Просто он всегда был таким. Его и из завлабов-то убрали только потому, что он мешал институтским начальникам торговать фондовыми материалами. И все равно весь Север с его запасами ушел за бесценок твоим капиталистам… Прости. Да, вспомнила, в милиции мне показали акт… – тут она нахмурила лоб, пытаясь подобрать заменитель того страшного слова, которое старательно обходила, но не нашла и, сделав над собой усилие, выдохнула: – вскрытия. Подумать только: он ел всякие острые вещи, миноги, например, которых терпеть не мог, и… курил!
– Но, тетя, под водку да в хорошей компании…
– Вот именно под водку! Ведь он пил только коньяк. И потом, никогда не курил. Но это не самое главное. Главное, что там они обнаружили, – тетка сморщилась, словно откусила от лимона, – нет, ты подумай, – вдруг взорвалась она, – у него в желудке… Бр-р!
– Бр-р? – он растерянно улыбнулся.
– Да-да, бр-р! – торжествующе подтвердила она. – Этого он не смог бы проглотить ни за какие деньги!
– Но что? – спросил Глеб, видя, что тетю понесло; он боялся, как бы это не закончилось сердечным приступом.
– Нет, не могу… Одним словом, гадость! Не хочу даже думать об этом! Нет-нет, он даже пьяным не смог бы это проглотить! Они сказали, что у него чрезвычайно высокая концентрация алкоголя в организме.
– А что ж тут удивительного? После окончания конгресса наверняка был банкет, – заметил Глеб. – У мужиков, тетя, всякое бывает. Тем более, когда подберется компания!
– Да-а, – Нина Павловна с грустью посмотрела на стену, где висел портрет сына. – Думаю, этот банкет его и доконал.
– Все может быть…
3
Бармин встретил этого человека в одной из рюмочных Буферной зоны Объекта, где было много водки, не так много дыма и совсем не попадались косые.
Доступ сюда имели только специалисты Промзоны. Высшее руководство Объекта предпочитало забегаловкам Буферной зоны бары Жемчужины с бассейном, обрамленным пальмами в кадках. Жемчужиной называли небольшую центральную часть Объекта, отгороженную от остальных зданий бетонным забором с колючей проволокой под напряжением и накрытую огромным куполом из стали и стекла. К Жемчужине примыкали здания Лабораторного корпуса, Аналитического центра, а также строения не вполне понятного назначения.
Поначалу это был просто бассейн. Поскольку в Промзоне находилась небольшая ТЭЦ – проблем с теплом и водой у жителей Объекта не было. Но скоро бассейн, как морская раковина, оброс барами и даже искусственными лужайками, которые взяли под общую крышу. Здесь местное начальство грело кости, а их разленившиеся женщины принимали солнечные ванны и перемывали друг другу косточки…
У Бармина был пропуск только в Буферную зону и немного денег, которые он получил от Березы – начальника дружины Поселка, находящегося в ста пятидесяти километрах от Объекта. Бармин привез сюда Березу ради каких-то неотложных дел. Перед тем как сгинуть среди кадок с пальмами, начальник дружины сказал Бармину, что будет только на следующий день.
В довольно грязной рюмочной, где распоряжались мрачный человек с лицом мизантропа и его помощники, косолапо исполнявшие функции официантов, Бармин присел за столик, за которым «отдыхали» трое.
Двое были уже изрядно пьяны.
– А ведь косые опять побег готовят! – говорил один, с обвислыми украинскими усами, своему раскисшему от выпитого товарищу. – Неделю назад двух собак отловили. Я думал, съели. У них такой деликатес не залеживается. А вчера зашел в каптерку – дай, думаю, проверю, чем это так воняет? Открываю дверь, а собачки эти ободранные над печкой висят. Сушатся или коптятся…
– Ну и что? – округлил глаза товарищ.
