схватила пальто и, как была в тапочках, помчалась на улицу — спасать своей наследство!
Сергей
Сергей вошел в знакомый с детства подъезд. Огляделся. Все очень сильно изменилось за те двадцать с лишним лет, что он не бывал здесь. Раньше не было видео-камеры на входе, не было бронированных дверей, выложенного брусчаткой пола, пластиковых пальм, окон, урн, мордастого охранника тоже не было, на его месте в те далекие годы сидела старушка-лифтерша. Жильцов прежних, наверное, тоже не осталось…
А вот лифт все то же, по крайней мере, с виду. Сергей вошел в него, опустил узорчатую решетку, закрыл дверь, нажал кнопку с цифрой три (его раньше поражало, что в четырех этажном здании имеется лифт, а теперь радует — не надо идти пешком). Пока поднимался, думал о том, что старый дом потерял свое очарование. Он, бесспорно, стал чище, добротнее, стал больше приспособлен для жилья, но при этом потерял что-то неуловимое, что делало его особенным… Или это он сам стал другим? Слишком старым, консервативным, закостеневшим… Быть может… Быть может…
Выйдя из кабины, Сергей сразу двинулся вправо — интересовавшая его квартира была крайней справа. Дверь, как он и предполагал, поменяли, когда он бывал здесь в последний раз, она была дубовой, теперь стала железной. Сергей постоял немного, с интересом разглядывая витую бронзовую ручку виде обезьянки, потом решительно надавил на звонок.
Ему долго не открывали, он даже хотел уйти, решив, что никого нет дома, но спустя минуту он услышал, как в замке поворачивается ключ. В следующий миг дверь распахнулась, и на пороге квартиры материализовалась заспанная красотка. Девушка была в неглиже, без макияжа и укладки, напрашивался явный вывод — Сергей пришел не во время.
— Чего надо? — хмуро буркнула красотка, окидывая Сергея недовольным взором.
— Здравствуйте, Фрося, простите, что потревожил…
— Меня зовут Ева, вы меня с кем-то спутали, — процедила она и начала закрывать дверь, но Сергей перехватил ее руку и мягко сказал:
— Хорошо, если хотите, я буду называть вас Евой
— Те че надо?
— Вы меня не помните? Я брат вашей бабушки. Сергей… Сергей Отрадов.
— Раз брат, почему фамилия другая?
— Я ношу фамилию матери, а матери у нас были разные… — Он старался не замечать ее хамоватого тона. — Так вы помните?
— Помню, и дальше что?
— Может, вы меня впустите, все же не чужие люди…
— За фиг?
— Поговорим, — совсем растерялся Сергей, он помнил племянницу (или кем том она ему приходилась?) еще девочкой, и девочкой она была изумительно вежливой.
— Мне с вами разговаривать не о чем, — отрезала она. — И в родственники мне набиваться не надо! Я вас знать не знаю, ясно?
— Ясно, — холодно проговорил Сергей, хотя ему сильно хотелось оттаскать грубиянку за ухо. — Тогда единственная просьба…Не могли бы вы дать мне адрес Елена…
— Какой, на фиг, Елены?
— Елены Бергман, вашей тети.
— Адреса звезд политики и эстрады продают в переходах, а я ничем помочь не могу!
Последние слова она уже кричала из-за закрытой двери.
Вместо того чтобы смертельно обидеться, Сергей развеселился. Глупенькая девчонка, неужели она думает уесть его своими плоскими подколками. Бестолковая маленькая злючка! Но до чего хороша… Вылитая Элеонора в молодости. Конечно, в Лине было больше аристократизма, и она никогда бы не позволила себе нагрубить мало знакомому человеку, но все равно девчонка просто очаровательна…
Сергей вышел из подъезда, постоял немного под козырьком, вдыхая сухой морозный воздух (он уже отвык от Московского воздуха — в Калининграде он другой, более влажный). Потом быстро сбежал с крыльца и направился к стоянке такси, у его появилась мысль, где можно узнать адрес Елены.
Елена. Лена. Леночка. Единственная женщина из его прошлого, которую он до сих пор не мог забыть. Почему, интересно? Ведь он ее никогда не любил… Да, был увлечен, очарован… польщен, что такая молодая, красивая, холодная женщина столь страстно его полюбила. Она могла бы стать ему хорошей женой, но не сложилось… Сергей нисколько не раскаивался в том, что отверг ее когда-то, тут он поступил по совести, его мучило только одно — почему он скрыл от нее всю правду. Надо было открыться ей, тогда, быть может, все бы у нее сложилось по-другому: не было бы смертельной обиды, затяжной болезни, разрыва с матерью.
