— А че нет? Баба она здоровая…
— Какая же она здоровая? Если живет в Доме инвалидов?
— У нее внутренние органы работают как часы, нам бы, Ольгунчик, с тобой такие, до ста лет бы дожили… — Он дружески шлепнул бухгалтершу по спине. — И по гинекологической части все тип-топ…
— У нее нет шрама от кесарева…
— Таз широкий, организм сильный, чувствительность слабая, значит, болевой порог низкий, родила — как посрать сходила! — хохотнул доктор, нисколько не заботясь о том, что его грубое словцо покоробило всех троих. — Я когда ординатуру проходил у нас в больнице случай был. Привезли одну такую, типа нашей Полинки, на боли в животе жаловалась… Ну в смысле как жаловалась, гугукала, да на пузо свое пальцем показывала. Решили, что у нее приступ аппендицита, положили на каталку, собрались на обследование везти, да тут битые-ломанные поступили после аварии, мы про нее на время забыли, к ним кинулись. А когда я за ней вернулся, она уже пацана родила. Даже не вскрикнула…
— И что? Здоровый родился мальчик? — спросил Петр.
— Умер он тут же, она его ногами придавила — мозгов-то нет…
— Но Ольга Петровна нам говорила, что таким женщинам делают аборты, даже принудительно, чтобы не плодить уродов…
— Пра-а-а-льно, — протянул доктор, кивая. — Но попробуй за всеми уследи. Не все интернаты, как наш, образцовые, полно таких, где больных обследуют только раз в год. Если женщина тучная, как Полинка, живота может быть не видно до последнего месяца, кому придет в голову, что она залетная? Обычно, конечно, месяце на шестом все же обнаруживается, так их на искусственные роды отправляют, чтоб, как вы сказали, не плодить уродов…
— И много таких случаев? — полюбопытствовал Петр.
— Полно.
— Но я не понимаю, от кого они беременеют…
— Как от кого? От своих братьев инвалидов, — доктор опять хохотнул. — Да если за ними не присматривать, устроят тут Садом и Гоморру, все друг с другом перетрахаются!
— Женщины, подобные Полине, рожают здоровых детей? — задал Петр главный вопрос.
— На моей памяти таких случаев не было. Но мой друг по институту как-то рассказывал, что его соседка инвалидка, у нее недоразвитые верхние конечности, проще, культи вместо рук, и смещенная нижняя челюсть, вышла замуж за дебила. Парень был сильно отсталым, даже не говорил, вот как наша Полинка, но до секса большой охотник. На этой почве и сошлись. В результате она забеременела. Друг мой как прознал об этом (живут через стенку в панельном доме, услышал случайно ее разговор с матерью), тут же побежал к ней, чтобы уговорить сделать аборт. Прочитал целую лекцию, она баба не сильно глупая была, вроде поняла, согласилась с ним, но на следующий день ее и след простыл. Вернулась только через 5 месяцев, когда живот на нос лез. Родила. Мой друг у нее роды принимал…
— И что, у таких родителей родился здоровый ребенок? — не поверил Петр.
— Конечно, нет. Урод-уродом. Руки, как у матери, мозги, как у отца, родительница надеялась, что наоборот будет, но природу, мать нашу, не обманешь! Но история на этом не заканчивается. Вырос киндер-сюрприз этот, повзрослел. Исполнилось ему, то есть ей, девочка это была, шестнадцать. Созрела, значит. Ну и зарулила как-то в лесок с одним пареньком из подъезда. Ему тринадцать, но развитый не по годам, поспорил с дружками, что трахнет идиотку. Трахнул. Через девять месяцев девочка родила. Здорового пацана. Бабка не нарадуется…— Доктор широко улыбнулся, обнажив серые от никотина резцы и золотые коронки на коренных. — Вот такие бывают случаи, господа! Редко, но бывают…
— Ребенок вырастит полноценным? Как вы или я?
— Как мы вряд ли: средне-образовательную восьмилетку закончить сможет, но институт… — Он поцокал языком. — Получать высшее образование, это, батенька, не в пузырьки пукать…
Он еще что-то говорил, перемежая свою речь то медицинскими терминами, то сленгом, а то и матерком, но Аня его больше не слышала. В ушах стоял странный гул, и зычный голос доктора превратился в звук паровозного гудка. Гул нарастал, с каждой минутой становился громче, и Ане уже казалось, что ее засасывает в огромные лопасти взлетающего самолета…
Она покачнулась, судорожно ухватилась за что-то мягкое и теплое.
