Потом, когда порешил пьяного, который охранял Полину, они не дрогнули. Но то, что я уже не человек, я понял на даче у судьи. Смешно: я пришел судить судью! Мне было бы довольно его смятения, страха. На даче были его дети. Девочки… Одна провела меня в дом и пошла в огород помогать сестре… Сначала он здорово побледнел, потом овладел собой, предложил мне сесть. Я подошел к окну и посмотрел на детей: они затеяли какую-то игру, громко кричали и смеялись. И тут я поймал себя на том, что мне приятно видеть его прыгающие от волнения губы. Он о чем-то спрашивал меня, но я не отвечал, а поглядывал то на его девочек, то на него. Судья упал на колени: он просил меня не трогать детей. Нет-нет, я не говорил судье о своем сыне, которого с его молчаливого согласия убил Мелех, я не рассказывал ему о Полине, которую вся эта банда… – Васильев зажмурился и до скрипа сжал зубы. – Я улыбался, держа руки в карманах. Он смотрел на мои руки, и у него прыгал, прыгал, прыгал подбородок. Он думал, что там у меня нож или пистолет, а там были только автобусные билеты… Девочки бегали вокруг дома, иногда появляясь в окне смеющимися мордашками, а я продолжал улыбаться. Судья упал мне в ноги и стал целовать мои ботинки. И я не отбросил его… Девочки спрашивали со двора, когда будет обед, а судья, по-собачьи глядя на меня, вымаливал для них жизнь. Девочки закричали, что идут купаться на пруд. Я схватил судью за грудки и бросил на диван. Поглядев вслед убегающим девочкам, я пошел к выходу. Я не сказал ему ни слова. Я знал, что судья сейчас умрет… Он застонал, схватился за сердце, хотел что-то крикнуть, но его перекосило, лицо стало смертельно бледным… Я закрыл дверь и пошел к автобусной остановке, зная, что судья умер.
Убивая милицейского полковника, я был уверен в себе на все сто, и все прошло как по маслу, причем сам процесс изрядно повеселил меня…
Я уже давно не принадлежу себе. Внутри меня кто-то поселился. Кто-то черный и яростный двигает мной. Он и сейчас там, внутри… Это вовсе не навязчивая идея и не плод нервного расстройства. Иногда мне словно пеленой заволакивает мозг, и тогда в голову приходят такие мысли!.. Посвятив себя мщению, я отказался от человеческого, став чьим-то послушным и безжалостным орудием. Я ведь больше не мучаюсь, не сомневаюсь, не боюсь. Я просто убиваю.
Когда Мелех там, у ресторана, посмотрел на меня, я не сразу выстрелил. Я искал в его глазах хоть что-то, что могло бы остановить меня. Мне нужна была зацепка, соломинка, уцепившись за которую, я бы обманул того, кто во мне. По крайней мере я так думал. И вот я увидел в глазах Мелеха… почти детское удивление. Честное слово, оно было настоящим, человеческим! И тут я понял, что искал это человеческое только для того, чтобы… в него выстрелить. Тот, кто во мне, сильнее меня. Веришь ли, Дима, я даже не целился! Не целился и угодил ему между глаз. Нет, это не я стрелял. И вот что я скажу: даже паскудный Леня Мелех был человек! А я – нет! Думаю, что и тех девочек судьи, которые побежали на пруд…
– Нет! – закричала все это время неотрывно смотревшая на отца Полина и упала на пол.
К ней бросился Дима. Васильев не сдвинулся с места.
– Ты и теперь хочешь, чтобы я непременно остался с вами… жить? – Васильев исподлобья смотрел на испуганного Диму, поддерживающего за плечи Полину. – Меня уже нет, парень. Того, прежнего… Месть выжгла мне нутро. Теперь там, – Васильев ткнул себя пальцем в грудь, – черная дыра. Я шел, чтобы убить зверя, а убил овцу… потому что сам стал зверем! Идите к колодцу. Им нужен только я. Я хочу этого, слышите? Надо убить зверя, пока не поздно.