Он был не прав! Лена должна знать правду! Она имеет на это права! Именно для того, чтобы поведать ей истинную историю, Сергей так стремился сейчас встретиться ней…
Только по этому.
Эдик
Эдуард Петрович нетерпеливо постукивал пальцами по полированной поверхности своего письменного стола. Ему не терпелось закончить пустой разговор со следователем, но ментяра, как назло, все говорил и говорил, не умолкая ни на минуту. И ладно бы что дельное болтал, а то гнал какую-то пургу, причем, сознательно…
— Послушайте, товарищ майор, — прервал следователя вконец измотанный его зудением Эдуард Петрович. — Вы по делу мне ничего сообщить не хотите?
— Так я ж по делу и толкую… — сыграл на дурочка майор.
— Как, говорите, вас зовут?
— Станислав Палыч…
— Так вот, Станислав Палыч, я человек занятой, и слушать вашу трескотню мне не досуг… Хотите у меня что-то спросить — спрашивайте, хотите допросить — пожалуйста, я сейчас же вызову своего адвоката! А если вы меня в чем-то подозреваете, предъявите обвинение — я и мои юристы к вашим услугам…
— А теперь послушайте вы, Эдуард Петрович, — быстро став серьезным, заговорил Стас. — Никаких обвинений вам я предъявлять пока не собираюсь, если бы у меня были против вас улики, то задержал бы вас незамедлительно, даже ваши ушлые юристы вам бы не помогли…
— Только угрожать мне не надо… — брезгливо сморщился Эдуард.
— Хорошо, не буду, — покладисто согласился Стас. — Но и вы меня своими юристами не пугайте…
— Короче, товарищ майор.
— У вас какая машина, Эдуард Петрович?
— У меня их несколько. Какая именно вас интересует?
— Есть у вас «Линкольн»?
— Есть.
— Так вот кое-кто из соседей вашей матушки видел черный «Линкольн» у ее подъезда в день, предшествующий убийству.
— Номер соседи запомнили?
— Был бы номер, и разговор бы был другой.
— Что еще?
— Кинжал, которым была убита Элеонора Георгиевна из той же… хм… оперы, что и ваш перстень.
— Откуда вы знаете, из какой… хм… оперы мой перстень?
— Потрясли одного антиквара, и он нам сообщил кое-что интересное… — Стас подался вперед и, сощурившись, прошептал. — Наш ножичек, тот, которым почикали вашу матушку, не простой. Старинный. Редкий. Приметный. Я даже не побоюсь сказать, раритетный. Со своей богатой историей. Если желаете, я даже вам ее поведаю… — Он вынул из кармана небольшой блокнот, раскрытый на середине, и начал нараспев читать. — Дамасский кинжал, владельцем которого с тысяча пятьсот семнадцатого года был сам Владыка Османской империи… имя я, к сожалению не записал, но это и неважно… Так вот кинжал сей был изготовлен специально для героического Сирийского воина Эль-Саладина — победителя крестоносцев в конце XIII века. И только в начале XVI им завладели турки, как я понимаю, разворовав гробницу воина, они как раз тогда Сирию захватили… — Стас дурашливо подмигнул Эдуарду. — Как излагаю, а? Как профессор!
— И причем тут мой перстень? — лениво спросил Эдуард Петрович.
— А притом, что турки в дар своему владыке принесли не только ножичек, но еще кольцо с изумрудом и браслет, которые изготовили дамасские ювелиры, повторив на украшениях узор с рукоятки старинного кинжала, то есть дерево, обвитое змеей, чтобы все три предмета составляли ансамбль… — Стас пронзительно глянул на собеседника. — Знающие люди утверждают, что все три предмета благополучно дожили до наших дней и… попали в руки одного человека. И этот человек вы, Эдуард Петрович. — Следователь победоносно вскинул голову. — Скажите, врут?
— Врут, — спокойно проговорил Эдуард. — Перстень приобретал, тут не поспоришь, браслет хотел, но не стал, потому что к браслеткам у меня давнее отвращение… Находился в свое время, больше не тянет… А что касается ножа, то, не скрою, очень я им интересовался, но так и не нашел. Тот дятел, который вам на меня настукал, уверял меня, что он вывезен за границу.