Издалека раздался знакомый голос:
— Аня, Аня, вам плохо?
Голос был тревожным, даже испуганным, но он, тем не менее, ее успокоил. И заставил невидимый самолет заглушить свои двигатели.
— Аня, сядьте, отдышитесь… Что с вами? — Продолжал тревожиться знакомый голос, а то теплое и мягкое, за что она держалось, прикоснулось к ее лицу. — Доктор, сделайте что-нибудь…
В тот же миг что-то жесткое, шершавое больно ударило ее по лицу. Аня дернулась, ее голова резко ушла назад, в ушах зазвенело, но, удивительное дело — сознание прояснилось. Она уже могла явственно слушать слова, ощущать боль от удара (доктор, судя по всему, надавал ей по щекам), тепло от руки Петра, влагу от слез, и горечь от сознания собственной никчемности…
— Вот видите, — услышала она бодрый голос доктора. — Она уже пришла в себя, а вы «укольчик, укольчик»… Сейчас водички попьет, и все будет тип-топ… Хотите попить?
Аня вцепилась в руку Петра и так резко мотнула головой, что заплетенные в косу волосы больно хлестнули ее по шее.
— Не хотите водички, не надо. Пошлите коньячка хряпнем. У меня есть отличный коньяк «Арарат»…
— Отвезите меня домой, — взмолилась Аня, еще сильнее стискивая Петину ладонь. — Пожалуйста…
Он кивнул, крепко обхватил ее свободной рукой за плечи и успокаивающе проговорил:
— Не волнуйтесь, Анечка, мы уже уходим… — Петр скупо улыбнулся доктору и бухгалтерше. — До свидания, господа. Всего хорошего.
— Вы узнали все, что хотели? — спросил доктор им вдогонку.
— Все, что хотели, — как эхо повторила Аня, первой перешагивая через порог палаты.
По коридору они шли молча, так же безмолвно спускались по лестнице, пересекали фойе. Но стоило им войти в заснеженный парк, как Аня заговорила:
— Можно вас попросить, Петр Алексеевич…
— Да, конечно…
— Никогда мне не напоминайте о ней. Никогда.
— О ком?
— О матери.
— Об Александре Железновой? — переспросил Петр.
Аня строго на него посмотрела и жестко, даже немного зло проговорила:
— Не надо ради меня строить из себя идиота. И вы, и я прекрасно знаем, что моя мать Полина Невинная.
— Вот этого мы и не знаем, — горячо воскликнул Петр. — У нас нет ни одного доказательства!
— Бросьте, Петр Алексеевич! — В ее голосе появились истеричные нотки. — Она моя мать! Эта дебилка, которая ходит под себя, моя мать!
— Я так не думаю, — упрямо проговорил он.
— Час назад вы были уверены… — прошептала Аня, резко отворачиваясь, она не желала показывать ему своих слез, почему-то именно сейчас ей хотелось казаться сильной.
— Час назад я ничего не знал о ее диагнозе! Час назад я не видел ее! — воскликнул Петр и с силой развернул ее к себе. — Аня, поймите, она не может быть вашей матерью…
— Вы разве не слышали историю, что рассказал доктор?
— Слышал, но это байка! Медицинские байка! У дебила не может родиться умственно полноценного ребенка…
— Спасибо вам, конечно, Петр Алексеевич, за комплимент, но с чего вы решили, что я умственно полноценная?
— Господи, что за бред!? — прорычал Петр. — А какая же вы? Вы разве не умеете читать или писать? Вы не понимаете, что хорошо, а что плохо? Или, быть может, ходите под себя?
Она горько улыбнулась и, собрав с ветки горстку снега, приложила к разгоряченным щекам.