Сверкая глазами, Васильев смотрел то на Бармина, то на Корина, прижимающего к себе плачущую Полину. Бармин опустил глаза.
– Мы пошли? – нерешительно спросил Дима.
– Вот деньги! – Васильев сунул пачку Корину в карман куртки. – Извини, Алексей Иванович, мне не надо было брать тебя к ресторану.
– Я не Алексей Иванович, – тихо сказал Бармин.
– Это не важно. Простите меня.
Васильев подошел к дочери и поднял руку, чтобы ладонью дотронуться до ее головы, но не решился. Он лишь поднял глаза на Корина и хрипло повторил:
– Простите меня.
24
Богданов пришел в себя от жгучего холода. Саднило плечо и страшно болела голова. Он полусидел в воде у самого берега. Кожа со лба была содрана, по щеке сочилась кровь. Майор с трудом заставил себя протянуть руку к спасительной фляжке…
Небо вновь стало серым.
Разрывая в клочья туманную дымку, с моря дул ледяной ветер. Одежда на майоре скорей задубела, чем высохла. Подставляя ветру спину и пряча руки с негнущимися пальцами под мышки, он шел по болотистой тундре, болезненно вжимая голову в плечи. Его ноги опять потеряли чувствительность. Он шел, выбрасывая их, как протезы, шел, боясь оступиться. Надо было попробовать растереть ноги – у него еще оставалось грамм двести спирта.
Майор хотел уже сесть, чтобы снять сапоги, но разум подсказывал ему, что останавливаться и тем более садиться нельзя. Тогда он не встанет. Нет, надо идти.. Идти до тех пор, пока не упадешь. Ведь он все еще мог как-то справляться с этими ставшими чужими ногами…
Солнце никак не могло пробиться сквозь серое месиво туч. Его бледный диск порой маячил где-то у виска, но ни один луч так до сих пор и не коснулся заросшей щеки медленно идущего вдоль русла реки человека.
Желая только одного – упасть лицом в мох, покрытый снежной крупой, и мгновенно заснуть, – Богданов шел туда, где за сопками должен дымить и лязгать Объект.
Он возвращался.
Правда, теперь он не был рабом. Теперь он был свободным человеком.
Чувство реальности притупилось: он шел по краю действительности, рискуя сорваться в пропасть безумия. Ему казалось, что кто-то следит за ним, прячась где-то сзади и пригибаясь к земле, когда он оборачивался. Психика майора начала давать сбои: Богданов видел самого себя со стороны, устало бредущего вдоль реки. Он раздваивался, как шизофреник.
Майор остановился и вытащил нож. Равнодушно глядя на сиренево отливающую сталь, он воткнул острие в верхнюю часть бедра. Не сразу, но боль все же вывела Богданова из сомнамбулического состояния. Майор открутил крышку с фляжки и сделал глоток, потом согнулся в поясе и стал тыкать ножом икры.
– Давайте, просыпайтесь, ну же! – шептал он.
И тут Богданов почувствовал, что на него кто-то смотрит. Он распрямился и порыскал глазами вокруг. Никого. Майор собрался повторить процедуру с ножом и вдруг резко обернулся. Метрах в двадцати позади него стоял… волк, спокойно и холодно глядя на него.
– Ты один? – прохрипел Богданов, показывая волку нож. – У тебя нет шансов! Гуляй отсюда!
Волк стоял, не шевелясь. Лишь глаза его рубиново вспыхивали.
Река петляла, удваивая путь. Как-то незаметно она изменила направление, уводя майора от Объекта. Богданов брел вдоль русла, поминутно оглядываясь. Нет, волк не отставал.
– Ждешь, когда я сам лягу? – крикнул ему майор. Он решил идти напрямик. Нужно было взобраться
на гребень пологой сопки, с вершины которой узким языком сползал ледник.
Путь до вершины он преодолел на четвереньках. Когда подъем прекратился, он продолжал ползти, боясь остановиться. Кажется, волк исчез. Но здесь, наверху, был прохватывающий до костей ветер, и останавливаться было нельзя.
«Еще пару метров, и все! Еще чуть-чуть!» – уговаривал он себя.