— На все-то у вас есть ответ… — покачал головой Стас. — Хорошо подготовились…
Глаза Эдуарда недобро сверкнули, но он сдержался: очень спокойно и очень вежливо он произнес:
— Если бы я готовился к твоему, майор, визиту, ты бы сюда даже не вошел, и разговаривал бы не со мной, а моими юристами — это первое. И второе, — Эдуард подался вперед, — если б я хоть чего-то опасался, ты бы это дело не вел. А, знаешь, почему? Потому что тебя бы от него отстранили, и занялся бы его расследованием другой человек — мой человек — который закрыл бы его в два счета… Я понятно излагаю?
— Чего уж тут непонятного… Только и мне есть что вам сказать. Первое, я знаю, кто вы, это вы перед девчонкой бестолковой можете из себя благородного рыцаря корчить, она вам поверит, я же наслышан и о Вульфе, и о его бойцах невидимого фронта. Второе, вытекающее из первого, Элеонору Григорьевну, по моему мнению, убил профессионал — только профессионал может нанести настолько точный удар в сердце, только он может скрыться с места преступления, не оставив следов…
— А ты, майор, не допускаешь, что убийца просто везучий сукин сын?
— Я не закончил, — повысил голос Стас.
— Прошу прощения… — Эдуард прикрыл веки и хмыкнул. — Так что там дальше? Третий пункт?
— И в третьих, вы ненавидели свою мать. Это не секрет. Она же отреклась от вас, отобрала у вас детей. По этому, я считаю, что старушку убрали по вашей указке.
Эдуард Петрович тяжко вздохнул, потом лег грудью на стол, придвинув свое круглое лицо к худому скуластому лицу майора, и отрывисто, почти по слогам, произнес:
— Когда хотят кого-то убрать — нанимают киллера, но если решают отомстить — убивают собственными руками… — Закончив фразу, Эдуард Петрович шлепнул ладонями по столу, что, безусловно, означало, что разговор закончен, после чего выпрямился в кресле и очень зычно прокричал. — Андрюха!
На зов Эдуарда тут же откликнись — в помещение вбежал здоровый детина в строгом костюме (не иначе, Андрюха) и, застыв на пороге кабинета, преданно уставился на босса.
Босс пальцем подозвал детину поближе и, когда тот сделал три размашистых шага в его направлении, отчеканил:
— Проводи товарища майора к выходу. Он уже уходит.
Стас нехотя поднялся с кресла, убрал в карман блокнот, сделал шаг к нетерпеливо переминающемуся Андрюхе, но тут Эдуард Петрович опять заговорил:
— Физию его запомни, а парням скажи, чтоб фамилию записали… Ему теперь в мой офис путь заказан.
Майор резко обернулся, хмуро глядя на Эдуарда, но тот на Стаса даже не посмотрел, продолжая разговаривать с парнем.
— Сколько бы своими корками красными не тряс, ко мне больше не пускать… Только если придет с ордером. Ясно?
Андрюха послушно кивнул и, увидев, что майор двинулся к выходу без его сопровождения, кинулся следом за ним.
Когда за ними закрылась дверь, Эдуард Петрович дал волю гневу — со всего маху двинул кулаком по новенькому телефону, стоящему на столе. Черт! Откуда менты могли все узнать? Ладно про кинжал и перстень (Эдуард он никогда не доверял пройдохе-антиквару), но откуда они узнали про то, что он ненавидел свою мать? Про то, что она отреклась от него и отобрала детей? Это было тайной, его и матери, и он не одной живой душе об этом не обмолвился… Стоп! Еще об этом могла знать старая пердушка Лизавета Петровна. Ну точно! Она была в курсе всех семейных проблем семьи Новицких, — не даром всю жизнь совала свой нос в их тайны…
Эдуард Петрович раздраженно рванул ремень на брюках, давая брюху вывалиться из штанов. Как же он был зол! На болтливого антиквара, на наглого мента, на подлую бабку Голицыну… Особенно на нее, потому что то, что она растрепала ментам, было не просто его тайной, это было его болью…
Эдуард уперся лбом в сжатые кулаки, стараясь сосредоточиться на том, чтобы отогнать неожиданно нахлынувшие воспоминания, но не мог — картинки из прошлого проносились перед мысленным взором против его воли… Вот он пухлый мальчуган в шортиках, сидит у двери квартиры и ждет, когда его любимая мамочка вернется из театра, чтобы поцеловать ее, такую нарядную, такую свежую, такую прекрасную… Вот он идет в первый класс, а одной руке у него огромный букет гладиолусов, а в другой мамина ладонь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Сергей