— Я не хожу под себя, но я сикалась до двенадцати лет. В школу я пошла восьмилетней, потому что было глуповатой. До третьего класса была худшей ученицей в классе, учительница постоянно говорила, что по мне интернат плачет. Потом я подтянулась, даже окончила школу без троек, даже в техникум поступила, даже год там проучилась, но умнее не стала. Многих вещей я не понимаю, точные науки мне не даются — таблицу умножения, например, я так и не смогла выучить. Я работала во многих местах, но нигде подолгу не задерживалась. У меня нет способностей, зато имеется склонность к депрессиям и суициду… — Аня резко замолчала, втянула носом воздух, тут же с шумом выдохнула, потом очень тихо добавила. — Теперь вы понимаете, что полноценным человеком меня вряд ли назовешь…
Петр открыл было рот, чтобы возразить, и возражений у него было предостаточно, это было видно по его решительно сдвинутым бровям, но Аня не дала ему произнести ни слова.
— Ничего не говорите, — сказала она строго. — Не надо. Просто никогда мне о НЕЙ не напоминайте. Тогда, быть может, я и сама о ней забуду… А теперь пойдемте к машине, я продрогла.
День второй

Елена
Елена нервно поправила волосы, припудрила лицо, похлопала себя по щекам (для появления естественного румянца) и заискивающе улыбнулась своему отражению. Как бы спрашивая у него: «Ну как?». Отражение бесстрастно отвечало: «Кошмар!». Лицо напряженное, глаза напуганные, а рот перекошен, будто у нее зуб болит. Нет, не так должна выглядеть уверенная в себе женщина. Совсем не так!
Тяжкий вздох, вырвавшийся из Лениной груди, прозвучал как приговор: нет, она не уверена в себе. Более того, она как никогда уязвима, беззащитна, растеряна. Она сейчас не Елена Бергман железная леди из Госдумы, нынче она Леночка Паньшина безнадежно влюбленная старая дева!
Напольные часы красного дерева, подаренные ей мэром на День рождения, пробили одиннадцать раз. Значит, до встречи с судьбой остался час. Как много и как мало! Много, потому что этой встречи она ждала двадцати с лишним лет, а мало из-за того, что она к ней так и не готова… Не готова сейчас, не готова была вчера… Особенно вчера… Боже, как испугалась она, когда столкнулась с ним у подъезда. Он что-то говорил, улыбался, пытался обнять, а она вырывалась и твердила, как попугай: «Мне некогда, мне некогда…».
В итоге она отбилась, убежала, скрылась, но не надолго. Днем он настиг ее. Позвонил в офис, чтобы назначить встречу в удобное для нее время, но она малодушно бросила трубку и приказала секретарше больше ее с господином Отрадовым не соединять. Глупо! Разве она не знала, что от Сергея нельзя отмахнуться, невозможно его проигнорировать, он всегда добивается свого. Раньше, по крайней мере, добивался, и если судить по теперешнему его напору, он нисколько не изменился…
… Дверь квартиры громко хлопнула. Тут же послышался радостный собачий лай и веселый мужской голос:
— Что, Дулечка, уже соскучилась?
Алекс! Алекс, черт возьми! Лена в панике заметалась по комнате. Что делать? Куда деться? Как объяснить свое присутствие дома? С утра она врала ему, что на целый день уедет в Подмосковье, и вернется ближе к ночи…
— Лена? — удивленно спросил Алекс, входя в комнату. За ним, дубася себя хвостом по бокам, неслась Дуля. — Ты дома?
— Заскочила на минуту за документами, — как можно спокойнее проговорила Елена, и в доказательство своих слов продемонстрировала мужу папку с бумагами, которую, по счастью, успела схватить со стола.
— А как же твоя поездка?
— Перенесена на другой день, такое бывает… А почему ты приехал? Ты же в это время играешь в теннис?
— О! — Алекс весело сверкнул глазами. — Моя женушка ревнует?
— Да нет, просто я знаю, что ты раб своих привычек, так что твое неурочное появление не сулит хороших новостей. Неужели партнер заболел?
— Нет, Александр Яковлевич здоров … — Алекс ласковым шлепком отогнал Дулю на место, а сам сел в кресло. — К нам приходила милиция, был неприятный разговор, после которого у меня пропало все настроение… Вот сейчас прогуливался, нервы успокаивал…
— Милиция?
— Да, майор Головин Станислав Павлович. Скользкий тип, он мне страшно не понравился.
— Что нужно от нас милиции?
Алекс не ответил, он в задумчивости пожевал нижнюю губу, после чего очень серьезно спросил:
— Леночка, признайся, ты от меня что-то скрываешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41