– А то, что если сразу не съели да еще сушат, значит, драпать собрались. Может, уже сегодня! Хорошо, не моя смена. Мы ведь для них – не люди! Я стараюсь со своими косыми не ссориться и дел никаких не иметь. Это они днем тебе улыбаются, а ночью – вжикнут по горлу и айда! – вислоусый радостно хохотнул.
– Эх ма! У косых это запросто! – подтвердил его товарищ, держась руками за край стола, чтобы не упасть. – И чего только их набрали сюда?
– Дешевая рабсила. Тебе сколько платят, а сколько им? Вот так-то! Ты за десятерых косых получаешь!
– Так я – специалист, а они – мусор! – Товарищ вислоухого радостно икнул и, отхлебнув из своего измазанного селедочным жиром стакана, спросил: – Слушай, а тех косых, что месяц назад драпанули, поймали?
– А ты как думал! – вислоусый как-то особенно гордо выпятил нижнюю губу. – У наших ведь тут все, даже вертаки! Вот ты, дура, убежишь от вертака?
– Ну, и что с ними сделали? Отвезли на Материк?
– Зачем? – удивился вислоусый.
– Как зачем? Судить гадов…
– Судить? Дура! Кто же их дальше Пионерского отправит? Там тебе и прокуратура, и суд. Там тебя по полной программе, братишка, укатают. Там такие специалисты, лучше с ними век не встречаться! – Вислоусый вдруг покосился на Бармина и его молчаливого соседа, во время всего разговора глядевшего себе в стакан.
Опомнившись, он схватил своего товарища под локоть и повлек к выходу. Товарищ попытался уцепиться за стакан, в котором еще оставался «коктейль» – местное пойло из кислого пива и водки, – но вислоусый, бросая тревожные взгляды на Бармина и его соседа, выволок товарища из рюмочной, по дороге что-то шипя ему на ухо.
– Испугался дядя, – пробубнил Бармин.
– И чего только не наболтают, когда во хмелю! – сосед вопросительно смотрел на Бармина, явно приглашая его к беседе.
Уже изрядно подзаправившийся Бармин, налив себе еще, сделал большой глоток и нехотя поддержал беседу.
– Почему болтают?! Я вот, например, за последний год ни разу не видел, чтобы косой в самолет садился. Да и у нас в Поселке я их что-то не видел. Если косых и увозят куда-то с Объекта, то куда же, если не на Пионерский?
– К океану… Там причалы, пароходы.
– Э, нет! – усмехнулся Бармин. – Эта дорожка только в одну сторону – сюда! Обратно не получается!
– Только для косых не получается… или для всех? Скажи, а ты можешь улететь на Материк?
– Меня нет в списках. Но половина Поселка летает!
– Значит, улететь можно?
– Полететь можно, а улететь нельзя!
– Это как?
– А так. Только туда и обратно! Такие теперь самолеты. – Бармин в упор посмотрел на собеседника.
– Но он хоть посадку в Москве делает?
– А кто его знает? – Бармину стало скучно. – Народ с барахлом возвращается. Наверное, делает…
Он тяжело откачнулся от стола и, потеряв равновесие, инстинктивно схватил соседа за рукав куртки.
– Подожди, Гена, – тихо сказал сосед, развернувшись к Бармину. – Ведь ты – Гена?
Бармин вздрогнул и, нахмурив лоб, стал вглядываться в незнакомого человека.
– Я – водила! – сказал он. – Но когда-то меня действительно звали Геннадием. Мы знакомы? – все еще держась за рукав соседа, он вопросительно смотрел ему в глаза.
– Да.
– Врешь. Я тебя не знаю. Ты не из Поселка. Значит, местный. Кто тебе сказал, как меня зовут? – Бармин приблизил свое лицо к мужчине, недовольно глядя на играющую на его губах улыбку.
– Ты.
– Где и когда?
– В Питере. Пятнадцать лет назад. Ты был таксистом, а я пассажиром.
– Двенадцать лет назад, – уточнил удивленный Бармин. – Так ты, выходит, тоже питерский?