Какой-то посторонний звук, похожий на сопение, заставил его вздрогнуть и повернуть голову. Волк, оскалив пасть, стоял в пяти метрах от него… И тут же опора ушла из-под Богданова. Он увидел под собой отвесный склон. Майор хотел зацепиться за выступ породы, но было поздно: его тянуло вниз, и не было сил сопротивляться. Он попытался сгруппироваться, но измученное тело не послушалось. Распластанный, как мертвец, он летел вниз.
Последовал удар. Его согнутое пополам тело рывком развернуло на девяносто градусов и, разогнув, швырнуло спиной на ледник.
Второго удара Богданов уже не почувствовал.
25
Овчарки так и не обнаружили на территории фабрики людей. Здесь за последний год побывало столько компаний, и они оставили после себя столько памятных знаков… Зловоние перебивало все запахи. Милиция пока ковырялась во дворе и на этажах фабричных строений. Пора было браться за чердаки и подвалы. И тут поступило сообщение по рации: Васильев обнаружен.
Милиционеры попробовали к нему приблизиться, но Васильев открыл огонь.
– Ну все, теперь не уйдет! – облегченно выдохнул милицейский чин, руководивший операцией, и повернулся к человеку в штатском. – Можете ехать, мы его не упустим.
– Даже если упустите – не страшно! Хуже, если прищелкнете. Мне бы хотелось с ним побеседовать.
– А чего с ним беседовать? Камень на шею – и в море! – усмехнулся милицейский чин. – Ну ладно, ладно, набеседуетесь еще. И с ним, и с подельниками его. Васильев сейчас там, в цехе, торгуется: послабление себе и кодле своей выцыганивает. Сами, мол, решили сдаться… Все, увозите своих людей. Тут и так народу, как у мавзолея в воскресенье.
Подняв руки над головой, Васильев шел на прятавшихся за стальные конструкции бойцов.
– Где остальные? – спросили его в мегафон.
– Боятся! – крикнул Васильев. – А вдруг вы стрелять начнете!
Яркий свет бил ему в глаза.
– Только не делайте глупостей, иначе мы будем вынуждены открыть огонь!
У милицейского УАЗа стояли офицеры, Васильев их узнал: это были оперативники, которые раскручивали его дело.
– Я смогу рассказать много интересного! – звонко крикнул он. – Вы оставите мне право говорить?
Позади него крались автоматчики. Васильев ускорил шаг. Еще чуть-чуть, и они напрыгнут на него сзади.
– Не делайте глупостей! – отчаянно закричали в мегафон.
Васильев бежал к УАЗу. Офицеры, стоявшие у автомобиля, заерзали и спрятались за машину.
– Я больше не буду молчать! – крикнул Васильев.
Один из тех, кто стоял у автомобиля, вскинул руку и выстрелил.
– Ну же! – взревел Васильев, выхватывая из-за пояса пистолет и по-птичьи раскидывая руки. – Ну!
Не добежав несколько шагов до автомобиля, он почувствовал сильный, проникающий удар в спину. Потом он услышал выстрел…
Когда оперативники склонились над Васильевым, на губах его еще остывала благодарная улыбка.
Привалившись к стене, Дима сидел на железной ступеньке у решетчатого окошка. Бармин и Полина с надеждой смотрели на Корина.
Среди невысокого кустарника и корявых деревьев метрах в тридцати от них бродили автоматчики. Обсуждая вчерашнюю вечеринку, они постепенно приближались к колодцу. Наконец один из них заметил бетонный выступ с козырьком.
– А ну, глянь, что это! – сказал он товарищу и указал дулом автомата на колодец.
– Погреб?
– Не похоже. Интересно, что там внутри? – Парень прильнул к решетке. – Темно, ничего не видно.
– Смотри, вроде дверка. Откроем?
Дима скрючившись сидел на ступеньке лестницы и боялся пошевелиться. Он видел лицо парня совсем близко и не дышал.