Сергей вошел в знакомый с детства подъезд. Огляделся. Все очень сильно изменилось за те двадцать с лишним лет, что он не бывал здесь. Раньше не было видео-камеры на входе, не было бронированных дверей, выложенного брусчаткой пола, пластиковых пальм, окон, урн, мордастого охранника тоже не было, на его месте в те далекие годы сидела старушка-лифтерша. Жильцов прежних, наверное, тоже не осталось…
А вот лифт все то же, по крайней мере, с виду. Сергей вошел в него, опустил узорчатую решетку, закрыл дверь, нажал кнопку с цифрой три (его раньше поражало, что в четырех этажном здании имеется лифт, а теперь радует — не надо идти пешком). Пока поднимался, думал о том, что старый дом потерял свое очарование. Он, бесспорно, стал чище, добротнее, стал больше приспособлен для жилья, но при этом потерял что-то неуловимое, что делало его особенным… Или это он сам стал другим? Слишком старым, консервативным, закостеневшим… Быть может… Быть может…
Выйдя из кабины, Сергей сразу двинулся вправо — интересовавшая его квартира была крайней справа. Дверь, как он и предполагал, поменяли, когда он бывал здесь в последний раз, она была дубовой, теперь стала железной. Сергей постоял немного, с интересом разглядывая витую бронзовую ручку виде обезьянки, потом решительно надавил на звонок.
Ему долго не открывали, он даже хотел уйти, решив, что никого нет дома, но спустя минуту он услышал, как в замке поворачивается ключ. В следующий миг дверь распахнулась, и на пороге квартиры материализовалась заспанная красотка. Девушка была в неглиже, без макияжа и укладки, напрашивался явный вывод — Сергей пришел не во время.
— Чего надо? — хмуро буркнула красотка, окидывая Сергея недовольным взором.
— Здравствуйте, Фрося, простите, что потревожил…
— Меня зовут Ева, вы меня с кем-то спутали, — процедила она и начала закрывать дверь, но Сергей перехватил ее руку и мягко сказал:
— Хорошо, если хотите, я буду называть вас Евой
— Те че надо?
— Вы меня не помните? Я брат вашей бабушки. Сергей… Сергей Отрадов.
— Раз брат, почему фамилия другая?
— Я ношу фамилию матери, а матери у нас были разные… — Он старался не замечать ее хамоватого тона. — Так вы помните?
— Помню, и дальше что?
— Может, вы меня впустите, все же не чужие люди…
— За фиг?
— Поговорим, — совсем растерялся Сергей, он помнил племянницу (или кем том она ему приходилась?) еще девочкой, и девочкой она была изумительно вежливой.
— Мне с вами разговаривать не о чем, — отрезала она. — И в родственники мне набиваться не надо! Я вас знать не знаю, ясно?
— Ясно, — холодно проговорил Сергей, хотя ему сильно хотелось оттаскать грубиянку за ухо. — Тогда единственная просьба…Не могли бы вы дать мне адрес Елена…
— Какой, на фиг, Елены?
— Елены Бергман, вашей тети.
— Адреса звезд политики и эстрады продают в переходах, а я ничем помочь не могу!
Последние слова она уже кричала из-за закрытой двери.
Вместо того чтобы смертельно обидеться, Сергей развеселился. Глупенькая девчонка, неужели она думает уесть его своими плоскими подколками. Бестолковая маленькая злючка! Но до чего хороша… Вылитая Элеонора в молодости. Конечно, в Лине было больше аристократизма, и она никогда бы не позволила себе нагрубить мало знакомому человеку, но все равно девчонка просто очаровательна…
Сергей вышел из подъезда, постоял немного под козырьком, вдыхая сухой морозный воздух (он уже отвык от Московского воздуха — в Калининграде он другой, более влажный). Потом быстро сбежал с крыльца и направился к стоянке такси, у его появилась мысль, где можно узнать адрес Елены.
Елена. Лена. Леночка. Единственная женщина из его прошлого, которую он до сих пор не мог забыть. Почему, интересно? Ведь он ее никогда не любил… Да, был увлечен, очарован… польщен, что такая молодая, красивая, холодная женщина столь страстно его полюбила. Она могла бы стать ему хорошей женой, но не сложилось… Сергей нисколько не раскаивался в том, что отверг ее когда-то, тут он поступил по совести, его мучило только одно — почему он скрыл от нее всю правду. Надо было открыться ей, тогда, быть может, все бы у нее сложилось по-другому: не было бы смертельной обиды, затяжной болезни, разрыва с матерью.