Бармин все еще не верил в искренность соседа. Он опасался провокации. Сначала пьяные работяги, которые распускают язык, потом этот мужик…
– Питерский. Я потому тебя запомнил, что случай был особый. Нас еще тогда инспектор ГАИ остановил, и мы с друзьями до утра у гаишников твои права выцарапывали. Ну, вспомнил?
Лицо Бармина просветлело. Он улыбнулся.
– Знаешь, – начал он задумчиво, – мне до сих пор казалось, что прошлой жизни у меня не было. А теперь вижу, была. Та жизнь…
– Гена, я – не провокатор. Веришь мне?
– Пытаюсь.
– В общем, у меня нет выхода. Поэтому я вынужден тебе открыться. Ведь ты из Поселка? А здесь я никому не могу доверять. Ты, конечно, мог бы заработать на мне… Впрочем, извини, если обидел. Слушай внимательно и ничему не удивляйся. Это надо сделать завтра. Завтра или никогда!
4
Сон густой горячей волной то наползал на сознание, погружая его в неразбериху кошмара, то вновь откатывался, и тогда дремлющий охранник ощущал приближающиеся шаги. Борьба со сном была составной частью его ночной службы.
Вдруг шаги стали отдаваться в мозгу страдальца, и охранник, проклиная судьбу, мучительно пробудился.
Приоткрыв глаза, он увидел в дверном проеме чей-то тонкий силуэт, который тотчас пропал. Шаги звучали все отчетливей, все определенней, но в предрассветном полумраке идущий прямо на охранника человек был неразличим.
Все еще борясь с липкой трясиной сна, охранник вслушивался. Он не шевелился, боясь окончательно прогнать тягучий, как патока, дурман. Однако шаги приближались, и потому волнение росло: кто-то стремительно шел на него. Рука невольно потянулась к кобуре. Только ощутив в ладони холодную рукоятку револьвера, охранник успокоился, готовый в любую минуту вскочить и наставить дуло на врага.
– Открывайте дверь! Быстрее! Мне душно! Душно! – сказал «враг» высоким, чуть истеричным женским голосом и засмеялся.
Перед охранником, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, стояла красивая молодая женщина со стриженой головой, одетая во все черное. Большие глаза ее лихорадочно блестели в полумраке.
– Но, Вероника Николаевна, нам запрещено… – начал было вытянувшийся перед женщиной охранник, все еще сжимающий в правой руке револьвер.
– Вам запрещено! А мне нет! Мне вообще нельзя запретить! Вам это известно? – она опять громко засмеялась, запрокидывая свою красивую голову и обнажая крупный жемчуг зубов.
– Да, но Илья Борисович лично… – Охранник замолчал.
Он не имел права пропускать эту женщину, но и не смел задерживать ее.
Вероника Николаевна, кажется, прочитала чужие мысли и, презрительно взглянув на револьвер, который охранник так и не удосужился вернуть в кобуру, двинулась к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– Открытие?
– Да. Он так говорил. Какие-то руды, что-то связанное с оборонной промышленностью… Когда я поняла, что с ним что-то случилось, тут же заявила в милицию, и они объявили розыск. Буквально через пару дней меня вызвали в Москву. Им помогла сумка участника конгресса. Я ведь писала в заявлении, что Юра поехал на конгресс… – Нина Павловна достала платок и спрятала в него лицо, вздрагивая плечами и совсем тихо всхлипывая. Глеб молчал, глядя поверх ее седой головы. Наконец она успокоилась, вытерла красные от слез глаза. – Давай больше не будем об этом?
– Давайте, – тихо произнес Глеб.
– А ты помнишь, как вы с Юрой дрались? – вдруг со строгой улыбкой, по-учительски спросила она. – Как ты мог драться с двоюродным братом?
– Мальчишки всегда дерутся, выясняя, кто из них главней. Даже если они братья, – улыбнулся Глеб.