– Попробуем! – Парень подергал за дверь. Дима изо всех сил держал ее изнутри. – Все же интересно… А вдруг тут они и живут? Дай-ка зажигалку. Щас посмотрим!
Заработала рация, и один из автоматчиков принял сообщение.
– Давай все сюда! – крикнул он товарищам. – Клиента у цеха завалили. Щас будут брать остальных.
– А что мы тогда здесь делаем? – крикнул тот парень, который пытался открыть дверку колодца. – Воздух сторожим?
– Тебе-то что! Хоть бы и воздух!
– Но искать-то теперь кого? – не унимался парень.
– Ты чего? Приказ был держать под контролем этот участок!
– Ну и держи его до посинения! – Парень засмеялся и пошел к фабрике. Остальные потянулись за ним.
Как только они исчезли, дверца колодца открылась, и на землю, густо усыпанную листвой, по-кошачьи спрыгнул Корин, за ним Полина и Бармин. Дима приложил палец к губам: голоса автоматчиков стали отчетливей. Кажется, они возвращались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Убивая милицейского полковника, я был уверен в себе на все сто, и все прошло как по маслу, причем сам процесс изрядно повеселил меня…
Я уже давно не принадлежу себе. Внутри меня кто-то поселился. Кто-то черный и яростный двигает мной. Он и сейчас там, внутри… Это вовсе не навязчивая идея и не плод нервного расстройства. Иногда мне словно пеленой заволакивает мозг, и тогда в голову приходят такие мысли!.. Посвятив себя мщению, я отказался от человеческого, став чьим-то послушным и безжалостным орудием. Я ведь больше не мучаюсь, не сомневаюсь, не боюсь. Я просто убиваю.
Когда Мелех там, у ресторана, посмотрел на меня, я не сразу выстрелил. Я искал в его глазах хоть что-то, что могло бы остановить меня. Мне нужна была зацепка, соломинка, уцепившись за которую, я бы обманул того, кто во мне. По крайней мере я так думал. И вот я увидел в глазах Мелеха… почти детское удивление. Честное слово, оно было настоящим, человеческим! И тут я понял, что искал это человеческое только для того, чтобы… в него выстрелить. Тот, кто во мне, сильнее меня. Веришь ли, Дима, я даже не целился! Не целился и угодил ему между глаз. Нет, это не я стрелял. И вот что я скажу: даже паскудный Леня Мелех был человек! А я – нет! Думаю, что и тех девочек судьи, которые побежали на пруд…
– Нет! – закричала все это время неотрывно смотревшая на отца Полина и упала на пол.
К ней бросился Дима. Васильев не сдвинулся с места.
– Ты и теперь хочешь, чтобы я непременно остался с вами… жить? – Васильев исподлобья смотрел на испуганного Диму, поддерживающего за плечи Полину. – Меня уже нет, парень. Того, прежнего… Месть выжгла мне нутро. Теперь там, – Васильев ткнул себя пальцем в грудь, – черная дыра. Я шел, чтобы убить зверя, а убил овцу… потому что сам стал зверем! Идите к колодцу. Им нужен только я. Я хочу этого, слышите? Надо убить зверя, пока не поздно.
Сверкая глазами, Васильев смотрел то на Бармина, то на Корина, прижимающего к себе плачущую Полину. Бармин опустил глаза.
– Мы пошли? – нерешительно спросил Дима.
– Вот деньги! – Васильев сунул пачку Корину в карман куртки. – Извини, Алексей Иванович, мне не надо было брать тебя к ресторану.
– Я не Алексей Иванович, – тихо сказал Бармин.
– Это не важно. Простите меня.
Васильев подошел к дочери и поднял руку, чтобы ладонью дотронуться до ее головы, но не решился. Он лишь поднял глаза на Корина и хрипло повторил:
– Простите меня.
24
Богданов пришел в себя от жгучего холода. Саднило плечо и страшно болела голова. Он полусидел в воде у самого берега. Кожа со лба была содрана, по щеке сочилась кровь. Майор с трудом заставил себя протянуть руку к спасительной фляжке…
Небо вновь стало серым.