Он был не прав! Лена должна знать правду! Она имеет на это права! Именно для того, чтобы поведать ей истинную историю, Сергей так стремился сейчас встретиться ней…
Только по этому.
Эдик
Эдуард Петрович нетерпеливо постукивал пальцами по полированной поверхности своего письменного стола. Ему не терпелось закончить пустой разговор со следователем, но ментяра, как назло, все говорил и говорил, не умолкая ни на минуту. И ладно бы что дельное болтал, а то гнал какую-то пургу, причем, сознательно…
— Послушайте, товарищ майор, — прервал следователя вконец измотанный его зудением Эдуард Петрович. — Вы по делу мне ничего сообщить не хотите?
— Так я ж по делу и толкую… — сыграл на дурочка майор.
— Как, говорите, вас зовут?
— Станислав Палыч…
— Так вот, Станислав Палыч, я человек занятой, и слушать вашу трескотню мне не досуг… Хотите у меня что-то спросить — спрашивайте, хотите допросить — пожалуйста, я сейчас же вызову своего адвоката! А если вы меня в чем-то подозреваете, предъявите обвинение — я и мои юристы к вашим услугам…
— А теперь послушайте вы, Эдуард Петрович, — быстро став серьезным, заговорил Стас. — Никаких обвинений вам я предъявлять пока не собираюсь, если бы у меня были против вас улики, то задержал бы вас незамедлительно, даже ваши ушлые юристы вам бы не помогли…
— Только угрожать мне не надо… — брезгливо сморщился Эдуард.
— Хорошо, не буду, — покладисто согласился Стас. — Но и вы меня своими юристами не пугайте…
— Короче, товарищ майор.
— У вас какая машина, Эдуард Петрович?
— У меня их несколько. Какая именно вас интересует?
— Есть у вас «Линкольн»?
— Есть.
— Так вот кое-кто из соседей вашей матушки видел черный «Линкольн» у ее подъезда в день, предшествующий убийству.
— Номер соседи запомнили?
— Был бы номер, и разговор бы был другой.
— Что еще?
— Кинжал, которым была убита Элеонора Георгиевна из той же… хм… оперы, что и ваш перстень.
— Откуда вы знаете, из какой… хм… оперы мой перстень?
— Потрясли одного антиквара, и он нам сообщил кое-что интересное… — Стас подался вперед и, сощурившись, прошептал. — Наш ножичек, тот, которым почикали вашу матушку, не простой. Старинный. Редкий. Приметный. Я даже не побоюсь сказать, раритетный. Со своей богатой историей. Если желаете, я даже вам ее поведаю… — Он вынул из кармана небольшой блокнот, раскрытый на середине, и начал нараспев читать. — Дамасский кинжал, владельцем которого с тысяча пятьсот семнадцатого года был сам Владыка Османской империи… имя я, к сожалению не записал, но это и неважно… Так вот кинжал сей был изготовлен специально для героического Сирийского воина Эль-Саладина — победителя крестоносцев в конце XIII века. И только в начале XVI им завладели турки, как я понимаю, разворовав гробницу воина, они как раз тогда Сирию захватили… — Стас дурашливо подмигнул Эдуарду. — Как излагаю, а? Как профессор!
— И причем тут мой перстень? — лениво спросил Эдуард Петрович.
— А притом, что турки в дар своему владыке принесли не только ножичек, но еще кольцо с изумрудом и браслет, которые изготовили дамасские ювелиры, повторив на украшениях узор с рукоятки старинного кинжала, то есть дерево, обвитое змеей, чтобы все три предмета составляли ансамбль… — Стас пронзительно глянул на собеседника. — Знающие люди утверждают, что все три предмета благополучно дожили до наших дней и… попали в руки одного человека. И этот человек вы, Эдуард Петрович. — Следователь победоносно вскинул голову. — Скажите, врут?
— Врут, — спокойно проговорил Эдуард. — Перстень приобретал, тут не поспоришь, браслет хотел, но не стал, потому что к браслеткам у меня давнее отвращение… Находился в свое время, больше не тянет… А что касается ножа, то, не скрою, очень я им интересовался, но так и не нашел. Тот дятел, который вам на меня настукал, уверял меня, что он вывезен за границу.