– Ну, и кто оказался главней? – На глаза ее вновь навертывались слезы.
– Конечно, он.
Глеб спрятал глаза от теткиного испытующего взора.
– То-то! – выдохнула она, с видимым усилием добавляя в голос бодрые нотки. – Ты ведь едешь в Москву? Надо бы прах его сюда перевезти, чтоб поближе был. Это возможно? Я тут адрес написала и нужные бумаги собрала… Может, ты найдешь людей, которые видели Юру в те последние дни? Вот деньги на дорогу.
Она протянула ему пачку аккуратно разглаженных купюр.
– Что вы, у меня есть деньги. Я же оттуда, из мира капитала, прибыл!
– Спасибо… – Нина Павловна замолчала, глядя в окно. – А Юра был бессребреник. Ты помнишь?
– Да, тетя. Но ведь я не сам…
– Что ты, Глебушка, не оправдывайся! Я ведь не в укор. Просто он всегда был таким. Его и из завлабов-то убрали только потому, что он мешал институтским начальникам торговать фондовыми материалами. И все равно весь Север с его запасами ушел за бесценок твоим капиталистам… Прости. Да, вспомнила, в милиции мне показали акт… – тут она нахмурила лоб, пытаясь подобрать заменитель того страшного слова, которое старательно обходила, но не нашла и, сделав над собой усилие, выдохнула: – вскрытия. Подумать только: он ел всякие острые вещи, миноги, например, которых терпеть не мог, и… курил!
– Но, тетя, под водку да в хорошей компании…
– Вот именно под водку! Ведь он пил только коньяк. И потом, никогда не курил. Но это не самое главное. Главное, что там они обнаружили, – тетка сморщилась, словно откусила от лимона, – нет, ты подумай, – вдруг взорвалась она, – у него в желудке… Бр-р!
– Бр-р? – он растерянно улыбнулся.
– Да-да, бр-р! – торжествующе подтвердила она. – Этого он не смог бы проглотить ни за какие деньги!
– Но что? – спросил Глеб, видя, что тетю понесло; он боялся, как бы это не закончилось сердечным приступом.
– Нет, не могу… Одним словом, гадость! Не хочу даже думать об этом! Нет-нет, он даже пьяным не смог бы это проглотить! Они сказали, что у него чрезвычайно высокая концентрация алкоголя в организме.
– А что ж тут удивительного? После окончания конгресса наверняка был банкет, – заметил Глеб. – У мужиков, тетя, всякое бывает. Тем более, когда подберется компания!
– Да-а, – Нина Павловна с грустью посмотрела на стену, где висел портрет сына. – Думаю, этот банкет его и доконал.
– Все может быть…
3
Бармин встретил этого человека в одной из рюмочных Буферной зоны Объекта, где было много водки, не так много дыма и совсем не попадались косые.
Доступ сюда имели только специалисты Промзоны. Высшее руководство Объекта предпочитало забегаловкам Буферной зоны бары Жемчужины с бассейном, обрамленным пальмами в кадках. Жемчужиной называли небольшую центральную часть Объекта, отгороженную от остальных зданий бетонным забором с колючей проволокой под напряжением и накрытую огромным куполом из стали и стекла. К Жемчужине примыкали здания Лабораторного корпуса, Аналитического центра, а также строения не вполне понятного назначения.
Поначалу это был просто бассейн. Поскольку в Промзоне находилась небольшая ТЭЦ – проблем с теплом и водой у жителей Объекта не было. Но скоро бассейн, как морская раковина, оброс барами и даже искусственными лужайками, которые взяли под общую крышу. Здесь местное начальство грело кости, а их разленившиеся женщины принимали солнечные ванны и перемывали друг другу косточки…
У Бармина был пропуск только в Буферную зону и немного денег, которые он получил от Березы – начальника дружины Поселка, находящегося в ста пятидесяти километрах от Объекта. Бармин привез сюда Березу ради каких-то неотложных дел. Перед тем как сгинуть среди кадок с пальмами, начальник дружины сказал Бармину, что будет только на следующий день.