Разрывая в клочья туманную дымку, с моря дул ледяной ветер. Одежда на майоре скорей задубела, чем высохла. Подставляя ветру спину и пряча руки с негнущимися пальцами под мышки, он шел по болотистой тундре, болезненно вжимая голову в плечи. Его ноги опять потеряли чувствительность. Он шел, выбрасывая их, как протезы, шел, боясь оступиться. Надо было попробовать растереть ноги – у него еще оставалось грамм двести спирта.
Майор хотел уже сесть, чтобы снять сапоги, но разум подсказывал ему, что останавливаться и тем более садиться нельзя. Тогда он не встанет. Нет, надо идти.. Идти до тех пор, пока не упадешь. Ведь он все еще мог как-то справляться с этими ставшими чужими ногами…
Солнце никак не могло пробиться сквозь серое месиво туч. Его бледный диск порой маячил где-то у виска, но ни один луч так до сих пор и не коснулся заросшей щеки медленно идущего вдоль русла реки человека.
Желая только одного – упасть лицом в мох, покрытый снежной крупой, и мгновенно заснуть, – Богданов шел туда, где за сопками должен дымить и лязгать Объект.
Он возвращался.
Правда, теперь он не был рабом. Теперь он был свободным человеком.
Чувство реальности притупилось: он шел по краю действительности, рискуя сорваться в пропасть безумия. Ему казалось, что кто-то следит за ним, прячась где-то сзади и пригибаясь к земле, когда он оборачивался. Психика майора начала давать сбои: Богданов видел самого себя со стороны, устало бредущего вдоль реки. Он раздваивался, как шизофреник.
Майор остановился и вытащил нож. Равнодушно глядя на сиренево отливающую сталь, он воткнул острие в верхнюю часть бедра. Не сразу, но боль все же вывела Богданова из сомнамбулического состояния. Майор открутил крышку с фляжки и сделал глоток, потом согнулся в поясе и стал тыкать ножом икры.
– Давайте, просыпайтесь, ну же! – шептал он.
И тут Богданов почувствовал, что на него кто-то смотрит. Он распрямился и порыскал глазами вокруг. Никого. Майор собрался повторить процедуру с ножом и вдруг резко обернулся. Метрах в двадцати позади него стоял… волк, спокойно и холодно глядя на него.
– Ты один? – прохрипел Богданов, показывая волку нож. – У тебя нет шансов! Гуляй отсюда!
Волк стоял, не шевелясь. Лишь глаза его рубиново вспыхивали.
Река петляла, удваивая путь. Как-то незаметно она изменила направление, уводя майора от Объекта. Богданов брел вдоль русла, поминутно оглядываясь. Нет, волк не отставал.
– Ждешь, когда я сам лягу? – крикнул ему майор. Он решил идти напрямик. Нужно было взобраться
на гребень пологой сопки, с вершины которой узким языком сползал ледник.
Путь до вершины он преодолел на четвереньках. Когда подъем прекратился, он продолжал ползти, боясь остановиться. Кажется, волк исчез. Но здесь, наверху, был прохватывающий до костей ветер, и останавливаться было нельзя.
«Еще пару метров, и все! Еще чуть-чуть!» – уговаривал он себя.
Какой-то посторонний звук, похожий на сопение, заставил его вздрогнуть и повернуть голову. Волк, оскалив пасть, стоял в пяти метрах от него… И тут же опора ушла из-под Богданова. Он увидел под собой отвесный склон. Майор хотел зацепиться за выступ породы, но было поздно: его тянуло вниз, и не было сил сопротивляться. Он попытался сгруппироваться, но измученное тело не послушалось. Распластанный, как мертвец, он летел вниз.
Последовал удар. Его согнутое пополам тело рывком развернуло на девяносто градусов и, разогнув, швырнуло спиной на ледник.
Второго удара Богданов уже не почувствовал.
25
Овчарки так и не обнаружили на территории фабрики людей. Здесь за последний год побывало столько компаний, и они оставили после себя столько памятных знаков… Зловоние перебивало все запахи. Милиция пока ковырялась во дворе и на этажах фабричных строений. Пора было браться за чердаки и подвалы. И тут поступило сообщение по рации: Васильев обнаружен.