— На все-то у вас есть ответ… — покачал головой Стас. — Хорошо подготовились…
Глаза Эдуарда недобро сверкнули, но он сдержался: очень спокойно и очень вежливо он произнес:
— Если бы я готовился к твоему, майор, визиту, ты бы сюда даже не вошел, и разговаривал бы не со мной, а моими юристами — это первое. И второе, — Эдуард подался вперед, — если б я хоть чего-то опасался, ты бы это дело не вел. А, знаешь, почему? Потому что тебя бы от него отстранили, и занялся бы его расследованием другой человек — мой человек — который закрыл бы его в два счета… Я понятно излагаю?
— Чего уж тут непонятного… Только и мне есть что вам сказать. Первое, я знаю, кто вы, это вы перед девчонкой бестолковой можете из себя благородного рыцаря корчить, она вам поверит, я же наслышан и о Вульфе, и о его бойцах невидимого фронта. Второе, вытекающее из первого, Элеонору Григорьевну, по моему мнению, убил профессионал — только профессионал может нанести настолько точный удар в сердце, только он может скрыться с места преступления, не оставив следов…
— А ты, майор, не допускаешь, что убийца просто везучий сукин сын?
— Я не закончил, — повысил голос Стас.
— Прошу прощения… — Эдуард прикрыл веки и хмыкнул. — Так что там дальше? Третий пункт?
— И в третьих, вы ненавидели свою мать. Это не секрет. Она же отреклась от вас, отобрала у вас детей. По этому, я считаю, что старушку убрали по вашей указке.
Эдуард Петрович тяжко вздохнул, потом лег грудью на стол, придвинув свое круглое лицо к худому скуластому лицу майора, и отрывисто, почти по слогам, произнес:
— Когда хотят кого-то убрать — нанимают киллера, но если решают отомстить — убивают собственными руками… — Закончив фразу, Эдуард Петрович шлепнул ладонями по столу, что, безусловно, означало, что разговор закончен, после чего выпрямился в кресле и очень зычно прокричал. — Андрюха!
На зов Эдуарда тут же откликнись — в помещение вбежал здоровый детина в строгом костюме (не иначе, Андрюха) и, застыв на пороге кабинета, преданно уставился на босса.
Босс пальцем подозвал детину поближе и, когда тот сделал три размашистых шага в его направлении, отчеканил:
— Проводи товарища майора к выходу. Он уже уходит.
Стас нехотя поднялся с кресла, убрал в карман блокнот, сделал шаг к нетерпеливо переминающемуся Андрюхе, но тут Эдуард Петрович опять заговорил:
— Физию его запомни, а парням скажи, чтоб фамилию записали… Ему теперь в мой офис путь заказан.
Майор резко обернулся, хмуро глядя на Эдуарда, но тот на Стаса даже не посмотрел, продолжая разговаривать с парнем.
— Сколько бы своими корками красными не тряс, ко мне больше не пускать… Только если придет с ордером. Ясно?
Андрюха послушно кивнул и, увидев, что майор двинулся к выходу без его сопровождения, кинулся следом за ним.
Когда за ними закрылась дверь, Эдуард Петрович дал волю гневу — со всего маху двинул кулаком по новенькому телефону, стоящему на столе. Черт! Откуда менты могли все узнать? Ладно про кинжал и перстень (Эдуард он никогда не доверял пройдохе-антиквару), но откуда они узнали про то, что он ненавидел свою мать? Про то, что она отреклась от него и отобрала детей? Это было тайной, его и матери, и он не одной живой душе об этом не обмолвился… Стоп! Еще об этом могла знать старая пердушка Лизавета Петровна. Ну точно! Она была в курсе всех семейных проблем семьи Новицких, — не даром всю жизнь совала свой нос в их тайны…
Эдуард Петрович раздраженно рванул ремень на брюках, давая брюху вывалиться из штанов. Как же он был зол! На болтливого антиквара, на наглого мента, на подлую бабку Голицыну… Особенно на нее, потому что то, что она растрепала ментам, было не просто его тайной, это было его болью…
Эдуард уперся лбом в сжатые кулаки, стараясь сосредоточиться на том, чтобы отогнать неожиданно нахлынувшие воспоминания, но не мог — картинки из прошлого проносились перед мысленным взором против его воли… Вот он пухлый мальчуган в шортиках, сидит у двери квартиры и ждет, когда его любимая мамочка вернется из театра, чтобы поцеловать ее, такую нарядную, такую свежую, такую прекрасную… Вот он идет в первый класс, а одной руке у него огромный букет гладиолусов, а в другой мамина ладонь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41