В довольно грязной рюмочной, где распоряжались мрачный человек с лицом мизантропа и его помощники, косолапо исполнявшие функции официантов, Бармин присел за столик, за которым «отдыхали» трое.
Двое были уже изрядно пьяны.
– А ведь косые опять побег готовят! – говорил один, с обвислыми украинскими усами, своему раскисшему от выпитого товарищу. – Неделю назад двух собак отловили. Я думал, съели. У них такой деликатес не залеживается. А вчера зашел в каптерку – дай, думаю, проверю, чем это так воняет? Открываю дверь, а собачки эти ободранные над печкой висят. Сушатся или коптятся…
– Ну и что? – округлил глаза товарищ.
– А то, что если сразу не съели да еще сушат, значит, драпать собрались. Может, уже сегодня! Хорошо, не моя смена. Мы ведь для них – не люди! Я стараюсь со своими косыми не ссориться и дел никаких не иметь. Это они днем тебе улыбаются, а ночью – вжикнут по горлу и айда! – вислоусый радостно хохотнул.
– Эх ма! У косых это запросто! – подтвердил его товарищ, держась руками за край стола, чтобы не упасть. – И чего только их набрали сюда?
– Дешевая рабсила. Тебе сколько платят, а сколько им? Вот так-то! Ты за десятерых косых получаешь!
– Так я – специалист, а они – мусор! – Товарищ вислоухого радостно икнул и, отхлебнув из своего измазанного селедочным жиром стакана, спросил: – Слушай, а тех косых, что месяц назад драпанули, поймали?
– А ты как думал! – вислоусый как-то особенно гордо выпятил нижнюю губу. – У наших ведь тут все, даже вертаки! Вот ты, дура, убежишь от вертака?
– Ну, и что с ними сделали? Отвезли на Материк?
– Зачем? – удивился вислоусый.
– Как зачем? Судить гадов…
– Судить? Дура! Кто же их дальше Пионерского отправит? Там тебе и прокуратура, и суд. Там тебя по полной программе, братишка, укатают. Там такие специалисты, лучше с ними век не встречаться! – Вислоусый вдруг покосился на Бармина и его молчаливого соседа, во время всего разговора глядевшего себе в стакан.
Опомнившись, он схватил своего товарища под локоть и повлек к выходу. Товарищ попытался уцепиться за стакан, в котором еще оставался «коктейль» – местное пойло из кислого пива и водки, – но вислоусый, бросая тревожные взгляды на Бармина и его соседа, выволок товарища из рюмочной, по дороге что-то шипя ему на ухо.
– Испугался дядя, – пробубнил Бармин.
– И чего только не наболтают, когда во хмелю! – сосед вопросительно смотрел на Бармина, явно приглашая его к беседе.
Уже изрядно подзаправившийся Бармин, налив себе еще, сделал большой глоток и нехотя поддержал беседу.
– Почему болтают?! Я вот, например, за последний год ни разу не видел, чтобы косой в самолет садился. Да и у нас в Поселке я их что-то не видел. Если косых и увозят куда-то с Объекта, то куда же, если не на Пионерский?
– К океану… Там причалы, пароходы.
– Э, нет! – усмехнулся Бармин. – Эта дорожка только в одну сторону – сюда! Обратно не получается!
– Только для косых не получается… или для всех? Скажи, а ты можешь улететь на Материк?
– Меня нет в списках. Но половина Поселка летает!
– Значит, улететь можно?
– Полететь можно, а улететь нельзя!
– Это как?
– А так. Только туда и обратно! Такие теперь самолеты. – Бармин в упор посмотрел на собеседника.
– Но он хоть посадку в Москве делает?