Милиционеры попробовали к нему приблизиться, но Васильев открыл огонь.
– Ну все, теперь не уйдет! – облегченно выдохнул милицейский чин, руководивший операцией, и повернулся к человеку в штатском. – Можете ехать, мы его не упустим.
– Даже если упустите – не страшно! Хуже, если прищелкнете. Мне бы хотелось с ним побеседовать.
– А чего с ним беседовать? Камень на шею – и в море! – усмехнулся милицейский чин. – Ну ладно, ладно, набеседуетесь еще. И с ним, и с подельниками его. Васильев сейчас там, в цехе, торгуется: послабление себе и кодле своей выцыганивает. Сами, мол, решили сдаться… Все, увозите своих людей. Тут и так народу, как у мавзолея в воскресенье.
Подняв руки над головой, Васильев шел на прятавшихся за стальные конструкции бойцов.
– Где остальные? – спросили его в мегафон.
– Боятся! – крикнул Васильев. – А вдруг вы стрелять начнете!
Яркий свет бил ему в глаза.
– Только не делайте глупостей, иначе мы будем вынуждены открыть огонь!
У милицейского УАЗа стояли офицеры, Васильев их узнал: это были оперативники, которые раскручивали его дело.
– Я смогу рассказать много интересного! – звонко крикнул он. – Вы оставите мне право говорить?
Позади него крались автоматчики. Васильев ускорил шаг. Еще чуть-чуть, и они напрыгнут на него сзади.
– Не делайте глупостей! – отчаянно закричали в мегафон.
Васильев бежал к УАЗу. Офицеры, стоявшие у автомобиля, заерзали и спрятались за машину.
– Я больше не буду молчать! – крикнул Васильев.
Один из тех, кто стоял у автомобиля, вскинул руку и выстрелил.
– Ну же! – взревел Васильев, выхватывая из-за пояса пистолет и по-птичьи раскидывая руки. – Ну!
Не добежав несколько шагов до автомобиля, он почувствовал сильный, проникающий удар в спину. Потом он услышал выстрел…
Когда оперативники склонились над Васильевым, на губах его еще остывала благодарная улыбка.
Привалившись к стене, Дима сидел на железной ступеньке у решетчатого окошка. Бармин и Полина с надеждой смотрели на Корина.
Среди невысокого кустарника и корявых деревьев метрах в тридцати от них бродили автоматчики. Обсуждая вчерашнюю вечеринку, они постепенно приближались к колодцу. Наконец один из них заметил бетонный выступ с козырьком.
– А ну, глянь, что это! – сказал он товарищу и указал дулом автомата на колодец.
– Погреб?
– Не похоже. Интересно, что там внутри? – Парень прильнул к решетке. – Темно, ничего не видно.
– Смотри, вроде дверка. Откроем?
Дима скрючившись сидел на ступеньке лестницы и боялся пошевелиться. Он видел лицо парня совсем близко и не дышал.
– Попробуем! – Парень подергал за дверь. Дима изо всех сил держал ее изнутри. – Все же интересно… А вдруг тут они и живут? Дай-ка зажигалку. Щас посмотрим!
Заработала рация, и один из автоматчиков принял сообщение.
– Давай все сюда! – крикнул он товарищам. – Клиента у цеха завалили. Щас будут брать остальных.
– А что мы тогда здесь делаем? – крикнул тот парень, который пытался открыть дверку колодца. – Воздух сторожим?
– Тебе-то что! Хоть бы и воздух!
– Но искать-то теперь кого? – не унимался парень.
– Ты чего? Приказ был держать под контролем этот участок!
– Ну и держи его до посинения! – Парень засмеялся и пошел к фабрике. Остальные потянулись за ним.
Как только они исчезли, дверца колодца открылась, и на землю, густо усыпанную листвой, по-кошачьи спрыгнул Корин, за ним Полина и Бармин. Дима приложил палец к губам: голоса автоматчиков стали отчетливей. Кажется, они возвращались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78