– А кто его знает? – Бармину стало скучно. – Народ с барахлом возвращается. Наверное, делает…
Он тяжело откачнулся от стола и, потеряв равновесие, инстинктивно схватил соседа за рукав куртки.
– Подожди, Гена, – тихо сказал сосед, развернувшись к Бармину. – Ведь ты – Гена?
Бармин вздрогнул и, нахмурив лоб, стал вглядываться в незнакомого человека.
– Я – водила! – сказал он. – Но когда-то меня действительно звали Геннадием. Мы знакомы? – все еще держась за рукав соседа, он вопросительно смотрел ему в глаза.
– Да.
– Врешь. Я тебя не знаю. Ты не из Поселка. Значит, местный. Кто тебе сказал, как меня зовут? – Бармин приблизил свое лицо к мужчине, недовольно глядя на играющую на его губах улыбку.
– Ты.
– Где и когда?
– В Питере. Пятнадцать лет назад. Ты был таксистом, а я пассажиром.
– Двенадцать лет назад, – уточнил удивленный Бармин. – Так ты, выходит, тоже питерский?
Бармин все еще не верил в искренность соседа. Он опасался провокации. Сначала пьяные работяги, которые распускают язык, потом этот мужик…
– Питерский. Я потому тебя запомнил, что случай был особый. Нас еще тогда инспектор ГАИ остановил, и мы с друзьями до утра у гаишников твои права выцарапывали. Ну, вспомнил?
Лицо Бармина просветлело. Он улыбнулся.
– Знаешь, – начал он задумчиво, – мне до сих пор казалось, что прошлой жизни у меня не было. А теперь вижу, была. Та жизнь…
– Гена, я – не провокатор. Веришь мне?
– Пытаюсь.
– В общем, у меня нет выхода. Поэтому я вынужден тебе открыться. Ведь ты из Поселка? А здесь я никому не могу доверять. Ты, конечно, мог бы заработать на мне… Впрочем, извини, если обидел. Слушай внимательно и ничему не удивляйся. Это надо сделать завтра. Завтра или никогда!
4
Сон густой горячей волной то наползал на сознание, погружая его в неразбериху кошмара, то вновь откатывался, и тогда дремлющий охранник ощущал приближающиеся шаги. Борьба со сном была составной частью его ночной службы.
Вдруг шаги стали отдаваться в мозгу страдальца, и охранник, проклиная судьбу, мучительно пробудился.
Приоткрыв глаза, он увидел в дверном проеме чей-то тонкий силуэт, который тотчас пропал. Шаги звучали все отчетливей, все определенней, но в предрассветном полумраке идущий прямо на охранника человек был неразличим.
Все еще борясь с липкой трясиной сна, охранник вслушивался. Он не шевелился, боясь окончательно прогнать тягучий, как патока, дурман. Однако шаги приближались, и потому волнение росло: кто-то стремительно шел на него. Рука невольно потянулась к кобуре. Только ощутив в ладони холодную рукоятку револьвера, охранник успокоился, готовый в любую минуту вскочить и наставить дуло на врага.
– Открывайте дверь! Быстрее! Мне душно! Душно! – сказал «враг» высоким, чуть истеричным женским голосом и засмеялся.
Перед охранником, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, стояла красивая молодая женщина со стриженой головой, одетая во все черное. Большие глаза ее лихорадочно блестели в полумраке.
– Но, Вероника Николаевна, нам запрещено… – начал было вытянувшийся перед женщиной охранник, все еще сжимающий в правой руке револьвер.
– Вам запрещено! А мне нет! Мне вообще нельзя запретить! Вам это известно? – она опять громко засмеялась, запрокидывая свою красивую голову и обнажая крупный жемчуг зубов.
– Да, но Илья Борисович лично… – Охранник замолчал.
Он не имел права пропускать эту женщину, но и не смел задерживать ее.
Вероника Николаевна, кажется, прочитала чужие мысли и, презрительно взглянув на револьвер, который охранник так и не удосужился вернуть в кобуру, двинулась к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78